История вторая: Самый маленький офицер - Лента Ососкова

«Третий подъезд, пятый этаж, направо и прямо ломиться в дверь», — повторил про себя указания друга мальчик, отыскивая взглядом нужную дверь. Третий подъезд спрятался за настоящими джунглями жасмина, кокетливо подмигивая из-за кустов обитой деревом дверью. В вожделенной тени зарослей расположилась скамейка и клумба с цветами, в эту пору — мелкими и рыжими, проказливо лезущими наружу, словно кипящая вода из кастрюли.

На скамейке сидел пожилой человек в светлом костюме, с виду — старичок-интеллигент из тех, что похожи на седую осеннюю реку, полную своей, неизвестной и непонятной молодежи жизни. Впрочем, такие люди и не чураются с детьми посмеяться — конечно, если шутка будет того достойна.

Старик, закинув ногу на ногу, читал газету, рядом к скамейке была прислонена изящная трость.

Сиф остановился перед подъездом, соображая, что не знает кода. Ждать же у дверей, пока кто-нибудь войдет или выйдет, было неприятно-глупо. Дилема…

В задумчивости, пытаясь решить соткавшуюся из воздуха и обретшую вид подъездной двери проблему, Сиф застыл, по привычке, незаметно перенятой у полковника, читая объявления. Тут старик поднял голову и поинтересовался твёрдым, но учтивым голосом уверенного в себе человека:

— Что привело сдария кадета в наши края?

Сиф вздрогнул и обернулся. Может ли этот пожилой человек с совершенно седыми волосами быть ему знакомым?.. Нет, лицо не вызывает никаких воспоминаний, да и причем тут «кадет» может быть?

— Не подпрыгивайте на месте, — старик улыбнулся очень радушно, словно добрый и важный хозяин гостю. — Видел я таких: погоны под курткой спрячут — и бегом с занятий в город.

— Простите, но я не кадет, — недоумённо возразил Сиф, помимо воли проникаясь к старику уважением — тот уважение внушал всем видом и речью, но вряд ли сам это замечал.

— Не кадет, говоришь? Некадеты, сдарий мой кадет, не щеголяют в столь юном возрасте армейской выправкой и не чеканят шаг, словно на плацу.

— Но я, правда, не кадет! — Сиф не удержал улыбки. Действительно, куртку на погоны набросил, но выправка и шаг не зависят от одежды — если, конечно, это не драные хиппейские джинсы и цветастая рубашка, в которых волей-неволей Сиф превращался в безмятежного Спеца. А сейчас ведь под курткой рубашка форменная — вот и прокололся перед стариком, только тот не так понял.

— А кто же тогда? — полюбопытствовал старик, поднимаясь со скамейки и протягивая руку за тросточкой, которая, как назло, укатилась почти к самой клумбе. Сиф наклонился, поднял её и протянул невольному собеседнику. «Пожилых людей надо уважать, Сиф, за их опыт и разум, а не презирать за физическую немощь», — нередко напоминал полковник, многозначительно поглаживая пряжку ремня. Раз получив «по всем фронтам тяжелой воспитательной артиллерией», мальчик больше никогда себе не позволял улыбок насчёт слепоты или слабости стариков. К тому же в этом старике чудился Сифу вовсе не пенсионер, проводящий всю свою оставшуюся жизнь на лавочке, а подтянутый забольский офицер средних лет — поди разбери, отчего.

— Кто же юный сдарий такой погонистый, если не кадет? — ещё раз спросил старик, благодарно принимая трость, и намеренно-ворчливо добавил: — И не вешайте мне лапшу на уши, что это было не неосознанное проявление уважения к чинам. У сдария кадета даже лицо немедленно стало подобающее уставу.

Сиф улыбнулся ещё шире:

— Сдарий офицер весьма проницателен, но я настаиваю, что я не кадет, — он развёл руками и, решив, что терять нечего, скинул куртку. — Честь имею служить в армии Российской Империи.

И пристукнул каблуками. Старик заинтересованно поглядел на погоны:

— Ого! Если память мне не изменяет, то передо мной, согласно знаками, стоит фельдфебель?

— Не изменяет, ваше благородие, — Сиф с ухмылкой употребил русское обращение без перевода.

— Ну, тогда прошу прощения, сдарий фельдфебель, — отозвался старик и представился с лёгким кивком: — Ивельский, Стефан Се?ргиевич, лейтенант инженерных войск в отставке.

— Лейб-гвардии фельдфебель Иосиф Бородин, — кивнул в ответ Сиф. — Но позвольте попрощаться: меня ждёт друг, а опаздывать… — он скривился.

— В таком случае идёмте, — Ивельский достал ключи и открыл дверь. Сиф возрадовался своей удачи и поспешил войти следом за стариком в полутёмный, словно в воздухе разилили чернила, подъезд.

— Здесь молодёжь у нас разбила лампочку, но не волнуйтесь, не споткнётесь, — старик толкнул следующую дверь и придержал её, пока Сиф заходил. — Сдарию фельдфебелю на какой этаж?

— На третий, — мальчик счёл, что скрытничать смешно и неразумно.

— Вот как? — удивился Стефан Сергиевич и даже остановился.

— А что в этом такого?

— Ничего, ровным счетом ничего, — пробормотал старик, но удивление не спешило сходить с его лица. — Ах, впрочем, неважно. Не слушай чудака-старика, он задумался о своём. Вот и лифт, прошу, — только он это произнёс, как, словно по волшебству, распахнулись двери лифта. Сиф и его новый знакомый вошли, и Ивельский нажал третью кнопку. Сиф обратил внимание, что пальцы у старика длинные и будто ломкие — точь-в-точь ветки засохшего дерева.

Лифт взмыл вверх, и вскоре оба офицера — русский мальчик и забольский пенсионер, стояли уже на этаже. Ивельский вновь издал удивленный возглас, когда Сиф решительно повернул направо и попробовал дверь, закрывающую вход в уголок с двумя квартирами. Закрыто.

— Экий вы шустрый! Здесь ключ нужен, — Стефан Сергиевич больше не выказывал удивления, словно смирившись с происходящим. — Подождите секунду, нужный найду.

И действительно, старик уверенно загремел большой связкой разнокалиберных ключей. Секунда — нужный найден, дверь распахнулась.

За дверью оказался закуток, в котором стояли лестница-стремянка, пара лыж, старый велосипед с местами ещё оставшейся красной краской на корпусе, и растрёпанный, словно им сражались с великанами, веник.

Дверь, ведущая в квартиру прямо, была распахнута настежь — заходи, как к себе домой. Ивельский остановился у первой двери и с хитринкой в глазах принялся наблюдать за Сифом, который, поколебавшись, шагнул внутрь.

— Уверены, что сюда? — старик зашёл следом.

Сиф кивнул, разглядывая вешалку, на которой висели чёрная ветровка и того же цвета джинсовый пиджак. Наверняка сюда.

В единственной комнате дверь на незастеклённый балкон также была распахнута, и солнце затопляло помещение, превращая пылинки, плавающие в воздухе, в золотые искры, отчего вся комната казалась полной блёсток, какие остаются в руках, когда потрогаешь позолоченную шишечку на рождественской ёлке.

Отгородившись от вошедших и всего прочего мира большим мольбертом, у балкона стоял человек, от которого видны были одни ноги в широких спортивных штанах — разумеется, чёрных — да макушка. На полу, в пятне солнечного света, валялась лимонно-жёлтая тряпка непонятной формы. Слышался шорох угля по бумаги: шорк-шорк, шух-шух-шух — и всё. Рисующий, казалось, вовсе не заметил гостей.