В поисках правосудия: Арест активов - Браудер Билл

— Меня проинформировали о вашей ситуации, господин Браудер, — сказал он с явно выраженным местным акцентом. — Я навещу вашу жену в течение часа и организую регулярное патрулирование вокруг вашего дома. — Он дал мне свой личный номер и сказал, чтобы я звонил ему в любое время.

Я рассказал всё супруге; судя по ее голосу, она еще не оправилась от произошедшего.

— Дорогая, я возвращаюсь, — сказал я. — Вылетаю завтра первым рейсом.

Я поехал домой, чтобы переодеться, отменить все встречи и забронировать билет обратно в Аспен.

Через пару часов я перезвонил домой узнать, как дела, и, к моей радости, в голос супруги вернулось спокойствие и бодрый дух: «Стив с другом охраняют нас и сидят на капоте своего грузовичка с ружьями. Приезжал шериф, и мимо дома каждые пятнадцать минут проезжает полицейская машина. Я думаю, у нас всё будет хорошо. Поэтому заканчивай там, что планировал».

Это было как бальзам на душу. И я всё же остался в Лондоне на несколько дней, хотя и неохотно. Чем больше я думал о том, что произошло, тем сильнее закипала во мне злость.

Кремль выследил мою семью, и в этом я подозревал Джона Москоу. Ладно переметнуться на другую сторону в судебном процессе и прогнуться перед российской властью, но вовлекать в это дело мою жену и детей — это было уже слишком.

18. Судья Гриеса

Позже мы выяснили, что люди, преследовавшие меня, не были ни похитителями, ни убийцами. Они оказались приставами, которых наняли российские ответчики по делу «Превезона». Предмет, который они бросили на лобовое стекло машины, оказался пакетом с судебным запросом §1782 на раскрытие информации. И действительно за всем этим стоял Джон Москоу.

Новый судебный запрос был еще опаснее прежнего.

Вдобавок к уже затребованному массиву данных, Джон Москоу с партнерами теперь хотели получить всю мою личную информацию за последние восемь лет, копии моих паспортов и виз за предыдущие двадцать лет, всю мою переписку с Интерполом и Евросоюзом и всевозможную личную информацию о моих коллегах, Вадиме и Иване. Передай мы эту информацию в «Бейкер-Хостетлер», она наверняка нашла бы свой путь к нашим врагам в Кремле. А там уж сумели бы ею воспользоваться и наделать нам гадостей. Если учесть шлейф мертвецов, который тянулся за ними, всё вкупе действительно выглядело ужасно. Судя по тому, что они требовали, их действия больше походили на сбор оперативных данных российской разведкой, чем на подготовку к судебному процессу в США.

Вскоре эти опасения подтвердились. Через несколько дней Государственное информационное агентство России ТАСС опубликовало сообщение: «Уильям Браудер вызван на допрос в Нью-Йорк». В статье цитировались юристы «Превезона»: «Если г-н Браудер не явится на допрос, он может быть подвергнут наказанию вплоть до ареста». Московский адвокат семьи Кацывов — Наталья Весельницкая, дама, о которой я никогда не слышал, — пыталась представить дело так, будто ответчиком в этом деле был я, а не «Превезон».

Настало время звать на помощь нашего «аллигатора».

В середине августа, выбросив из головы всю мишуру, связанную с муралом и блеском мраморных полов офиса «Гибсон, Данн и Кратчер», я позвонил Рэнди Мастро. После подписания соглашения об оказании юридической помощи я сразу отправил ему все документы по делу, чтобы он мог начать работать.

В сентябре я прилетел к нему в Нью-Йорк.

В этот раз я встречался с ним уже как со своим адвокатом. Я не мог не чувствовать легкого беспокойства. Это было похоже на поход к врачу после того, как пришли результаты анализов. Рэнди и его коллеги изучили материалы дела и теперь должны были «поставить диагноз». Я боялся, что он скажет, что у нас нет шансов и придется передать всю информацию Джону Москоу и «Бейкер-Хостетлер».

Мы встретились за завтраком в отеле «Ридженси» на Парк-авеню. Метрдотель, хорошо знавший Рэнди, проводил нас к его любимому столику через весь небольшой ресторанчик. Было на удивление многолюдно, хотя на часах было только 7:30 утра. Казалось, Рэнди знал здесь всех, по крайней мере, он поздоровался практически с каждым, пока мы шли к столику. Похоже, в этом ресторанчике регулярно назначали встречи люди из мира финансов, средств массовой информации и юриспруденции.

