Ход белой королевы - Лев Кассиль

Грудной, просторный голос ее повел сразу за собой хор, как ведет наполненный парус лодку с гребцами. Но тут сфальшивила Катя.

- Ну, а у тебя где сейчас уши были? - спросила Наташа.

- А у меня всегда голос со слушом... с ухом... с ушами не сходится,затараторила, оправдываясь, Катюша.

- А вот ты слушай, как тут поется.- Наташа стала наигрывать мелодию без аккомпанемента.

И тут раздался от дверей голос Чудинова:

- Эх, не совсем это так поется. Можно мне?

Растерявшаяся от этого внезапного и, как ей казалось, совершенно невозможного появления, Наташа возмущенно вскинула голову.

А Чудинов уже как ни в чем не бывало подходил к ребятам.

- Здравствуйте,- хмуровато, но бодрясь, приветствовал он.- Можно мне, Наташа, показать? Я эту песню хорошо знаю и очень люблю.

- Уже и сюда пришли меня переучивать? - шепотом спросила Наташа.

Но тренер не принимал разговора в полутонах. Он громогласно отвечал:

- Нет, что вы! Я тут не специалист. Но вот, может быть, у нас с вами в четыре руки получится,- Он подтащил табуретку к пианино, без всяких усилий сдвинул немного в сторону стул с Наташей и подсел к ней вплотную слева.Начали!

И, невольно подчиняясь его напористой энергии, Наташа заиграла мелодию, а он стал бравурно аккомпанировать ей, ведя свою партию и подмигивая ребятам. Те запели, весело глядя на обоих, следя за размашистыми движениями его головы, которой он как бы дирижировал, приговаривая:

- Хорошо!.. "Мышка за печкою..." Давай, давай дружно. Вот это другой разговор! Вот и спелись.- Он с размаху взял оглушительный аккорд, сопровождаемый странным дребезгом внутри пианино.

- Уй-юй! Здорово как! - восхитился Сергунок.- Даже задрынчало!

Чудинов встал и сконфуженно заглянул под приподнятую крышку пианино, вытер лоб платком.

- Струна. Ничего, я завтра поищу настройщика. А песня, между прочим, хоть и мелодичная, но по смыслу того... "Кто-то вздохнул за стеной, что нам за дело, родной..." Ничего себе воспитание! Лишь бы нам хорошо, мол, было. А там, за стеной, стони, помирай, нам дела нет.

- Что же, по-вашему, я должна с ними "Марш ударников" разучивать обязательно? - тихо спросила Наташа.

Он помолчал в затруднении, вытер платком вспотевшую шею.

- Да нет, это я так. Мне нужно вас на одно слово, Наташа. Выйдем в коридор на минутку.

- Тетя Наташа,- закричала им вслед Катюша,- ты же обещала сказку нам дочесть!

- Дочитать,- машинально, чтобы скрыть все больше охватывавшее ее волнение, поправила Наташа.

- Ну, дочитать... про Белоснежку, как она у гномиков в пещере жила.

Катюша, конечно, не могла понять, почему Наташа покраснела так, словно ее поймали на чем-то запретном, а у Чудинова торжествующе блеснуло из-под нахмуренных бровей.

- Ну, что вы мне собираетесь сказать? - спросила Наташа, нехотя выйдя с Чудиновым в коридор.

- То, что уже не раз говорил вам: что вы дрянная девчонка с отвратительным характером, но при ваших данных...

- Я все это уже в газете читала,- спокойно сказала Наташа.- Очень шумите, Степан Михайлович. Мы этого тут не любим, однако.

Она испытующе поглядела на Чудинова. Тот смущенно и трубно высморкался, уткнув нос в платок. И на уголке платка Наташа на мгновение увидела метку: "С. Ч.".

- Откровенно говоря, ничегошеньки я с вами не понимаю,- заговорила она, потеряв вдруг всякую уверенность.- То вы мне одним кажетесь, то совсем другим. Что-то запуталась я с вами.

- Наташа, может быть, хватит нам в эти самые ваши уральские разрывушки играть, а? Руку!

Он протянул ей свою широкую и уверенную руку.

- От вас, видимо, никуда не денешься,- невольно уступая, отвечала Наташа.

- И не будем спорить. Видите, я пришел первый. Пришел первый, чтобы вы на лыжне не остались -последней! Сам пришел, деваться вам некуда. Сдаетесь? Ну?

- Сдаюсь.

Теперь они тренировались ежедневно. Чудинов был неутомим. Постепенно его заразительная, веселая энергия стала передаваться и Наташе. После всевозможных упражнений и отработки отдельных элементов лыжного хода они в конце занятий делали прикидку с секундомером. И Наташа порой была готова возненавидеть эту маленькую, но дьявольски торопливую стрелочку, которая опережала ее и достигала клювиком положенной черты прежде, чем Наташины лыжи пересекали условную линию финиша между двумя елочками.

- Вы меня совершенно загоняли! - жаловалась она к концу тренировки, покорно опускаясь на пенек, и, освободив усталые ноги от креплений, втыкала лыжи в снег.- Скажите хоть что-нибудь.

