Проклятие Лермонтова - Лин фон Паль

Елизавета Алексеевна с горя заболела: она надеялась, что Мишель станет студентом и будет жить с ней одним домом, а если гвардейская школа – так никакого дома, а просто казарма. К тому же Мишель меньше всего годился для военной карьеры по внешним данным (государь ценил в офицерах выправку и рост) – очень невысок, хотя широк в кости, и будет некрасиво смотреться, какую форму ни наденет. Значит, будут придираться. И смеяться. А он гордый, этим все сказано. Жди неприятностей! Еще двумя годами раньше, в Середниково, на вопрос Кати Сушковой, какую карьеру Елизавета Алексеевна хочет для внука, та ответила просто: «А какую он пожелает, матушка, лишь бы не был военным!» И вот – военный…

Не понимали выбора и московские друзья Лермонтова. Саша Верещагина была в ужасе.

«Вы, вероятно, уже знаете, сударыня, что я поступаю в школу гвардейских подпрапорщиков. Это меня лишит, к сожалению, удовольствия вас скоро видеть. Если бы вы могли представить себе все горе, которое мне это причиняет, – вы бы пожалели меня. Не браните же, а утешьте меня, если у вас есть сердце», – пишет он к ней.

Но заметьте: горе ему причиняет не поступление в школу, а то, что они не смогут видеться, как раньше. А Саше причиняет горе как раз его выбор.

Марии Лопухиной, старшей сестре Вареньки, он писал о решении поступить в военную школу так:

«Не могу еще представить себе, какое впечатление произведет на вас такое важное известие обо мне: до сих пор я предназначал себя для литературного поприща, принес столько жертв своему неблагодарному кумиру и вдруг становлюсь воином. Быть может, такова особая воля Провидения! Быть может, это кратчайший путь, и если он не приведет меня к моей первоначальной цели, то, возможно, приведет к конечной цели всего существующего. Умереть с пулей в груди стоит медленной агонии старца; поэтому, если начнется война, клянусь вам Богом, что везде буду впереди…

…Прощайте же, милый друг, не говорю до свиданья, потому что не надеюсь увидеть вас здесь; между мной и милой Москвой стоят непреодолимые преграды, и, кажется, судьба с каждым днем увеличивает их. Прощайте, постарайтесь и впредь лениться не больше, чем до сих пор, и я буду вами доволен. Теперь ваши письма мне нужнее, чем когда-либо; в моем будущем заточении они доставят мне величайшее наслаждение; они одни могут связать мое прошлое и мое будущее, которые расходятся в разные стороны, оставляя между собой преграду из двух тягостных и печальных лет; возьмите на себя это скучное, но милосердное дело – и вы помешаете погибнуть человеческой жизни. Вам одной я могу сказать всё, что думаю, и хорошее, и дурное; я уже доказал это моей исповедью, и вы не должны отставать, не должны, потому что я прошу от вас не любезности, а благодеяния. Несколько дней тому назад я был в тревоге, но теперь это прошло: я успокоился; всё кончено; я жил, я слишком рано созрел, и грядущие дни не принесут мне новых впечатлений…»

В свете этой переписки и решение покинуть Москву, и отказ от учебы в университете, и выбор военной школы вместо литературного поприща, к которому он себя готовил, выглядит как бегство. Бегство – от чего? Мария Лопухина была старше Лермонтова на двенадцать лет, ей он мог открыть душу. И она была в курсе отношений между ним и младшей сестрой.

О характере этих отношений биографы в мнениях не сходятся: одни считают, что между молодыми людьми был роман, и Варенька отвечала Мишелю взаимностью, но вмешалась Елизавета Алексеевна, которая боялась потерять внука (только что миновала угроза со стороны отца), да и родные Вареньки были недовольны – близкородственный брак невозможен. Другие считают, что Лермонтов сам испугался любви к Лопухиной и трусливо сбежал, когда стало ясно, что она отвечает взаимностью. Третьи убеждены, что никакой взаимности не было, и Лермонтов сбежал от отказа. Конечно, найти подоплеку событий через сто восемьдесят два года нереально. Мария Лопухина постаралась, как могла, – она уничтожила почти все, что касалось этой любви, нам остались лишь намеки.

В летнее письмо к старшей Лопухиной Мишель вписывает стихотворение, ныне известное каждому грамотному человеку в России:

Белеет парус одинокойВ тумане моря голубом!..Что ищет он в стране далекой?Что кинул он в краю родном?..

Играют волны, ветер свищет,И мачта гнется и скрыпит…Увы! он счастия не ищетИ не от счастия бежит!

Под ним струя светлей лазури,Над ним луч солнца золотой…А он, мятежный, просит бури,Как будто в бурях есть покой!

Стихи посланы Марии Лопухиной, но обращены к Варваре – как объяснение. И он делает к этому письму такую приписку: «Мне бы очень хотелось задать вам один небольшой вопрос, но перо отказывается его написать. Если угадаете – хорошо, я буду рад; если нет – значит, задай я этот вопрос, вы всё равно не сумели бы на него ответить. Это такого рода вопрос, какой, быть может, вам и в голову не приходит!»

Но Мария все понимает правильно. «Она здорова, по-видимому, довольно весела, вообще ее жизнь такая однообразная, что даже нечего о ней сказать, сегодня как вчера. Я думаю, что вы не очень огорчитесь, узнав, что она ведет такой образ жизни, потому что он охраняет ее от всяких испытаний; но с своей стороны я бы желала для нее немного разнообразия, потому что, что это за жизнь для молодой особы, слоняющейся из одной комнаты в другую, к чему приведет ее такая жизнь? – сделается ничтожным созданием, вот и всё. Ну что же? Угадала ли я вас? То ли это удовольствие, которого вы от меня ожидали?»

Из этого отрывка не становится понятнее, что случилось между молодыми людьми летом 1832 года, но, скорее всего, не взаимность чувств заставила бежать юношу в Петербург, а страх – останься он в Москве – потерять ее дружбу (совсем даже не любовь).

Судьба предлагала ему пару компромиссов. Первый: остаться в Москве, «взяться за ум», подготовиться к экзамену и его сдать. Отношения с профессорами, конечно, студент Лермонтов сильно испортил, но он не числился среди вольнодумцев и не был причастен к ведущимся против них политическим делам. Совсем не факт, что злопамятные профессора «зарезали» бы его на экзаменах. Второй: поступить в Петербурге, смирившись с потерей года. Ведь, по большому счету, два студенческих года в Москве он провел так, словно никакого университета и не существовало. Но тут дурную шутку сыграло с ним самолюбие. И – желание полностью перечеркнуть всю прежнюю жизнь. И, даже, – поставить в ней жирную точку. Как лучше всего послать себя и мир к черту? Именно так – поступить в военную школу. Может, в результате, попадет на войну – а там уже не он будет выбирать, а судьба. Предназначено выжить – выживет, предназначено умереть – убьют: «если начнется война – буду всегда впереди». Стихи, которые он пишет – они как раз об этом и есть. «Парус» – в том числе.