Мы уселись. Должно быть, я выглядел нетерпеливым, потому что Рэнди сразу сказал:

— Билл, спокойно. У нас всё под контролем.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, что мы собираемся опротестовать этот судебный запрос. Они напортачили с юрисдикцией, они напортачили с вручением, не говоря уже о том, что количество запрашиваемой информации чрезмерно. Таких запросов я еще не видел. Это нечто!

— Это радует.

— Но это только начало, Билл. По правде говоря, я ни разу не встречал такого вопиющего конфликта интересов, как в этом деле. Надо отстранить Джона Москоу.

— Но мы уже пробовали. Обращались в Комитет по рассмотрению жалоб, — пожаловался я.

Еще в начале августа мы получили от них ответ, а точнее корявую отписку в один абзац, из которой стало ясно, что они не будут ничего делать.

— Забудьте о них. Мы будем ходатайствовать о его отводе в суде, — отчеканил он.

— И в чем разница?

— На этот раз мы будем апеллировать вживую к судье, а не в переписке с какими-то клерками, которые вполглаза просматривают бумажки. Поверьте, у нас сильная аргументация.

Рэнди подал ходатайство о дисквалификации 29 сентября, и слушание было назначено на 14 октября.

В ответ Джон Москоу и «Бейкер-Хостетлер» отправили в суд свое объяснение. Там они в третий раз повторили всё то, что уже писали, начав с громкого заявления: «Браудер никогда не был клиентом „Бейкер-Хостетлер“» (прямо буквально подчеркнули эту «новую» мысль!). Их логика была в том, что поскольку компания Hermitage — а не я лично — оплачивала их счета, то адвокатская тайна на меня не распространяется.

Затем они пытались объяснить, что ни у компании Hermitage, ни у меня нет никакой финансовой заинтересованности в деле «США против „Превезона“», и неважно, кто выиграет дело, — мы всё равно не получим ни цента из конфискованных денег. Поэтому, писали они, их клиент не «противная сторона» по отношению к нам, а если так, то нет и никакого конфликта интересов. Всё это казуистика, замешанная на абсурде. С 2009 года моей миссией стало привлечение к ответственности палачей Сергея и всех, кто извлек выгоду из преступления, которое он разоблачил. Они знали это, и все знали это. Что действительно пытались сделать Джон Москоу и «Бейкер-Хостетлер» — так это подменить понятие «противная сторона процесса». И это было не только подло, но и предельно цинично.

Заканчивался их документ заявлением, которым мог бы гордиться сам Кафка: «Браудер стремится нанести ущерб деловой репутации Джона Москоу, который более 30 лет честно служил штату Нью-Йорк в качестве одного из самых видных адвокатов по борьбе с легализацией доходов от преступной деятельности». Они пытались убедить судью, что жертвой здесь был вовсе не Сергей и не я, а Джон Москоу, который теперь защищает подозреваемых в отмывании денег. Я с трудом сдерживал себя. Для судьи решение об их дисквалификации не должно быть сложным. Я ждал дня судебного заседания с нетерпением. Вскоре мы узнали, кто именно будет судьей на нашем заседании, и это удвоило мою энергию: председательствовать должен был достопочтенный Томас Гриеса. Этот судья имел репутацию жесткого человека, принимавшего неоднозначные решения по очень спорным вопросам. До нашего дела он вынудил целую страну — Аргентину — объявить дефолт по просроченным выплатам процентов и сумм основного долга в споре Аргентины с нью-йоркским хедж-фондом «Эллиотт Менеджмент». (После чего судью Гриесу люто возненавидели в Аргентине. Его чучела сжигали на улицах Буэнос-Айреса.)

Была и еще одна причина для оптимизма. Несколькими годами ранее коллега Рэнди, Ричард Марк, был одним из любимых клерков судьи Гриесы. Идея была в том, чтобы Рэнди подал ходатайство, а Ричард выступал в самом суде, аргументируя нашу позицию. Обычно это неважно, но судьи — тоже люди, и поговорить с бывшим коллегой, которому ты доверял, всегда приятнее, чем с незнакомцем.