Три ступени вверх - Олег Юрьевич Рой

голову небось не приходит, что благополучие твое – треснутое, а муженек обожаемый – погуливает. И даже не погуливает, а всерьез на сторону пошел! Мия была уверена: Леле такой «ужас» даже не приходит в голову. В пустую хорошенькую головку.

Интересно, как она отреагирует на правду? Разрыдается? Скорчит пренебрежительную гримаску? Впадет в ступор? В истерику? Одно можно сказать точно: равнодушной «новость» ее не оставит. И дело не в том, что Леля супруга своего так уж безгранично любит. Может, и безгранично, но главное – она в него верит! Как древние греки верили в Зевса с молниями в руках! А дети в Деда Мороза верят. И в то, что фокусник цирковой – настоящий волшебник. А потом им кто-нибудь объясняет, что Дед Мороз – это дядя, которому просто заплатили, чтоб он надел специальный костюм и повесил на себя чудовищный атласный мешок. Поскольку подарки в мешке хуже от этого знания не становятся, ребенок довольно быстро утешается после развеивания былых иллюзий. И даже сам додумывается до крамольного: а при чем тут какой-то Дед, если подарки все равно родители покупают? И с этого момента он уже не совсем ребенок. Или совсем даже не ребенок.

Леля же, судя по всему, была из тех, кто в Деда Мороза и повзрослев верить не перестает. Ну вот так их мир устроен: тут реактивные самолеты, компьютер, а тут Дед Мороз. Только Леля верила не в Деда Мороза, а в собственного мужа. Весь ее мир стоял на том, какой он непогрешимый и безупречный. И это, братцы, не любовь, это гораздо круче.

Хотя и – гораздо опаснее.

Потому что любовь – она склоняет к пониманию и прощению. А вера куда как более жестока. Бойся вознести кого-то или что-то на пьедестал. Рано или поздно крысы повседневности подточат твой самодельный алтарь – и под его обломками погибнет весь твой мир. Потому что ничего, кроме божка на пьедестале, у тебя нет.

И что же будет, если Леле кто-то доходчиво объяснит, что Дед Мороз – вовсе не тот, за кого себя выдает? Если бы она своего ненаглядного просто любила, то поплакала бы (конечно, обидно, если тебе изменяют), но – утешилась бы. Только она-то уверена, что муж ни на что дурное не способен! А он, знаете ли, просто живой человек…

Даже интересно, каково это: обнаружить, что обожаемый супруг, идол и икона, вдруг оказался вовсе не прекрасным благородным героем! Ужас, ужас, ужас…

Может, Леля в итоге и до развода додумается, а? Сама. Любовь любовью, но раз супруг все на свете предал, надо ведь разводиться? Мия не была уверена, что правильно представляет содержимое хорошенькой Лелиной головки, но из высказываний и обмолвок выходило именно так. Очень похоже. Очень.

Она начала представлять, как подходит к Янкиному дому: широкие ступени, сверкающие стекла гигантских дверей… Вахтерша. Черт. Пустят ли ее? Раньше-то она бывала там лишь вместе с Янкой. Да нет, пустят, конечно, но перед тем вахтерша станет звонить наверх, узнавать, можно ли. Придется что-то выдумывать, объяснять. И эффект внезапности будет утрачен…

Подстеречь Лелю у дома?

Мие почему-то стало страшно. Вот если бы можно было… порепетировать… Но как тут порепетируешь – разве что перед зеркалом. А перед самой Лелей, может, и голос задрожит, если вовсе не пропадет. Да, это как прыжок с парашютом: не попробовав – не узнаешь.

Электрический чайник звонко щелкнул, докладывая: порученное задание выполнено! Мия усмехнулась, привычно вспомнив филологическую шуточку о тонкостях русского языка: «чайник долго закипает» и «чайник долго не закипает» – это одно и то же. Заваривать по правилам было лень. Она бросила в кружку пакетик, залила кипятком, пожамкала ложечкой. Не серебряной, конечно, мельхиоровой, но все равно красивой.

Ложечка была хозяйская. Чайник, кстати, тоже. В этой «чу-у-удной» квартирке все было хозяйское. Ну… почти все.

Черт, почему же так? Одним все, другим ничего! Почему у Мии – комнатушка в хрущевке, где за стенкой – неистребимый Витек со своими девицами, приятелями, пивом и телевизором, а у хозяйки квартиры, у Татьяны, чтоб ей икалось, Васильевны это чудесное жилье? Ладно бы из каких-нибудь академиков тетка была или бизнес-леди вроде Борькиной мамашки! Нет, простая училка, всю жизнь в школе. И посмотрите на нее! Сама живет в двухкомнатной, дочери досталась квартира от бабушки, да еще вот эта, в которой Мия сейчас живет, – наследство от какой-то дальней родственницы. Ясно, что учительская пенсия – не золотые горы, но, сдавая квартиру, Татьяна, чтоб ее, Васильевна совсем даже не бедствует. Вот за какие заслуги перед небесами ей такое везение?

Шмотки дальней родственницы лежали на антресолях. Хозяйка сообщила об этом, едва Мия тут поселилась:

– Если вам место понадобится, только скажите, я моментально вывезу.

Зачем Мии это самое «место»? Смешно.

Но, пожалуй, антресоли с тряпьем бывшей хозяйки вспомнились недаром. Чем черт не шутит, может, там найдется что-нибудь подходящее для так внезапно придуманной авантюры? Ведь если сделать вид, что ты – это кто-то другой, то уже не так страшно. Переодевшись, к примеру, старухой, вполне можно к Леле и поближе подойти. Можно даже наговорить ей чего-нибудь мистического. Как в детективе Агаты Кристи, где смотрительница из сторожки пугает новую владелицу поместья. Конечно, чтобы открыть Аленовой супруге глаза на «святость» ее благоневерного, придется и в собственном виде к ней подходить. Но это потом. А пока пусть будет так!

Вытянув с антресолей целую гору тряпья, Мия на мгновение хозяйке посочувствовала: судя по этому барахлу, доводить квартиру до человеческого состояния пришлось немалыми усилиями. Что там Геркулес и Авгиевы конюшни!

Мия поворошила тряпичную гору ногой. Интересно, почему хозяйка все это не выбросила? Даже наоборот, постирала вроде бы – от кучи еще исходил слабый аромат ополаскивателя. Из самой середины вороха торчала джинсовая панама с широкими полями – довольно линялая.

Нахлобучив на макушку этот странный убор, Мия поглядела в зеркало. А что? Вполне подходящий шляпендрон для сумасшедшей старухи. И вот это пальтишко с бархатным воротником тоже очень даже ничего, практически дореволюционное, в нем, может, еще какая-нибудь курсистка на лекции бегала.

Пальтишко требовало длинной юбки – не в брюках же «сумасшедшая старуха» должна ходить. Но длинных юбок в тряпье не обнаружилось, Мия все перекопала. Пришлось изобретать что-то подходящее из трех здоровенных шалей. Еще два платка она выбрала, чтобы замотаться поверх пальтишка.

Напялив на себя все находки и дополнив маскарадный костюм собственными осенними ботинками, настолько классическими, что их тоже вполне могла бы носить какая-нибудь девица с Бестужевских курсов, Мия оценила свое отражение как «подходящее».

Для полноты образа не хватало только торчащих из-под джинсовой панамы седых косм. Но