Пустоцвет. Танцующие в огне - Stashe

— Почему?

— Не имею понятия, — пожала плечами Нарьяна, и протянула руки к огню.

33 глава

'Нет. Нет, не так!' — Билось в мозгу мысль, но это правила не моей игры. Может ли родовая память быть настолько сильной, чтобы душа пронесла отвращение к прошлой жизни в новую? Нежелание иметь ребенка, и хоть как-то пересечься путем с той, другой, полной горя и страданий. Мать даже в этой реальности не любила меня.

Но что делать мне с появившимися чувствами? С непреодолимой и необъяснимой тягой к ней? Хотелось бы, чтобы сказанное Нарьяной оказалось ложью. Все, до последнего слова. Но душа то прекрасно помнит, когда закладывает в новое тело опасения и уроки предыдущей жизни. Я никогда настолько остро не ощущала своей ущербности и по-прежнему не понимала, зачем тогда мне так нужна ее любовь. Боги, зачем даже пустые слова о любви? Но не давала покоя эта мысль…просто услышать. Возможно ли заслужить привязанность матери, когда она уже и не является родной кровью? Слишком сложно получалось и запутанно. В висках стучало, в горле пересохло. Растерянность — глупое состояние, но именно в нем я и пребывала.

Нарьяна сидела тихо. У нее нет, и не будет ни единого повода доверять мне. Не могу понять, что творилось в душе у девушки, оставшейся среди разлагающихся трупов в мертвой деревне. К тому же, она на какое-то время стала игрушкой в руках страшного существа, покусавшего, но не убившего. Это его обещание вернуться пугало ее сильнее всего. Да, я знала доподлинно, что происходило в деревне, хотя не чувствовала страданий, не могла сопереживать как человек. Мы притворялись друг перед другом. Она пыталась казаться сильнее, а я человечнее.

Долго думала, прежде чем определить степень ее страданий для себя. Самое болезненное не сами мучения, а невозможность предотвратить их, ожидание смерти. Предопределенность. Неотвратимость. Можно сойти с ума. Боль же…просто боль.

— Знаешь, я люблю петь, — едва слышно произнесла Нарьяна. Я взглянула на нее и девушка вздрогнула. Не знаю, что напугало. Я старалась себя контролировать.

— Спой.

— Это старая песня. Очень старая, даже не знаю, откуда взялась.

Глаза девушки блестели в темноте. Нарьяна распустила косу, и волосы рассыпались по плечам. Даже с крупицами грязи в них, засаленные и потерявшие шелковистую гладь, они казались тусклым золотом.

Девушка тихонько запела. Постепенно голос набирал силу, становился увереннее и чище, приобретая бархатные, глубокие нотки:

— Среди брызг кроваво-красных,

Искр оранжево-багровых,

Желтых вспышек паутинных,

Ты — стреле подобна тонкой.

Стан гитара,

Руки струны,

Ноги солнце обжигает,

Заставляет так крутиться,

Словно пляшущее пламя.

Как глаза твои пылают,

Нежных губ пурпур опасен,

Шелком нежным кожи мрамор.

Рождена мечтой для танца,

И в движениях парящих,

Ты танцующее пламя.

Не стремишься, но меняясь,

Каждый миг безумно краткий,

В жидкий пламень застываешь.

И в душе огнем горящей,

Танец вечности прекрасен,

А пожаром под ногами,

Имя шелест тихий — Сташи…

Проснулась внезапно. Костер давно потух, и даже угли остыли. Я осталась одна. Я, вампир! По крайней мере, была же когда-то, и прежде ни одно живое существо не могло пройти незамеченным. Неважно, спала я или бодрствовала. Сташи и вампиры особенным образом воспринимают окружающий мир. Они не испытывают, а именно чувствуют, словно опытный охотник добычу — интуитивно. Им не нужно, да и нет природной возможности, по крайней мере, у вампиров, переживать человеческие эмоции, но воспринимать, эмпатия… хм, способ найти еду быстро.

На земле, видимо валявшейся рядом палкой, она написала: 'Не ищи своей смерти более, вампир, ибо я не то, что видишь ты'.

Меня охватило бешенство, какая-то волна гнева, бессмысленная и разрушительная. Яростно стала топтать костер. Пинками раскидывала угли, недогоревшие палки. Загребала руками пепел и швыряла прочь от себя. Люди. Часть меня человек, но я безгранично далека от существ таковыми называемых. Почему? Не знаю, как ответить на такой вопрос самой себе. Нарьяна исчезла столь же стремительно, как появилась. Куда? Кто она на самом деле? Мое самое большое поражение. Плевать на Нарьяну. Но мать. Что переполняло сейчас, лишая рассудка…гнев? Обида, злость, может ненависть? Или любовь? Ни одно из этих чувств не пережито мной, кроме поглотившего потрясенного ужаса узнавания. Холодные руки матери, теплые руки маленькой девчонки. Я зарычала. Крикнула, вложив в звук то, что рвало изнутри, ныло как кожа на солнце.

— Сташи!? — Услышала голос и захлебнулась криком. Согнувшись до земли, исподлобья сверлила взглядом чужака. Врага, прервавшего мою исповедь. Мэрис стоял напротив — узкий силуэт хищника. Темное пятно на фоне светлеющего неба. Его волосы слегка трепал ветерок, а глаза застыли на лице серыми осколками льда.

— Что ты здесь делаешь? — Спросила я, выпрямляясь.

— Причина позвала меня. Вот, пришел, — немного растеряно отозвался он. Не похоже на него теряться, — но не думал, что встречусь с тобой. Судьба?

— Судьбы нет, — отрезала я, раздраженно дергая воротник платья. Крик внутри сворачивался, уменьшался, но так и не исчез до конца, — Я не рада тебе! Ты лишний.

— Дрянь, — не сдержавшись, выпалил Мэрис. К нему сразу вернулась привычная язвительность и резкость. Тем не менее, чуть позже, я услышала негромкое, но четкое, — извини.

Махнув рукой в сторону, я посмотрела на него. Слова не задевают, трогает смысл, который в них вкладывается. Прикусила губу, раздумывая, поделиться или нет. Неохотно решилась.

— Я тут нашла девушку. Есть нечто, что мы должны были узнать друг о друге, но она сбежала. А я пыталась помочь, всего-то. Люди так должны реагировать на помощь?

— Ты чего глупости говоришь, Сташи? Тебе больше 50 лет, и ты видела кучу людей. С чего вдруг такие вопросы?

— Растерялась.

О, я никогда ранее не видела такого взгляда у Мэриса.

— Хорошо. Нужно найти стража. Он сможет помочь. В любом случае, мы должны сообщить ему о себе.

— Как?

— Я охотник, помнишь? Умею искать и знаю многих стражей.

Мы вновь разожгли костер. Недоуменно и сердито поглядывал в мою сторону уязвленный холодным приемом Мэрис. Раздраженно пытался стереть тряпицей с моих рук и лица черную сажу, в которой вся перемазалась, в бешенстве раскидывая угли. Потом попросил рассказать о Нарьяне, вспомнить, что смогу. Это оказалось несложно, я почти ничего не знала. Только о догадках своих по поводу матери решила промолчать. Почему-то была уверена, что ему достаточно сведений и без того. Кто перемешал ранее простые мысли в совершенно невозможное месиво? Я приложила серьезное усилие, чтобы отсечь лишнее. Всю пену эмоций и пустых догадок. Приятно, пусть и ненадолго, снова обрести кристальную ясность восприятия. Мыслить четко. Мэрис слушал рассказ беспристрастно, так же подвел итог: