Есть так держать! - Олег Селянкин

— Что предлагаете?

— Нырять и отцеплять трал. Или бросать его, — ответил Изотов и тут же поспешно добавил: — Только бросать трал никак невозможно.

— Что ж, давайте нырять, — произнес Агапов и расстегнул шинель, словно сам собирался броситься в воду.

Но помощник Изотова, минер Иванов, худощавый, незаметный человек с грустными серыми глазами, уже разделся и стоял на корме, скрестив на груди руки, поеживаясь от холода и ожидания разрешения.

— Эй, Иванов! Постой, постой! — закричал Изотов и побежал к нему, перехватываясь рукой по лееру.

Витя перешел поближе к корме.

— Ты чего это раньше батьки в пекло лезешь? — ворчит Изотов и быстро снимает с себя ватник. — На, оболакайся.

— Товарищ старшина, — пробует возразить Иванов.

— Кому говорю! — рявкает Изотов. — Будешь командиром отделения, тогда и полезешь! Ишь, какие все умные стали!

Изотов разделся, поежился, шутливо сказал:

— Бог не выдаст — свинья не съест! — и плашмя бросился в воду.

Взметнулись брызги, ветер унес их, и снова под кормой клокочущая чернота.

— Ну, как? — спросил Агапов, как только голова Изотова показалась около катера.

— Не допускает матушка, выталкивает.

— Вылезай, рубить трос будем.

— Во, во! Может, и отцепить-то его дело плевое, а мы сразу губить народное добро… Давай-ка груз какой ни есть!

Ему дали чугунную болванку на веревке. Прикрепляя ее к плечу, Изотов еще что-то ворчал, но ветер относил его слова, и до Вити долетали только отрывки:

— Рубить… Ишь, умные стали…

Несколько раз нырял Изотов, потом вылез на катер.

— Готово? — спросил Агапов, набрасывая на него свою шинель.

— Чуток осталось… Передохну малость и…

Мелькнуло белое тело, и расступилась перед ним вода.

Изотов вскочил на ноги и закричал:

— Иванов! Что я тебе… — и осекся.

Волны по-прежнему яростно ударяются о борт. Ветер рвет фалы.

Вдруг трал ослабел, и вынырнул Иванов. Он в несколько взмахов достиг катера.

— Пошла лебедка! — скомандовал Изотов.

Заскрежетали шестеренки, загрохотали железные кошки по палубе.

Трал уложили на место, и тогда Изотов обнял Иванова за плечи:

— Пойдем, дружок, чайком побалуемся. Я, как предчувствовал, и чайник в моторное отделение подсунул. Наверняка уже нагрелся.

Задание выполнено, и катер пошел обратно. Еще издали Витя увидел отца, который стоял на берегу и всматривался в катер. Заметив Витю, он помахал ему рукой, крикнул:

— Ты опять теплые носки не надел? Сейчас же возьми их! — и ушел на ремонтирующийся катер.

Такой порядок выработался давно: отец встретит, скажет что-нибудь и снова за работу.

Продрогший до костей за время вахты, Витя влетел в землянку и крикнул с порога:

— Захар!

Матросы повернули к нему головы, но никто из них не сказал, куда и зачем вышел Захар. Витя постоял немного, потом решительно подошел к матросу, сидевшему у печки, и спросил у него:

— Убит или ранен?

— Кто его знает, — хмуро ответил тот.

Витя убежал в штаб и там узнал, что катер, на котором ушел Захар, с задания не вернулся. Кто-то видел, как в него попал снаряд и он начал тонуть. Ни один матрос из его команды не выплыл на левый берег.

— Может, они на правом, — высказал кто-то предположение, и остальные ухватились за эту мысль.

И тут дверь в землянку распахнулась, влетел матрос и крикнул:

— Семерку видно!

Как бурей, вымело всех на берег. У верхней части острова виден «сто двадцать седьмой». Только сломанная мачта с порванным, развевающимся флагом да верхняя часть рубки возвышаются над водой.

— Есть кто-то живой! — радостно заявил Курбатов.

— Не похоже. Там и примоститься негде, — тихо заметил Агапов.

— Да вы на флаг, на флаг смотрите! Ведь ночью-то катер был без него! — отстаивал свое мнение капитан-лейтенант.

Оживленно, все разом заговорили моряки, но внезапно нахмурились и приумолкли: военно-морской флаг, порванный, но реющий над волнами, мозолил фашистам глаза, лишал их сна и аппетита, и они из нескольких орудий открыли по нему огонь. Всплески снарядов взлохмачивали седую от пены Волгу, а флаг по-прежнему гордо реял, и ярко-красная звездочка была хорошо видна с обоих берегов.

Только ночью удалось подойти к катеру и снять с него единственного уцелевшего матроса. Этим счастливцем оказался Бородачев. Полураздетый, с обернутым кровавой тельняшкой плечом, посиневший от холода, он, шатаясь, вошел в землянку, опустился, почти упал, на чурбачок около печурки и сказал:

— Братцы, а я, кажется, промок.

Глава пятнадцатая

ПРОЩАЙ, «СТО ДВАДЦАТЫЙ»!

В воздухе мелькают первые снежинки. Скоро поплывет сало и замерзнут катера среди льда в ожидании весны. Поредел отряд, меньше стало в нем матросов. Но зато оставшиеся работают и за себя, и за тех, кто погиб. Перемешались команды. Только на «сто двадцатом» все по-прежнему. Раненый Бородачев не ушел в госпиталь, а обязанности Щукина выполнял сам Агапов. Теперь никто не пытался списать Витю на берег: дорожили каждой парой рук.

Сегодня особенно тяжело. Фашисты вышли к Волге еще в одном месте, и катер идет мимо сплошной стены огня. Всплески от падающих снарядов временами совсем закрывают берег; как слепни, назойливо жужжат рядом пули или впиваются в борт и рубку катера.

Даже не охнув, опустился на палубу Изотов. К нему подскочил Иванов, приподнял за плечи, но окровавленная голова Изотова беспомощно запрокинулась. Иванов прижался ухом к груди Трофима Федоровича, потом осторожно положил его на палубу и прикрыл лицо бескозыркой.

Воздухом сорвало с Вити шапку, яркое пламя осветило корму. Когда осел дым, тела Изотова на палубе уже не было, а на том месте, где оно лежало, виднелась пробоина. Вода плескалась около ее рваной кромки, но попасть в катер не могла. Зажимая рукой бок, сидел на палубе раненый Иванов.

С этого началось. Осколки и пули словно обрадовались, что нашли дорогу к «сто двадцатому», и Витя с Юсуповым не успевали заделывать пробоины. Только разогнут спины, а вода опять журчит, ее струйка опять бежит по борту и прячется под настил или лужей разливается по палубе. Как иглы ежа, торчат из бортов деревянные пробки. Еще немного — и некуда будет их забивать, а пробоин все больше и больше. В иллюминаторах нет ни одного целого стекла. Мелкими осколками густо усыпаны матросский рундук и обеденный стол. Уклоняясь от снарядов и мин, катер все время меняет курс, и при резких поворотах отправляется в плавание от одного борта к другому упавшая табуретка.

Юсупов и Витя ведрами вычерпывают воду.

Взвиваются ракеты, выхватывают из темноты груды битого кирпича, обгорелые танки, скелеты железнодорожных вагонов. Непрерывно строчит пулемет Бородачева.

Не сбавляя хода, катер ткнулся носом в берег, и заскрежетала под килем прибрежная галька. От толчка Витя не удержался на ногах и упал на рундук. Кажется, нет сил подняться, но раздается голос Агапова:

— На выгрузку!

И, вскочив, Витя бежит на палубу.

Обрывистый берег защищает от пуль, и они проносятся высоко над головой. Изредка падают мины, но враг не видит катера и стреляет наугад. Палуба обледенела, и ноги скользят по ней.

С большим ящиком на спине идет Агапов. С берега к нему тянутся руки, и Витя слышит голоса:

— Что тут? В ящике?

— Консервы.

Руки опускаются.

— Патроны, гранаты давай! — требуют с берега.

— Они дальше будут…

— Поберегись! — кричит Бородачев.

Снова поднимаются руки и выхватывают у Агапова ящик. А еще через несколько секунд треснули доски ящика, покатились по гальке консервные банки. Кто-то пытается подобрать их, и тогда, заглушая шум, гремит чей-то гневный голос:

— Ты сюда жрать или воевать пришел?!

Зато ношу Бородачева принимают бережно, и она, передаваемая из рук в руки, плывет к передовой, чтобы там обрушиться на врага потоками раскаленного металла.

Витя старается носить только патронные ящики: снарядные для него тяжелы, а ящики с продовольствием пусть носят другие. Подходя к трапу, Витя уже кричит:

— Кому патроны?

И как приятно видеть мелькающие около ящика руки, слышать похвалу солдата:

— Башковитый братишка! Знает, о чем тоскует солдатская душа!

Не успели выгрузить последний ящик, а к берегу подходят еще два катера.

— Больше двух не собираться! — шутят на берегу и бегут к ним.

Освободившись от груза, катер «сто двадцатый» приподнимается, часть пробоин оказывается выше воды, и он быстро бежит к левому берегу, чтобы взять новый груз и снова идти в город.

Бородачев стоит у пулемета, но не стреляет: не хочет показывать врагу, где находится катер. По-прежнему густо летят снаряды и мины. Скоро и остров, за которым можно спрятаться, и тогда сразу станет легче. Но над самым катером профыркала мина и с треском разорвалась недалеко от него, ударив в какой-то из катеров. Витя видел, как приподнялась на том катере рубка и упала в воду грудой расщепленных досок. Вместо нее на катере теперь черная дыра среди яркого пламени. Горящий катер осветил Волгу и «сто двадцатый». Его сразу заметили. Всплески подкрались к нему, окружили и заплясали, сжимая кольцо.