Путь Абая. Том 1 - Мухтар Ауэзов

Что нынче происходит там, в горах? В ауле еще не знают о набеге, но уже дошли слухи, что бокенши изгнаны из Карашокы, что они со слезами и воплями покинули свои зимовья. Всем ясно, что на извилистые хребты Чингиза надвинулись страшные события. Абай тоже догадывается об этом.

Холодный ветер дует с гор — холодное дыхание бушующей там жнзни, полной жестокости. Звуки бабушкиной песни, такие теплые и трогательные, встречаются с его порывами и растворяют в себе их леденящий холод. В песне — сокровенная великая сила…

Абай вздрагивает от этой мысли и переводит взгляд на небо.

Там неторопливо плывет полная луна. Вот она коснулась одинокой черной тучи, спряталась в ней и начала выделывать забавные штуки. Абай засмотрелся на нее и забыл о своих мыслях.

Луна нырнула в тучу сверху, выплыла на мгновение, снова спряталась и снова вынырнула. Она подпрыгивала, вертелась, металась — словно играла в жмурки; то спрячется совсем, то выскочит из-за черного полога, сияющая, улыбающаяся; еще мгновение — и снова ныряет вглубь. Вот она прищурилась, будто поддразнивая кого-то, плавно поплыла по небу, чуть поблескивая серебряным краем, — и внезапно кинулась в тучу… Первый раз а жизни Абай видел такую вертлявую луну. И когда она чуть заметной полоской опять сверкнула и мгновенно исчезла, он невольно усмехнулся: луна напомнила ему расшалившегося ребенка.

Абай долго не мог оторвать глаз от этого необыкновенного зрелища. Вдруг за дверьми раздался шум и топот быстро приближающихся шагов. Это прибежал Оспан. Он дразнил кого-то и теперь с громким хохотом спасался от погони. Вслед за ним, горько плача от обиды и злости, вбежал Смагул, брат Абая по младшей матери Айгыз, ровесник Оспана.

Было ясно, что Оспан обидел Смагула. Абай вскочил с места и схватил Оспана. Тогда Смагул догнал обидчика и вцепился в него. Оспан был теперь дома, — он резко повернулся и смело приготовился к драке.

— Ну, чего тебе надо? — заорал он и схватил Смагула за ворот. Абай разнял их.

— Что он натворил? — спросил он Смагула. Тот всхлипнул и заревел еще громче.

— Биток мой украл, красную бабку!

— Когда? Ой, рева! — насмешливо протянул Оспан я принялся передразнивать Смагула. — Красную бабку! — плаксиво затянул он.

— Отдай ему биток, — строго приказал Абай.

Но Оспан решил сопротивляться всеми способами.

— Врет он, у него и бабок нет! — упорно твердил он.

Не дав ему опомниться, Абаи начал обшаривать его. Оспан, брыкаясь изо всех сил, вырвался, подбежал к печи и, закинув руки назад, с вызывающим видом прижался в угол. Там стояла бадья с кумысом, он решил воспользоваться ею, если Абай станет отнимать бабку, — в крайнем случае бадью можно опрокинуть и наделать неприятностей самому Абаю. Абай угадал хитрый замысел озорника и не стал бороться с ним.

— Покажи руки! — приказал он и, неожиданно схватив Оспа за ухо, стал безжалостно трепать его.

Тот заревел и ударил ногой бадью. Опрокинуть ее Абай помешал, но сбросить покрышку все-таки удалось, и, отчаянно извиваясь, Оспан бросил бабку в кумыс и поднял обе руки.

— Ойбай… Смотри, ничего нет! — захныкал он.

Абай не заметил, как бабка полетела в кумыс, но Смагул, следивший за каждым движением обидчика, видел все. Он кинулся к бадье, засучил рукава и по локоть запустил грязную руку в кумыс. Рукав, спустившись, тоже погрузился в бадью, но Смагул усердно продолжал свои поиски. Теперь Абай рассердился и на него — отпустил Оспана, чтобы оттащить Смагула.

Оспан коршуном кинулся на братишку, дал ему несколько подзатыльников и с торжествующим хохотом окунул его головой в кумыс. Тот так и не успел отыскать бабку, кумыс хлынул ему в рот и нос. Захлебываясь и фыркая, Смагул вынырнул и кинулся на обидчика.

— У, бессовестный! — крикнул он и подкрепил свои слова крепкой руганью.

Абая эта брань возмутила.

— Ой, дурак! Кто тебя научил, свинья! — и Абай дал мальчугану несколько затрещин.

Оспан, как зачинщик ссоры, тоже получил от него изрядную трепку. Оба брата, ревя во весь голос, направились в разные стороны: Оспан подбежал к бабушке и привалился около нее, а Смагул помчался к своей матери.

Грязная ругань Смагула ошеломила Абая. Он долго не мог двинуться с места и так и стоял посреди комнаты. Вдруг до него снова донесся хнычущий голос Смагула. Но сейчас к нему присоединились сердитые крики Айгыз — с громкой бранью она шла вместе со Смагулом.

