Серебряный воробей. Лгут тем, кого любят - Тайари Джонс

Я часто размышляю над этим моментом, как и над многими другими в своей жизни, и спрашиваю, почему я так ревностно храню тайны других людей. Дедушка поговорил со мной всего минуту и решил, что такой человек, как я, не будет болтать и в обществе новой жены и сына притворится посторонним. В то время мне даже немного польстило, что мне было оказано доверие, и я взяла на себя роль хранительницы этой информации. Жена деда, указывавшая мне путь к Центру Кинга, считала себя счастливой. Она думала, что знает своего мужа, но мне было известно то, что было скрыто от нее.

Она была словно моя мать, которая считала, что меня знает. Но не знала, что я еще раз встретилась с Маркусом – всего на пару часов, в комнате отдыха у Джамаля Диксона. В тот раз мы пили мятный шнапс и опять пришлось закрыть глаза, чтобы не видеть все тот же постер с Джейн Кеннеди. Мама не знала, что мы с Рональдой каждый месяц делали экспресс-тест на беременность, а еще не знала, что я выучила не указанный в справочнике домашний телефон Джеймса и иногда звонила, просто чтобы услышать голос Шорисс. Пожалуй, теперь мы с мамой были почти квиты. До того дня, как я высыпала мармеладки на ковер, я тоже думала, что знаю ее. Но когда они с Джеймсом ополчились на меня из-за Маркуса, мама повела себя так, словно она девушка, которая всегда принимает сторону своего парня, а я – приятельница, с которой не жаль поссориться.

Когда женщина закончила показывать и объяснять, я поблагодарила ее и пошла прочь.

– До свиданья, сэр, – сказала я дедушке.

Он взялся за садовые ножницы и с новым рвением набросился на кусты, не попрощавшись, лишь быстро, энергично кивнув. Веточки и листья взвились в воздух вокруг него, будто рой насекомых.

Мама в машине была как на иголках: вертела головой, кусала губы. Она всегда считала, что точь-в-точь похожа на свою мать. Я никогда не встречала бабушку и не видела ее фотографий, так что приходилось верить ей на слово. Но когда она была в этом взвинченном состоянии, я замечала, что она и от дедушки кое-что взяла. У нее был такой же подбородок, не слишком волевой, но упрямый, и плечи так же сгибались под грузом печали. Если бы я спросила, мама ответила бы: это оттого, что они оба потеряли Флору, но, думаю, еще и оттого, что потеряли друг друга.

– Ты говорила с ним?

– Сказала «Добрый день, сэр», как и в прошлом году.

Она кивнула, ожидая продолжения.

– Вот и все, – солгала я.

– Дана, – нахмурилась мама, – не ври мне. – В голосе не было угрозы, только указание. – Скажи правду. Мне нужна информация.

Мгновение я поколебалась. Казалось, если рассказать ей, что я видела, это перечеркнет момент близости, который я разделила с дедушкой. Меня будоражила мысль о той минуте, когда у нас была общая тайна, которую он не мог открыть молодой жене, матери своего вертлявого сына.

– Ничего не произошло.

– Нет, что-то произошло, – настаивала она, заводя машину. – Не ври. Нельзя, чтобы ты мне врала, – теперь голос изменился в попытке меня уговорить. – Расскажи.

– Мы поговорили минуту, – призналась я.

– Он тебя узнал?

– Не уверена.

– Послушай. Подумай хорошенько. Если он тебя узнал, понял, кто ты такая, то не увидел в тебе именно тебя. Если узнал, то видел в тебе только мою дочь.

– Не знаю, – протянула я.

– Расскажи, – попросила мама. – Он спросил, как тебя зовут?

– Нет, мэм, – вздохнула я, – не спросил.

– Вот сейчас верю, – ответила она. – А теперь расскажи, как все было.

– Ничего не было.

– Нам нужно обязательно рассказывать друг другу все, что мы знаем, – заметила мама. – Это нас сближает.

– Он ничего не сказал.

– Тогда почему тебя так долго не было?

– Не так уж долго.

Она стукнула по рулю основаниями ладоней.

– За что ты так со мной? Из-за того, что я запретила тебе видеться с тем мальчиком?

– С каким мальчиком?

Я пожала плечами и отвернулась к окну. Это была моя тайна, завернутая в блестящую бумагу, как подарок, и поставленная на верхнюю полку – туда, где мама ее видела, но никак не могла достать.

* * *

В том же году умерла бабушка по папиной линии, мисс Банни. Джеймс Ли Уизерспун любил свою мать, как подобает каждому сыну. Мама считает, что, если мужчина так сильно любит свою мать, как Джеймс любил мисс Банни, он никогда не обидит женщину.

– Понимаешь, – говорила мама, – Джеймс лишился отца, когда был мальчишкой, и мисс Банни пришлось нелегко. Он все видел, и это произвело на него глубокое впечатление. Так что Джеймс не может оставить Лаверн и подвергнуть ее таким же страданиям. Это было бы все равно что дать пощечину собственной матери. Но, с другой стороны, он и нас не может бросить на произвол судьбы. Это тоже было бы оскорблением мисс Банни.

– Но мисс Банни о нас даже не знает, – вставила я.

– Конечно, это разбило бы ее сердце.

– Ну, значит, все эти слова просто глупость.

– Никакая не глупость, – возразила мама. – Любовь – это лабиринт. Попадешь в него – и ты в ловушке. Может, тебе и удастся выкарабкаться, но чего ты этим добьешься?

В 1986 году мисс Банни умирала, а я писала экзамен по углубленному курсу биологии. Наблюдатель тронула меня за плечо.

– За тобой приехал отец, – сказала она.

Я посмотрела на дверь, не веря. Потом перевела взгляд на синий буклет с заданием.

– А где он?

– В кабинете директора, – ответила женщина.

– А мне можно будет прийти на дополнительный экзамен? Мама заплатила за допуск.

Учительница успокоила меня:

– Не волнуйся об экзамене.

Я встала, но все равно тревожилась. Если я сдам, то смогу летом ходить на бесплатные занятия в колледже. А еще хороший результат поможет при поступлении в Маунт-Холиок. Без высоких баллов на этом экзамене в элитный университет не поступить.

Наблюдатель помогла мне собрать вещи, тихонько, чтобы не мешать одноклассникам, у которых не было в этот день таких срочных дел, какие вдруг образовались у меня. Когда за нами закрылась дверь класса, учительница сказала:

– Понятно, от кого тебе достались такие красивые волосы.

Она коснулась кудрей, разметавшихся по моим плечам.

В приемной директора меня ждал Роли, мой отец по документам. Выглядел он ужасно: на бледной коже, такой тонкой под глазами, проступали фиолетовые вены. На нем были синие джинсы и бесформенная красно-коричневая рубашка с узловатой фактурой, как у термобелья.

– Что случилось? – спросила я. – Что-то с мамой?

– С