Тысяча благодарностей, Дживс - Пэлем Вудхауз

- Абсолютно доходчиво, сэр. Я нахожу, что ваши слова ясны как день.

- Теперь мне бы следовало вам растолковать, что это за супница такая, но затруднение состоит в том, что я не имею об этом ни малейшего понятия, знаю только, что она серебряная, старинная и принадлежит к разряду вещей, которые коллекционирует дядюшка Том. Ранкл рассчитывал продать ее ему. Вы можете добавить тут что-нибудь? - спросил я престарелую родственницу.

Она слегка поморщилась и сказала, что не может.

- Знаю только, что ее сработал какой-то голландец в эпоху Карла Второго.

- Тогда мне кажется, я понимаю, о какой супнице идет речь, сэр, промолвил Дживс, и лицо его оживилось в той степени, в какой оно вообще способно оживиться: ведь он почему-то всегда предпочитает сохранять бесстрастный вид восковой фигуры из музея мадам Тюссо. - Она значилась в каталоге аукциона Сотби, который мне довелось недавно листать. Не имеется ли в виду, - спросил он прародительницу, - серебряная позолоченная супница на круглой литой ножке, низ гравирован акантовым орнаментом, ручки в форме свитка с бугорками, крышка увенчана листвой поверх розетки из переплетенных ветвей аканта, подставка в форме чаши на круглых отвинчивающихся ножках с лиственным орнаментом, край крышки отогнут кверху?

Он умолк в ожидании ответа, но прародительница временно потеряла дар речи, и по лицу ее можно было предположить, что ее переехал городской трамвай. Странно, разве она не привыкла год за годом слушать подобную тарабарщину из уст дядюшки Тома? Наконец она промямлила, что, дескать, вполне возможно, что она не удивилась бы, и так далее.

- Я об этом знаю не больше вашего, - добавила она.

- Я полагаю, мадам, что это то самое изделие. Вы упомянули о мастере голландского происхождения. Не звали ли его случайно Ханс Конрель Брехтель из Гааги?

- Не могу вам сказать. Знаю только, что фамилия его не Смит, не Джонс и не Робинсон. Но к чему все это? Не все ли равно, увенчана крышка листвой или нет и есть ли на ней лиственный орнамент?

- Вот именно, - с жаром согласился я. - И что за важность, если честь создания этих крышек и орнаментов принадлежит какому-то Хансу Конрелю Брехтелю из Гааги? Важно не то, какую именно супницу похитила прародительница, а то, насколько вообще оправдано похищение супницы у человека, находящегося у тебя в гостях. Я считаю, что это нарушение правил гостеприимства и что теперь похищенное следует возвратить. Прав я или нет?

- Видите ли, сэр...

- Валяйте, Дживс. - сказала прародительница. - Объявите меня разбойницей с большой дороги, которую следует вышвырнуть из "Культурно-увеселительного клуба маркетснодсберийских садовниц".

- Вовсе нет, мадам.

- Тогда что вы хотели сказать прежде, чем замялись?

- Только то, что, по моему мнению, хранение вами этого предмета не принесет желаемой пользы.

- Я не понимаю вас. А козырь в переговорах?

- Боюсь, вы мало чего достигнете, мадам. Если я правильно понял мистера Вустера, сумма, которую вы рассчитываете получить от мистера Ранкла, исчисляется многими тысячами фунтов.

- Самое меньшее пятьдесят тысяч, а может быть, и все сто.

- Тогда я не могу представить себе, что он согласится с вашими требованиями. Мистер Ранкл - искушенный финансист...

- Рожденный вне брака.

- Вполне возможно, мадам; и, тем не менее, он - человек, привыкший трезво взвешивать доходы и убытки. Согласно каталогу Сотби это изделие было продано на аукционе за девять тысяч фунтов. Трудно предположить, что ради его возвращения он готов будет уплатить сто или пусть даже пятьдесят тысяч фунтов.

- Этого ожидать не приходится, - согласился я, поменявшись с ним ролями: теперь уже я был восхищен доходчивостью его слов. За подобную доходчивость адвокаты высшей марки гребут деньги лопатой. - Он просто-напросто скажет: "Подумаешь, важность" - и спишет супницу по разряду непредвиденных потерь, а потом кликнет своего юриста, чтобы соответствующим образом уменьшить подоходный налог. Благодарю вас, Дживс. Вы, как обычно, мастерски разложили все по полочкам. Вы... как это вы на днях выразились?

- Премудрый Соломон.

- Точно. Вы самый настоящий премудрый Соломон.

- Вы очень добры, сэр.

- Вовсе нет. Вполне заслуженная похвала.

Я бросил взгляд на престарелую родственницу. Вообще, какую тетушку ни возьми, изменить ход ее мыслей, когда она что-то забрала в голову, очень непросто, но было сразу видно, что Дживсу это удалось. Я не ждал, что она будет очень довольна, чего не было - того не было, но она явно смирилась с неизбежностью. Я было подумают, что у нее нет слов, но тут она как раз вымолвила словцо, более или менее уместное на охоте, но для салонной беседы чересчур забористое. Я зафиксировал его в памяти, чтобы когда-нибудь употребить в разговоре со Сподом (телефонном, разумеется).