Дверь Большого лома с грохотом распахнулась настежь. Айгыз втолкнула в комнату сына и, едва переступив порог, закричала:

— Нате! Клюйте! Разорвите, сожрите несчастного! Все кидайтесь! — и она вплотную подошла к Абаю.

— Кши-апа[49]…— начал было Абай спокойно.

Но Айгыз прервала его. Слова непрерывным потоком слетали с ее губ:

— Пользуйся тем, что ты сильнее его! Вас много, вас четверо от одной матери!

— Кши-апа, выслушай меня… Ты бы слышала, как он выругался!

— Очень мне нужно знать! Вырос — и показываешь зубы? Кинулся на Смагула, потому что он сын соперницы твоей матери!

— Боже мой, что ты говоришь?

— Тебе нравится бить младших, да? Вот подожди, завтра приедет Халел, он тебе покажет! — продолжала она, грозя Абаю именем своего старшего сына, который учился в городе.

Казалось, два враждующих между собою аула готовились к бою.

— Неужели это все, что ты, наша мать, можешь сказать нам?

— Замолчи! Довольно! Вы — старшие, мы токал!..[50] Наша доля — терпеть унижения, сносить побои!

Такая откровенная грубость младшей матери возмутила Абая. Он побледнел, задрожал от негодования и не подумал извиняться и уступать.

— Да перестань наконец! Что ты за человек! — гневно сказал он и отвернулся к окну, не в силах больше говорить.

Зере не расслышала всей перебранки, но вызывающее поведение Айгыз ее рассердило. Заметила она и негодование Абая. Она уложила Камшат, поднялась и, подойдя к невестке, прикрикнула на нее:

— Уходи прочь, убирайся с глаз моих! Что ты тут болтаешь? Что ты сеешь раздор между детьми? Выйди, пока цела!

Айгыз отступила перед старухой, но дерзостей своих не прекратила.

— Вы хотите попрекнуть меня тем, что я токал, вы все сговорились загрызть меня… Посмотрим! Пусть только он сам приедет завтра!

Это было напоминание о Кунанбае. Муж благоволил к красавице токал, и Айгыз надеялась на него. Но она старалась говорить не очень громко, так, чтобы слышал только Абай, а не Зере.

Внезапно позади послышался спокойный, сдержанный голос. Заговорила Улжан. Она вошла уже давно и с молчаливым достоинством слушала брань Айгыз.

— Перестань ради бога. Довольно. Здесь дети… Я оберегала их от этого, а ты о них не подумала, — сказала она.

— Что же, мне все молча терпеть, по-твоему?

— Пожалуйста, перестань. Иди. Я не буду вспоминать тебе того, что ты здесь говорила. Только уйди подальше со своей злостью… — Голос Улжан был все так же спокоен.

Айгыз, кинув на нее гневный взгляд, схватила Смагула за руку и вышла. Улжан долго стояла молча, глядя ей вслед, потом тихо вздохнула и сняла верхнее платье. Достав огниво, она высекла огонь и зажгла светильник. Слабое красноватое пламя тускло осветило комнату, и она увидела взволнованное и печальное лицо Абая.

— Абайжан, что с тобой, сынок?

— Апа! Почему кши-апа так часто буянит? — спросил он, подходя к матери.

Сын спрашивал, как взрослый. От других детей Улжан скрывала все, но таить от Абая она ничего не хотела. Этому сыну она может доверить свои тайны.

— Сын мой, — сказала она, — соперницы всегда остаются соперницами. Всю жизнь мы только зализываем свои раны… Как можешь знать ты, что в моем сердце?

Душой Абай понял мать, но выразить словами он ничего не мог и молча отвернулся.

За дверью послышались смех я громкие голоса; в комнату вошли старший брат Абая — Такежан и мулла Габитхан. С их приходом в дом ворвалось молодое веселье.

Такежану шел шестнадцатый год. Затейник на все руки, большой охотник до шуток и метких словечек, он сумел подружиться с Габитханом и держался с ним, как с равным, несмотря на разницу в годах. Идя за муллой, он со смехом передразнивал его неправильное произношение.

Габитхан был татарином. Несколько лет назад он бежал от рекрутчины к каркаралинским казахам. Попав в род Бертыс, он оказался в ауле дальнего колена рода Иргизбай. Несмотря на молодость, Габитхан считался образованным муллой, и Кунанбай, увидев его на годовых поминках своего отца, пригласил его к себе.

По-казахски Габитхан до сих пор говорил как-то забавно. Его простодушный нрав, учтивость и образованность привлекали к нему всех жителей аула. И стар и мал — все считали его своим человеком. Подшучивал над ним только Такежан.

Последнее время вечерами в доме матерей Габитхан рассказывал сказки из «Тысячи и одной ночи». Сегодня после вечернего чая он, по просьбе Улжан, начал одну из увлекательнейших сказок — о трех слепцах. Но кончить ему не удалось: его рассказ был прерван громким топотом верхового, пролетевшего мимо окна. Все заговорили: