Хроники империи, или История одного императора - Светлана Крушина

— Значит, вы все-таки бываете в городе? — поинтересовалась Илис.

— Был два или три раза.

— Ездили ради книг?

— В основном — да.

— Так значит, это и есть ваше занятие на протяжении двух лет? Вы только читаете и перечитываете книги?

— Не совсем. Взгляните сюда.

Рувато указал на скрученные в свитки и сложенные в стопки листы бумаги, которые заполняли одну из полок в шкафу. Ранее Илис не обратила на них внимания.

— Что это? — спросила она.

— Посмотрите.

Илис взяла верхний лист из одной, довольно тощей, стопки. Оказалось, что на нем что-то написано, причем весьма знакомым почерком. Заинтригованная, она пробежала глазами по строкам, но из прочитанного не поняла практически ничего, хотя написано было ясным и четким касотским языком. Заставив себя вчитаться, она догадалась, что перед ней, похоже, исторически обоснованные рассуждения об устройстве государства и еще о чем-то в этом роде. Она с удивлением подняла глаза на Рувато.

— Это вы написали?

— Да, я, — ответил тот, улыбаясь безо всякого самодовольства.

— Ничего себе. Да вы мыслитель! А вот это все, — она показала на полку, отведенную бумагам, — тоже все ваши сочинения?

— Да.

— Прямо научные труды, — сказала Илис, с уважением взирая на груду исписанной бумаги.

— Я просто записываю мысли, которые приходят мне в голову, вот и все.

— Много же у вас мыслей!

— Поэтому я и здесь, а не в Эдесе.

— Императору, вроде бы, не понравились ваши действия, а не ваши мысли.

— Мысли и действия зачастую взаимосвязаны, — с легкой насмешкой ответил Рувато.

Он присел на край стола и с улыбкой наблюдал за тем, как Илис перебирает листы, вчитываясь в мелкие энергичные буквы.

— Эк вас… — пробормотала Илис, наткнувшись на загадочную фразу о том, что"…войну взвешивают семью расчетами и таким путем определяют положение". — И что вы со всем этим намереваетесь делать?

— Ничего, — Рувато пожал плечами. — Пусть лежит здесь. Пользы от всей этой писанины немного, но нужно же чем-то занять время.

— Вы могли бы прославиться, — заметила Илис.

— Вот это мне совсем ни к чему! Я намереваюсь вести жизнь тихую и незаметную.

— До самой старости? — ехидно уточнила Илис.

— Если бы удалось, я был бы только рад.

— Ну, ну. По крайней мере, можно мне взять это почитать?

— Конечно. Только, боюсь, вы найдете все эти записи неинтересными.

Не вступая в спор, Илис сгребла с полки в охапку первую попавшуюся стопку (предусмотрительно отложив в сторону стопку с военно-политическими размышлениями) и тут же утащила ее в свою спальню.

Просыпалась она рано, гораздо раньше Рувато, и потому могла позволить себе час или два почитать в постели. Записи хозяина дома оказались весьма любопытными, ничего подобного им Илис раньше видеть не приходилось. Только сейчас она начала осознавать то, о чем слышала от знакомых неоднократно и чему сама не придавала значения. Судя по записям, Рувато не всегда отличал реальность от вымысла. Строго логичные, рассудочные, зачастую даже скучные рассуждения о предметах и явлениях, способных занимать ум светского кавалера и придворного, мешались со странными описаниями вещей и событий, которые едва ли могли иметь место в жизни. Были они столь фантастичными и пугающими, что Илис, если бы она не знала автора этих описаний, заподозрила бы, что родились они и были увидены под воздействием наркотических веществ. Местами текст становился похожим на откровенный бред. Илис даже задумалась: а сознавал ли Рувато, что он записывает? Перечитывал он вообще свои записи? Ей почему-то казалось, что нет. Иначе он просто не позволил бы ей читать.

Два дня Рувато выжидал и старательно сохранял равнодушный вид, но потом не выдержал и спросил у Илис, прочитала ли она что-нибудь из его текстов.

— Да, — ответила она, колеблясь, стоит ли сообщать ему свои впечатления. — Очень… любопытно, знаете ли.

— Любопытно?.. Что же именно показалось вам любопытным? — Рувато казался несколько удивленным ее отзывом.

— Ну… — Илис окончательно смешалась, но справилась с собой и решила выяснить раз и навсегда, подозревает ли он о странных абзацах, вышедших из-под его пера. Она неспешно заговорила, внимательно глядя ему в глаза: — Вот, например, место, где вы пишете о раскачивающихся на ветру башнях в покинутом городе…

— О чем? — удивленно вскинул брови Рувато.

— Вы не помните?

— Нет. Какие еще башни?

— А про превращение в ворону — тоже не помните?..

Рувато смотрел на нее непонимающими глазами.

— Подождите минутку, — Илис бегом отправилась в свою спальню и через несколько минут вернулась с нужным листком. — Вот, смотрите.

Рувато взял лист у нее из рук и довольно долго смотрел на него, хмуря светлые брови. Потом поднял потемневшие до цвета штормового моря глаза на Илис и сказал серьезно:

— Я не помню этого, — по его лицу было видно, что он не расстроен и не испуган, а только опечален. — И много подобных опусов вы нашли?

— Не очень, но все они весьма оригинальны. Если бы император прочел это, — хихикнула Илис, — он бы десять раз подумал, прежде чем отдавать приказ о вашем аресте.

— Вы издеваетесь, Илис?

— Как вы могли такое подумать?! В самом деле, он бы сразу понял, что до сих пор не ценил вас… как собеседника.

— Вы лучше меня можете судить, но все же он немного потерял в моем лице. Да и я не горю желанием вступить с ним в беседу… — он запнулся. — Илис, что с вами?..

Илис, до сих пор веселая и ехидная, неожиданно скуксилась и погрустнела. Заведя разговор об императоре, она поняла, что страшно по нему соскучилась, и многое отдала бы за то, чтобы заглянуть в его желтые глаза и перемолвиться с ним хотя бы парой фраз. Однако, ни при каких обстоятельствах ей нельзя было с ним видеться, потому что она до сих пор не могла его простить…

— Ничего, — встряхнулась она, когда вопрос Рувато — с некоторой задержкой — достиг ее сознания. — Просто задумалась. Знаете что, Рувато, а дайте мне еще что-нибудь почитать?

По истечении двух недель Илис решила, что уже загостилась, пора и честь знать. И дело было вовсе не в том, что ей надоел и наскучил Рувато. Общение с ним не могло надоесть. Над его настроением, казалось, не были властны никакие обстоятельства, и с ним всегда было легко и приятно; его общество стало еще притягательнее, когда он перестал, наконец, говорить про политику. Иногда, впрочем, в голову Илис приходила мысль, что он всего лишь притворяется, что не может у человека в его обстоятельствах быть на душе так легко и светло, как демонстрирует он; но даже если и так, то притворялся он виртуозно.