- Я признаю вашу правоту, Дживс, - сказала она с тяжелым сердцем, но не теряя мужества. - Мне показалось тогда, что мой план хорош, но теперь я должна согласиться с вами в том, что в нем есть и сучки, и задоринки. Увы, так разбиваются мечты. Ведь...

- ...планы мышек и людей идут насмарку чохом, - подхватил я, помогая ей выпутаться. - Роберт Бернс, "К полевой мыши..." Я не раз задавался вопросом, почему эти деревенские поэты так любят писать "чохом" и тому подобные словечки. Я спрашивал вас об этом, Дживс, - помните? - и вы ответили, что они не потрудились дать вам объяснение. Но вы что-то хотели сказать, прародительница?

- Я говорю...

- Или, к примеру, "намедни".

- Я говорю...

- Или "давеча".

- Я говорю, - сказала родственница, швырнув в меня томик Рекса Стаута, к счастью, с менее точным прицелом, чем в прошлый раз, - что мне ничего другого не остается, как вернуть эту штуку в комнату Ранкла, откуда я ее взяла.

"Откуда я ее умыкнула" звучало бы интереснее, но я возразил не по поводу ее стиля. Я подумал, что, если позволить ей вернуть вещь самой, она по пути к спальне Ранкла, чего доброго, передумает и решит все-таки оставить добычу у себя. Доводы Дживса звучали убедительней некуда, но кто знает, не поблекнет ли со временем эта убедительность, особенно в глазах тетушки, которая не ведает разницы между хорошими и дурными поступками: таким образом, можно было опасаться, что ей захочется прикарманить супницу в качестве, так сказать, сувенира, чтобы не остаться вовсе ни с чем. "Вечно приходится ломать голову, что бы подарить Тому на день рождения, - вдруг подумает она. - А почему бы и нет? Как раз то, что надо".

- Я сделаю это сам, - сказал я. - Если только не вызоветесь вы, Дживс.

- Спасибо, нет, сэр.

- Это дело одной минуты.

- Нет, сэр, благодарю вас.

- Ладно, тогда вы свободны, Дживс. Тысяча благодарностей за ваше премудрое соломонство.

- Рад был помочь, сэр.

- Передайте мой поклон дяде Чарли.

- Не премину, сэр.

Как только он затворил за собой дверь, я принялся обсуждать с тетушкой планы и, что называется, порядок действий, причем ближайшая родственница была сама покорность и покладистость. Ранклу, сказала она, отведена Голубая комната, и супницу следует положить там в левый верхний ящик комода, откуда она ее умыкнула. Я спросил, уверена ли она, что он все еще в гамаке, и она ответила, что сомневаться не приходится: он, конечно, опять заснул, как только она ушла. Должно быть, так оно и было, если судить по коту Огастусу. У страдающих травматической симплегией бодрствование - состояние сугубо временное. Я лично был свидетелем тому, как Огастус вернулся в мир сновидений спустя всего пятнадцать секунд после того, как на него упала большая сумка, полная консервных банок с кошачьей едой. Сдавленное проклятие - и вот он уже снова почивает как ни в чем не бывало.

Я поднимался по лестнице весь под впечатлением от того обстоятельства, что Л. П. Ранкл получил Голубую комнату, которая в этом доме доставалась лишь звездам первой величины. Это была самая просторная и роскошная из комнат для холостяков. Как-то раз я намекнул престарелой родственнице, что не прочь бы в ней поселиться, но она ответила на это выразительным "Ты?", после чего разговор перешел на другую тему. Тот факт, что Ранклу дали эту комнату, несмотря на присутствие в доме седьмого графа, красноречиво говорил о решимости престарелой родственницы задобрить Ранкла не мытьем, так катаньем: и вот, по иронии судьбы, всем ее тщательно выстроенным планам суждено было пойти насмарку чохом. Это лишний раз подтверждает: Бернс знал, о чем писал. На поэтов вообще, как правило, можно положиться, поэт запульнет словом в самое яблочко, а потом с чистой совестью сидит и покуривает сигару или утоляет жажду кокосовым ликером.

Читатель-ветеран помнит, но новичку надо объяснить, что мне уже приходилось пробираться в Голубую комнату с секретной миссией. Тот, прежний визит, как известно ветеранам, окончился катастрофой и стыдобой, поскольку миссис Гомер Крим, видная писательница, автор приключенческих романов, обнаружила меня лежащим на полу под креслом, за чем последовало нелегкое объяснение. Несомненно, именно поэтому я теперь подходил к заветней двери с чувствами, напоминавшими те, что я испытывал в старые дни, приближаясь к кабинету магистра искусств Арнольда Эбни по завершении утренней молитвы. Некий голос нашептывал мне, что за этой дверью меня не ждет ничего хорошего.