Женское лицо СМЕРШа - Анатолий Терещенко

— О, Боже мой! Разверзлись хляби небесные. Что с нами-то будет? С народом что станется? Германец лютый, я это знаю по первой войне. Дед Егор, попавший в плен к немчуре, много чего рассказывал. Это ведь звери. Они нас, славян, на дух не переносят. Ой, какая беда пришла, какое горе-горюшко придется всем нам испить.

— Воевать, мама, так уж судьба Россией распоряжается, всем гуртом. Враг крепок и напорист, — это ведь чувствуется.

К концу дня они уже знали о широкой географии бомбежек: от Балтийского моря до Черного. Многие города на Украине подверглись жесточайшей бомбежке. Сам Киев уже находился в огне. Горела от зажигалок и фугасных бомб украинская столица.

— Что делается, силища-то какая — за утренние часы пол Украины в огне, — констатировала Лида.

— Что будет, что будет? — причитала мать.

Скрипнули входные двери. На террасу вошел Федор Борисович и с порожка уже понял по испуганному виду, что его «девчата», так он называл дочь и жену, уже всё знают.

— Ну, что, девчата, война пришла в наш дом. Этот молох станет пожирать людей, особенно молодежь. Как её жалко, страна и не передохнула от пороха, как следует, как снова пришло военное лихолетье. Только стали выбираться из прорех и на тебе. Да, старики объявляют войны, а умирать идут молодые. Немец сегодня сильный, как никогда. Всю Европу положил на лопатки. Но на наших людях, я больше чем уверен, он обломает зубы. В последние годы Гитлер искал бурю. У нас он её найдет и пожнет эту самую бурю. Европа с карликовыми территориями и изнеженными благополучием народами была для него пустячок, хотя тоже пришлось попотеть и потерять немало солдат и офицеров. У нас он потеряет свою голову.

В лесничестве слушал Молотова. Всё сказано правильно, но только сейчас партийное чиновничество спохватилось обращением с просьбой о помощи. А до этого ломали людей как валежник. Крестьянина по плечи загнали экономической кувалдой в землю. Стреножили, как коня. А ведь селянин работает на государство практически бесплатно. Но сегодня не нужно скулежа на политиков, народу надо собираться, как в «двенадцатых» — в 1612 и 1812 годах. Будет у нас, как встарь, кроме армии и партизанка, и ополчение. А ещё будет великий патриотизм и такого же размера предательство. Без этого ни один народ не сможет участвовать в больших войнах. Как говорится, у предателей все свойства собаки, за исключением верности. Но большинство народов, особенно при столкновении с таким вероломством, конечно же, станет патриотами. Такими людей сделают сами немцы.

Женщины молча слушали монолог мужа и отца…

— Федор, неужели, немец дойдет до наших берлог? — спросила бледная Мария Александровна.

— Всё может быть. Силы видать у него большие. Посмотрим на наше воинство и наших полководцев, что они предпримут. Должны выдавить супостата за пределы наших границ. Первые дни покажут, как мы подготовились к войне, — по песням или реально.

— Господи, помоги стране, — прошептала Мария и трижды перекрестилась, взглянув на киот с иконами. Она тут же подошла к божнице и зажгла лампаду из фиолетового стекла и снова перекрестилась.

«Что же мне делать? — спрашивала молча себя Лидия. — Однозначно, надо ехать в институт. Там сейчас тоже муравейник. А как же без меня? Я часть этого муравейника. Надо, в конце концов, определяться».

— Я должна поехать в институт, — заявила Лида.

— Конечно, там будет решаться ваша судьба, — согласился отец.

Утренним поездом следующего дня Лида уехала в Москву.

МИИТ 1941 ГОДА

На следующий день Лидия была уже в столице, которая ей показалась совсем иной, чем прежде, — какой-то напряженной, хмурой и потускневшей.

В институте сразу же попала в водоворот уже не предвоенных, а военных событий. Она прекрасно понимала, что даже справедливая война не может быть справедливой, потому что воевать справедливо нельзя, даже если воюешь за справедливость. А по существу, война — всего лишь трусливое бегство от проблем мирного времени и способ развязывания зубами политических узлов, которые не поддаются языку. Этими словами она подковалась основательно, учась в институте.

В МИИТе стоял галдеж среди студентов, живо обсуждающих тяжелую новость о нагрянувшей войне. Преподаватели не ходили, а скорее сновали или скользили по коридорам — замкнутыми, тихими и опечаленными. Ходили слухи об эвакуации института в разные города. Одни говорили, что альма-матер отправится в Куйбышев. Другие утверждали, что придется осесть в Свердловске. Был слушок и о перемещении в Среднюю Азию, а точнее — в Ташкент.

По приезде в институт к Лиде обратился Венька Журавлев, заводила курса и хороший друг Зины Шепитько:

— Лида, что слышно от Зины? Ведь уже полмесяца она в Северной Пальмире.

— Молчит, видно забот полон рот. Тетя больна серьезно. Надо ухаживать, помощи ждать неоткуда, — ответила Лида так, как объясняла ей Зинка перед поездкой.

— Может, это печальное известие заставит её вернуться домой? — подытожил Венька и как-то грустно посмотрел в глаза подруги своей зазнобы.

— Будем звать ее домой, Веня. Надо, чтобы она приехала. Верю, что такое может случиться, если не возникнут другие неожиданные обстоятельства. Война ведь!

— Согласен, ты права, — все, что мог сказать Вениамин…

Но поиски ничего не дали. Родители Шепитько тоже были в недоумении, — ни слуху, ни духу, — отвечали они Лиде во время коротких ее приездов в Крюково.

А война всё настойчиво приближалась к окраинам Москвы. В стенах института активно работали представители военкомата, ПВО, райкомов комсомола и партии. Институт ждал эвакуации. Молодых преподавателей и студентов старших курсов готовили по мобилизации в армию. Девушки в системе ПВО её представителями обучались теоретически тушению пожаров и эффективной борьбе с зажигалками. А то, что немец может бомбить столицу, сомнений у многих не вызывало…

И всё же весточка из Ленинграда от Зины пришла. Об этом поведал Сергей Иванович — отец Зины. Выяснилось: она простудилась, подхватив крупозное воспаление легких.

В письме родителям дочь писала:

«Дорогие, мама и папа!

Простите за длительное молчание. Возилась с тетей Клавой. Поставила ее на ноги, а сама свалилась с крупозным воспалением легких. Поэтому не знаю, когда избавлюсь от этого недуга. Лечусь сама и лечат меня доктора — упорно, значит, скоро вылечусь. Не представляете, как я по вас соскучилась. Большой привет Лиде, а через нее и моим товарищам. Думаю выбраться отсюда вскоре.

Целую Зина.

19 июля 1941 г.»

Выбраться не удалось.