Стрекоза в янтаре - Диана Гэблдон

— Странно, не правда ли? Двадцать лет прожить с ученым, занимающимся изучением якобитства, и не открыть ни одной его книги из страха узнать то, что мне не хотелось знать.

Она покачала головой, все еще не отрывая взгляда от книг.

— Я не знала, что случилось с большинством из них, — и не могла заставить себя узнать об этом. Я знала их всех. И не смогла их забыть. Но я смогла похоронить их и не позволила воспоминаниям захлестнуть меня, — то время прошло и началось другое.

Роджер взял верхнюю книгу из лежащей на столе стопки и взвесил ее в руке, как будто определяя груз ответственности, который он решился взять на себя. Возможно, это отвлечет ее от мыслей о Брианне.

— Хотите, я расскажу вам? — тихо спросил он.

Клэр какое-то время молчала, потом быстро кивнула, как будто боялась, что долгие раздумья поколеблют ее решимость. Роджер облизнул пересохшие губы и начал говорить. Ему не нужно было заглядывать в книгу — он говорил о том, что известно любому ученому, занимающемуся этим периодом. Но все же держал у груди книгу Фрэнка Рэндолла, прикрываясь ею, как щитом.

— Фрэнсис Таунсенд, — начал он. — Был схвачен. Осужден за измену. Повешен и лишен всех прав.

Роджер помолчал. Клэр сидела за столом, наискось от него, без кровинки в лице, неподвижная, как соляной столб.

— Макдональд из Кепоха вместе с братом Дональдом в битве при Куллодене командовал пехотой. Оба погибли от английского пушечного снаряда. Лорд Килмарнок был ранен на поле боя, но лорд Анкрум, разыскивающий раненых, узнал его и спас от людей Камберленда. Как оказалось, ненужная услуга — в августе следующего года Килмарнок был обезглавлен на Тауэрском холме вместе с Балмерино. — Роджер чуть помедлил. — Младший сын Килмарнока пропал на поле боя, его тело так и не было найдено.

— Мне всегда нравился Балмерино, — прошептала она. — А Старый Лис? Лорд Ловат? — Клэр говорила так тихо, что он едва расслышал ее. — Тень топора…

— Да. — Роджер бессознательно гладил глянцевую обложку, как будто читал по методу Брайля. — Он был осужден за измену и приговорен к отсечению головы. Это хороший конец. Все свидетели утверждают, что он принял смерть с большим достоинством.

В памяти Роджера всплыл исторический рассказ из Хогарта. Он воспроизвел его по памяти, стараясь как можно ближе придерживаться оригинала.

— Старого предводителя клана Фрэзер везли в Тауэр сквозь орущую и улюлюкающую толпу простолюдинов-англичан. Он оставался невозмутимым и безучастным к граду камней и всякой дряни, которыми осыпала его толпа; он даже не потерял чувства юмора. В ответ на выкрик одной старухи: «Скоро тебе отрубят голову, старый шотландский пес!» — он высунулся из окна своей повозки и весело прокричал: «Думаю, ты права, старая английская сука!»

Клэр засмеялась, но ее смех напоминал рыдание.

— Держу пари, он так и сказал, старый развратник!

— Когда его подвели к плахе, — осторожно продолжал Роджер, — он потребовал, чтобы как следует проверили лезвие топора. «Делай свою работу как надо, или я здорово рассержусь на тебя», — сказал он палачу.

Слезы, бегущие из-под закрытых век, сверкали, словно драгоценные камни, при свете огня в камине. Он сделал движение в ее сторону, но она почувствовала это и, не открывая глаз, покачала головой.

— Со мной все в порядке. Продолжайте.

— Вот вроде бы и все. Вы знаете, некоторые из них спаслись. Лохиель бежал во Францию.

Он постарался избежать упоминания об Арчибальде Камероне, брате предводителя клана. Доктор был повешен, лишен всех прав и обезглавлен в Тайберне; сердце его было вырвано и предано пламени.

Кажется, она не заметила этого пропуска.

Роджер быстро закончил перечисление, наблюдая за ней. Клэр не плакала, она просто сидела с поникшей головой, густые вьющиеся волосы скрывали выражение ее лица.

Он подождал немного, встал и крепко взял ее за руку.

— Пойдемте, — сказал он, — вам нужно подышать. Дождь перестал, давайте выйдем на улицу.

После душного кабинета свежий, прохладный воздух казался просто опьяняющим. Сильный ливень прекратился еще перед заходом солнца, и теперь, в подступавшем вечере, лишь звонкая капель с кустов и деревьев напоминала об отшумевшем дожде.

Выйдя из дома, я почувствовала огромное облегчение. Я так долго этого боялась, и вот теперь все позади. Даже если Бри никогда… Нет-нет, она поймет. Пусть на это потребуется время, но рано или поздно она признает истину. Должна признать. Каждое утро истина смотрит из зеркала ей в лицо. Она у нее в крови. Теперь, когда я все ей рассказала, я ощутила необычайную легкость — так, вероятно, чувствует себя душа, принесшая покаяние, которой сладка мысль о предстоящей епитимье.

Это похоже на роды, думала я. Короткое напряженное усилие, раздирающая боль, предчувствие бессонных ночей и изматывающих дней в будущем. Но сейчас благословенный покой, тихая эйфория наполняет душу, и нет места никаким дурным предчувствиям. Утихла даже вновь всколыхнувшаяся печаль о людях, которых я знала, смягченная звездным светом, сияющим в просветах расходящихся облаков.

Это был сырой вечер ранней весны, шины проезжающих по шоссе машин шуршали по мокрому асфальту. Мы молча спустились по склону за домом, поднялись на невысокий мшистый холм и спустились снова; оттуда неширокая тропинка вела к реке, через которую был переброшен темный железнодорожный мост. Тропинка заканчивалась у металлической лестницы, поднимающейся к мосту. Кто-то, вооруженный баллончиком белой краски, дерзко вывел на пролете моста: «Свободу Шотландии».

Несмотря на грустные воспоминания, я испытывала полную умиротворенность. Самая трудная часть позади. Теперь Бри знает, кто она есть. Я страстно надеялась, что в свое время она в это поверит — не только ради себя, но и ради меня. Более того, хотя я боялась признаться в этом даже самой себе, мне хотелось иметь кого-то, с кем я могла бы вспоминать Джейми, кого-то, с кем я могла бы говорить о нем.

Я чувствовала глубокую усталость, усталость души и тела. Но я снова выпрямила спину и заставила свое тело работать за гранью возможностей, как бывало уже не раз. Скоро — пообещала я своим ноющим суставам, уставшему разуму и разбитому сердцу. Скоро я смогу отдохнуть. Я сяду у огня в своей маленькой уютной спальне наедине со своими призраками. Я буду тихо скорбеть, пока усталость не осушит мои слезы, и тогда наконец я найду временное забвение во сне, в котором, может быть, еще раз увижу их всех живыми.

Но не сейчас. Прежде чем уснуть, мне предстояло сделать еще одно дело.

Некоторое время они шли молча. Тишину нарушали лишь отдаленный шум проходящего транспорта да плеск воды в реке. Роджеру не хотелось ни о чем говорить,