Акушер-Ха! (сборник) - Татьяна Соломатина

– Боже, какая ты красивая. Даже здесь. Даже сейчас. – Серёжин голос.

– Ха! Представляешь, как бы великолепно я смотрелась в гробу.

– Ну, привет! На манеже всё те же! Добро пожаловать в наш говёный мир! – Лёха!!! Какой у него всё-таки сексуальный голос.

– Чего желаем?

– Хочу, чтобы Серёжа объяснил мне, какого… он всё время спрашивает женщин: «Тебе трубочка не мешает?», когда они говорить не могут, и чтобы вы дали мне затянуться сигаретой.

– Первая воля ожившей?

– Ага.

Дали. Это была самая прекрасная сигарета. Скуренная до самого фильтра. В нарушение всех больничных правил.

Со мною случился синдром Мендельсона.[46] Коллеги в курсе. Пару дней я отдохнула на ИВЛ. Потом ещё немного пометалась между небом и землёй на райских волнах омнопона, морфина и промедола,[47] окончательно придя в себя на девятнадцатые сутки. Похудевшая на четырнадцать килограмм. С флебитом.[48] С гемоглобином ниже порогового для покойников, потому что ещё кровотечение было. И по-неземному красивая, если верить очевидцам.

Кто виноват в том, что у меня случилась эклампсия?[49] Кто виноват в том, что случился синдром Мендельсона? Можно долго и нудно искать дефектуру[50] и обвинять Алексея Александровича и Сергея Алексеевича, господа бога, партию и правительство, систему образования и Минсоцздрав.

А вам не приходило в голову очевидное?..

Никто не виноват.

А я хочу сказать спасибо. Своим друзьям и коллегам. Акушерам-гинекологам, анестезиологам-реаниматологам, хирургам, урологам, неонатологам, кардиологам, травматологам, патологоанатомам и всем-всем-всем, кто не ищет виноватых, а решает проблему. Да, они не ангелы. У них нет ключей от райских врат, посохов на все случаи жизни, и они бывают грубы. Они матерятся и совершают ошибки. Порою – грубые. А порою от них ничего не зависит. Они взвешивают пользы и риски. Промедление может стоить пациенту жизни. А невыполненная декомпрессия желудка[51] – синдрома Мендельсона. С одним маленьким, но толстым и длинным «но». Не будь Лёшка так оперативен – не скакала бы моя дочь сейчас по Бородинскому полю на коне по кличке Пилигрим.

А что до перинатальных матриц… Да фиг бы с ними, в конце концов! Мне совершенно наплевать, какими обобщающими терминами на этой планете называют дружбу, верность, любовь и истинный профессионализм! Во веки веков.

Аминь.

Реверсы

Неколлегиальные истории-реверсы обо всём – врачах-убийцах, чайлд-фри с элементами физиологического натурализма.

Написано с особым цинизмом.

Нервным, блондинкам и пекущимся о судьбах русской литературы к прочтению строго не рекомендовано.

Я

Покурила и вышла. Через две недели. Будь я не отъявленной блондинкой, а умной женщиной – я бы год возлежала на одре, томно угасая, укрытая одеялами из розовых лепестков. Но я была легка на подъём, нездорова на всю голову и не натягивала тесные многие печали на свои толстые многие знания.

Роддом, естественно, был в курсе. Но на работе как-то не до того. За чаем на чьём-то дне рождения могла всплыть тема детей, но она тут же тонула в громовом хохоте над очередной шуткой. Любые дети вместе со всеми своими отрыжками и какашками померкнут перед лицом юной санитарки, впервые в жизни покурившей в затяжку сигару. Вернее – перед лицом оказания ей неотложной помощи. Не говоря уже о более неважных аспектах былого и дум работы и быта родовспомогательного учреждения.

Заведующий неонатологическим отделением периодически наведывался ко мне домой. В основном – выпить кофе. Кофе мне было не жалко, а друг и врач он был хороший. Затем он порекомендовал нам педиатра и детского невропатолога, коих мы и посещали нерегулярно впоследствии.

Но в жизнь любого младенца и его близких бюрократия врывается жёстко и беспристрастно. В виде районной детской поликлиники. Можно, конечно, забить болт и закрутить гвоздь, но если вы не собираетесь всю жизнь провести в тайге – что само по себе неплохо, – то ребёнку нужны всякие бумажки, осмотры, документы. Прививки, в конце концов.

Я забегала домой с воплем: «Одевай!», обращённым к няньке. Нянька хотела пить чай и говорить, а у меня был ровно час между и между. Поэтому я орала ей: «Татьяна Валерьевна, изыди на фиг! Мой дом – твой дом, но мне надо быстро!» Она немедленно паковала мою дочь и оставалась в тишине и благодати наедине с моим чаем, сахаром и гардеробом. Нянька она была прекрасная. Мало того – она отдраивала квартиру до идеального состояния. За что пришлось ей платить отдельно, хотя первоначально это не входило в мои планы. Моральное удовлетворение она добирала сахаром, гречкой, кофе, чаем и прочим сухим пайком, а также моими тряпками, которые становились мне велики не по дням, а по часам.

