Сказки народов Югославии - неизвестен Автор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- За цветок ты должен отдать мне самое для тебя дорогое. Приведи сюда свою младшую дочь Розу и отдай мне ее в жены. А не отдашь - голову долой.
Что ж делать, пришлось купцу дать обещание. Но чудовище на слово не поверило, написал купец договор, и только тогда его отпустили домой. Приходит он домой, отдал своей дочери розочку и горько заплакал, зарыдал. Дочка спрашивает:
- Что с тобой, батюшка, о чем ты так убиваешься? О потерянном богатстве? Так ведь и другие становились бедняками, а все-таки, с божьей помощью, жили да поживали. И мы проживем как-нибудь. Не стоит плакать.
- Если бы ты, доченька, знала, что со мной приключилось, то не стала бы меня утешать, а плакала бы вместе со мной.
- Батюшка, дорогой, расскажи про свою беду, я с радостью и жизнь отдам за тебя.
- Как узнаешь ты, что случилось, то и впрямь лучше тебе жизни лишиться.
И рассказал ей отец все, признался, что должен отвести ее к чудовищу.
- Не убивайся, батюшка, я пойду с тобой, и будь что будет. Положимся на волю божию.
На другой день они отправились, и отец привел дочку во дворец к чудовищу.
Там в комнатах был уже приготовлен обед. Грустно пообедали они, и отец, слезы проливая, сокрушался, как это он оставит тут свою любимую дочь. Хоть бы и ему самому позволили тут побыть, повидаться с чудовищем, спросить, что думает он делать с дочкой и можно ли ее будет навещать. Но чудовище где-то пряталось. Его можно было видеть только по утрам, от восьми до девяти часов, и то лишь в саду. Так и пришлось отцу уехать, не повидавшись с ним. А дочка прошла по всему дворцу. Горницы были все прибраны, всюду увидела она много нарядов, угощенья и всего, что девичьему сердцу мило, но нигде не встретила ни одной живой души. Не пришлось ей ни готовить, ни мыть, ни постель стелить - все само собой делалось. Поужинала дочка и спать легла. Поутру встала, увидела накрытый стол, поела и пошла погулять по саду, полюбоваться всякими красотами. Подошла к канаве и тут увидела чудовище. Звали его Живал. Девушка испугалась, задрожала и от страха не могла слова вымолвить. А Живал ревел во весь голос, ходил и все крушил на своем пути, пока ее не заметил. А как увидел, что она перепугалась, стал ее утешать, успокаивать, говорил, что он-де не такой плохой, каким кажется, и просил поцеловать его. Девушка пуще прежнего испугалась - как это поцеловать такое чудовище?
- Лучше умру вот тут, на месте, чем тебя поцелую. Хоть убей, но этого сделать не могу. Как это так - поцеловать тебя!
И залилась слезами.
- Полно, не плачь, - сказал Живал, - я принуждать не буду, только если тебе охота придет.
Живал же был заколдованный юноша, и если бы девушка его хоть раз поцеловала, то и расколдовала бы. И вот прожили они вместе целый год, виделись только по утрам, но девушка так привязалась к чудовищу, что едва могла дождаться минуты, когда с ним встретится. А все же поцеловать его не решалась. Так прошел год. Девушка часто говорила, что хотела бы навестить отца, посмотреть, как он поживает. Наконец Живал и говорит:
- Коли тебе так хочется повидать отца, я тебя отпущу, успокойся. Ты сегодня ляжешь спать как обычно, а проснешься в отчем доме. Вернуться же должна на другой день, иначе плохо будет и тебе и мне. Помни, что я тебе сказал. Возвращайся вовремя.
Было девять часов, и чудовище ушло, а девушка вернулась во дворец. Она едва могла дождаться, когда стемнеет и можно будет лечь спать. День тянулся будто двадцать дней, но вот наконец настала ночь. Девушка легла и заснула, а утром проснулась в отцовском доме. И как же они с отцом обрадовались друг другу! Стали рассказывать про свое житье-бытье. Дочка ни на что не жаловалась и говорила, что ей живется хорошо. "Все у меня есть, чего только душенька захочет, и если бы ты, батюшка, был со мною, ничего бы мне больше и не надо было. Живал мне никогда слова плохого не сказал, ничем меня не обидел".
Как услышали сестры, что ей хорошо живется, стали завидовать, когда же она сказала, что должна в срок воротиться, а иначе плохо будет и ей и Живалу, то сестры, чтобы как-нибудь ей досадить, стали упрашивать ее остаться еще на один день. Девушка поддалась уговорам и осталась на один день больше, чем было позволено. Но на второй вечер она поспешила лечь в постель, как ей сказал Живал, и наутро проснулась во дворце. Позавтракала и пошла искать Живала. Она так к нему привыкла, что ей не терпелось его повидать. Но нигде девушка не могла его найти и - удивительное дело! даже голоса он не подавал, а его всегда по утрам было слышно. Ходила она по саду туда-сюда и звала его: "Живал, Живал", - но никто не откликался. Ищет она, плачет, убивается и наконец находит его в кустарнике. Лежит как мертвый, ей-богу. Она заплакала, запричитала: "Живал, Живал!" Он все не двигался. "Встань, дорогой мой, дай я тебя поцелую". И поцеловала. Он вскочил, звериная шкура с него спала, и перед ней предстал юноша - писаный красавец. Стали они обниматься да целоваться. И рассказал ей юноша, что он королевский сын, что он уже семь лет как заколдован и расколдовать его мог только поцелуй девушки по имени Роза. "А теперь пойдем за твоим отцом, да и поженимся".
Взяли они отца и сестер и отправились к королю, отцу Живала. Как услышал народ, что королевич вернулся, то по всей стране веселье пошло. А королевич женился на скромной девушке Розе.
Хорватия. Перевод с сербскохорватского М. Волконского
КАК ЧЕРТ ЕДВА НЕ ОЖЕНИЛ СОРОК МОНАХОВ
Близ некоего монастыря был колодец, - на всю округу славился он своей чистой, прозрачной водой. И кто ни пройдет, обязательно с пути свернет, чтобы водицы из колодца испить да посидеть под старой тенистой ольхой, что с незапамятных времен росла на том месте. А как выпьет в жару холодной воды, добрым словом помянет монахов за то, что колодец тут вырыли и много других благих дел сотворили.
Монахов в монастыре было немного, только сорок человек, вели они жизнь святую, соблазнов не ведали и богу всем сердцем служили.
Ужасно злились на них черти, а чертей в тех краях водилось тьма-тьмущая. Каких только каверз они не строили монахам! Да все понапрасну: монахи-то были почти что праведники.
На старой ольхе, у колодца, собирались по ночам черти. Как только пробьет двенадцать, являлся их строгий начальник по имени Вельзевул, и черти давали ему отчет во всех своих плутнях. Вот как-то ночью собрались черти и стали перед Вельзевулом ответ держать.
- Эй, ты! Говори, что делал сегодня! - сердито спросил Вельзевул одного вертлявого чертенка.
- Поссорил двух братьев, - ответил чертенок. - Братья подрались, старший выколол глаз младшему и за то в тюрьму угодил. А я уж судью подучу, чтобы парня повесили: останется после него шесть бездомных сирот.
- Ну что ж, молодец! - похвалил Вельзевул. - Пускай у тебя на вершок подрастут рога. Эй, черти, подать ему стул, принести чубук - пусть покурит... Достоин!.. А ты? Ты что сделал? - спросил Вельзевул у второго.
- Я сына поссорил с отцом, и сын прикончил папашу, да и повесился: жалко родителя стало.
Улыбнулся Вельзевул.
- Ну что ж, молодец! - Эй, дайте-ка парню чубук... Нет, нет - мало!.. Подать наргиле[*] - пусть покурит. Достоин!.. А ты? - спросил он третьего. - Ты что-нибудь сделал сегодня?
[* Наргиле - прибор для курения табака (перс.).]
- А я, господин, нынче митрополита завлек к потаскухам. Его там изловили да прямо в тюрьму. И чтобы спастись от позора, владыка принял турецкую веру.
Просиял Вельзевул.
- И ты молодец! Ты - герой! Подайте немедленно кресло! И дайте чубук пусть покурит!.. И - кофе!.. А ты?.. Ты что делал сегодня?
Четвертый замялся.
- Да я... Я так... понемножку... Пустяки... Подстрекнул одного запивоху жену убить. Без жены-то - быстрей промотается парень.
- Ну что ж, хорошо. Но до стула еще не дорос, - отвечал Вельзевул.
Так он всех чертей опросил и каждому выдал награду - по заслугам.
А черти, известно, завистливы очень. Всяк старался собратьев своих перещеголять, схватить магарыч покрупнее. Так-то они и соперничали.
И вот один старый искушенный черт возмечтал такую великую пакость сотворить, чтоб сам Вельзевул удивился и в кресло его посадил. Думал черт, думал и придумал наконец! Решил пойти в монастырь и сделаться игуменом. Узнал он, что старый игумен недавно скончался, а нового не назначили. Ну вот, и решил он вконец осрамить монахов: пускай каждый из них оженится вот грех-то будет!
Обернулся черт бородатым монахом, надел долгополую рясу, тихоней, смиренником представился, - кажется, и глаз-то поднять не смеет, мухи и той не обидит! Ну, словом, святее и быть невозможно.
Увидели монахи его добродетели и говорят: нужно бы этого старца игуменом поставить. Писание знает он лучше всех, устав монастырский блюдет строго, на каждой беседе монашеской умный совет подает. Решили они - пусть будет над ними владыкой. А черту того и надо было!
Ну вот, забрал он понемножку все монастырские дела в свои руки, приказывать стал монахам, что кому делать, а как соберутся они в трапезную вкушать пищу - толкует им на свой лад слово божье: это, мол, вот так, а это - вот этак... И наконец стал учить, что нужно монахам скорее жениться, - тогда дьявол не сможет их больше грехом вожделенья смущать. И много тому из Писания примеров привел. А жены, сказал, пусть монашками станут. Он, дескать, и сам бы женился для примера, да стар.