Поликлиника

Вы знаете, что такое «п…ц»?

Все ещё наивно полагаете, что подобные слова в русском языке существуют только для того, чтобы вы могли бороться за его чистоту, когда уже совсем больше нечем заняться? Придите в поликлинику в день грудничка. Если вы ещё не окончательно лишены рассудка, посещение этого оазиса добра быстро довершит этот пустяковый пробел в вашем мировоззрении.

В обшарпанных, как правило, стенах, среди пальм, фикусов и пыли – мы помним, это было давно и наверняка мало что изменилось, за исключением стеклопакетов и жалюзи, – царили орущие, спящие, распаренные, красные, синие, голубые и розовые младенцы. А также – мамаши, бабушки, вместе или порознь, и изредкие, зажатые в тиски неумолимого матриархата папаши. Всё это гудело, чмокало, сюсюкало, пыхтело, потело, мёрзло, ругалось и было готово ко всему.

В детской поликлинике главное – не нарваться на чужую бабушку. И не вступать в разговоры. Прикинуться слепоглухонемой идиоткой. Стереть с лица всякое выражение. Если нападают – кусать молча, как хорошо обученный ротвейлер. Не истерично грызть, а показать хватку. И не забыть с собой спокойствие буддийского монаха. Убивать быстро и решительно. Не удовольствия ради, а необходимости для. Крайние меры, конечно. Можно просто помедитировать на всех с прибором.

Участковый педиатр наша всю свою сознательную жизнь была взрослым инфекционистом. Что заставило и какими коридорами мотала её судьба в бессознательный период – мне неведомо. Нет, она порывалась рассказать, но я стойко держала вооружённый нейтралитет. Демонстрировала мощь, но не нападала. Мне от неё нужна была запись. Ей от меня не надо было ничего. Но я её раздражала. Во-первых, тем, что акушер-гинеколог. И, во-первых же, тем, что замужем. Во-вторых, тем, что не вызываю на дом. И, в-третьих, тем, что я есть на свете. Дело в том, что наша участковый педиатр достигла точки невозврата в репродуктивный возраст. Детьми не разжилась, в спутниках жизни числился телевизор, но это кому как и не мне было бы лезть, если бы она сама не пыталась со мной подружиться таким вот незамысловатым бабским способом. Я ей сообщила, что там под дверью толпа. Что рентген-снимок можно, конечно, оглядеть в мгновение на фоне грязного стекла, за которым брезжит пасмурная зима, но увидеть и понять вряд ли что-то можно. Не говоря уже о вердиктах. Хрупкое равновесие было нарушено. Я была объявлена сукой, и даже медсестра фасона «Кепка мохеровая. Портрет в интерьере с клизмами» более «не замечала» меня в коридоре никогда. Кстати, я всегда добросовестно стояла в очереди, хотя в кармане у меня было удостоверение врача многопрофильной больницы.

Но свидания наши проходили в общем и целом безболезненно – я приходила с данными, диктовала их Мохеровой Кепке, и та вносила их в кондуит, пока докторша осматривала Маньку. Очень строго. Несмотря на то, что я сообщала ей свежие вести от неонатолога Имярек и детского невропатолога Имярекши. Да. Я поступала ужасно неколлегиально. Бросьте в меня за это использованным памперсом. Только те из вас, кто без греха, разумеется.

Как-то раз, когда мне было совсем некогда, к участковому педиатру потопала Татьяна Валерьевна. Пришла довольная и счастливая. Назвала даму милейшей. Сообщила, что беседовала с ней минут сорок и не понимает, чего это я. Могу себе представить эту беседу. А за дверью тем временем парилась очередь из орущих, спящих, распаренных, красных, синих, голубых и розовых младенцев. С мамами и бабушками. Большей частью – нервно-психическими.

Интерн

Их стало очень много. Они заполонили клинику и кафедры. Интернов акушеров-гинекологов стало едва ли не больше пациенток.

И на меня «повесили» одного. Хорошая девочка. Изящная, точёная, гибкая. Иногда такие умные слова произносила – и мне в диковинку. Я-то в рекламу много позже попала, и то в лёгком хмелю. А девочка себя «позиционировала». И собиралась сделать головокружительную карьеру. Но пока у неё были лишь головокружительные ногти. Акриловые. Или гелевые. Не знаю. Всё, что я могла себе позволить, – это скромный французский маникюр. Девочка же хотела сразу оперировать. Нет. Не стоять и смотреть. И не третьим ассистентом зеркалодержащим. Она хотела, чтобы сразу первым ассистентом как минимум и чтобы шить и резать немножко.