Чудинов, сам уже взмокший и как будто довольный, сразу начинал объяснять:

-Слушайте, Наташа! Когда вы подходите к финишу, вы не скупитесь, выкладывайте все. Я же вам сказал: сделаем сегодня последнюю прикидку. Что же вы скаредничаете? Бережетесь? Оставляете слишком большой запас в себе. Сил-то у вас достаточно, а вот злости мало, хорошей спортивной злости. А без этого не победишь противника. Вы меня извините, но иногда прямо взял бы вас за шиворот и потряс как следует, леший бы меня взял!

- Ну вот, вы опять уже ругаться начали,- устало и виновато возражала Наташа.

Чудинов в таких случаях смущался, но продолжал бушевать:

- Я же сказал "меня". Меня чтоб леший взял!

- Ну, и на этом спасибо.

- Не за что! - Он внезапно распалялся.- Леший бы пас обоих взял в конце концов! На меня злиться - это вы умеете, а вот где надо характер ваш зауральский, норов этот ваш чалдонский в быстроту перевести - тут стоп дело. Ничего из вас не выйдет, пока не разозлитесь хорошенько.- С затаенной хитрецой он поглядывал на Наташу.- Вот, например, когда я тренировал Бабурину...

Наташа вскакивала:

- Опять Бабурина? Хватит с меня этой Бабуриной! Только и слышу... Пожалуйста, командуйте, я готова.

- На сегодня хватит,- подзуживал Чудинов.

- Нет, не хватит. Я хочу тренироваться. Слышите? Командуйте!

Так они тренировались день за днем, день за днем.

Однажды, после вечерней тренировки, Чудинов вынул из кармана два билета.

- На концерт сегодня пойдем. Вы свободны? "Пятую" Чайковского играют. И "Болеро" Равеля. Сильнейшая вещь! И вам полезло будет послушать.

...Они сидели в большом зале рудничного клуба. Оркестр, приехавший из Свердловска, играл "Болеро".

Удивительной и непривычной была для слуха Наташи эта музыка. Собственно, музыки в первых тактах не было. Неподвижно сидели все музыканты на эстраде.. Почти недвижим был и сам дирижер - только чуть-чуть подрагивала мерно в его руке, прижатой к талии, палочка да возле него, в самой середке молчавшего оркестра, едва слышно что-то поцокивало однообразно, сухо, настойчиво, в одном и том же, лишь слегка, двухоборотно смещающемся, попеременно проступающем ритме. И вот постепенно, как бы приближаясь, это упорно повторяющееся звучание становилось все громче, громче, явственней, решительней, и на него отзывался, подчиняясь тому же двойному, попеременно распоряжающемуся четкому ритму, один инструмент за другим. И он, этот ритм, облекся в робкую сперва мелодию, которая бежала по оркестру от флейты к скрипкам, от скрипок - к виолончелям, от виолончелей - к фаготам, как бежит по магниевому шнуру огонь, зажигающий свечу за свечой на елке. Все неодолимее, все могущественнее становился этот властный попеременный ритм, настойчивый, немного придыхающий, неодолимо, такт за тактом вовлекающий в свое движение все силы оркестра. И мелодия, послушная ему, с каждым тактом насыщалась все новыми и новыми оттенками. Вот она уже завладела всеми инструментами, и то, что было недавно еще едва слышным, цокающим стуком барабанчика, теперь стало жадным, лихорадочным и набатным зовом широко раз-звучавшейся темы. Она пробивалась от одной группы инструментов к другой, все более разрастаясь, открываясь во всей своей повелительной мощи. Ритм несколько убыстрился, а мелодия все повторялась и повторялась. Она гремела уже оглушительно, почтя истошно. Казалось, сейчас она изнурит и музыкантов и не хватит больше сил слушать ее, требовательную, всеисчерпывающую, прошедшую через все инструменты, сыгранную и так, и эдак, и еще совсем по-новому, и потом опять, еще раз по-другому... И когда, казалось, звучание уже достигло предела, истощив все свои возможности, и, торжествующе владея всем залом, подчиняло себе безоговорочно биение всех сердец, в музыке произошел какой-то короткий внезапный сдвиг - и в скользящей лавине звучаний, вовлекшей все инструменты оркестра, все оборвалось и смолкло...

Наташу совершенно половил этот изнурительный двойной, попеременно повторяющийся странный ритм и как будто однообразное, но могучее движение музыки. Зал аплодировал, а она сидела неподвижно, прерывисто дыша, вся еще во власти только что оборвавшихся звучаний.

- "Болеро",- тихо пояснил ей Чудинов.- Фанатический танец, особая магия ритма. Но хотите смейтесь, хотите верьте, есть в нем что-то похожее на наш двухшаж-ный попеременный ход, честное слово. Вы заметили? Тут тоже попеременно повторяется одна и та же музыкальная фигура, а потом берется разгон и включаются все силы, используются все возможности... полная отдача! Кажется, уж нечего больше выкладывать, а оказывается, можно еще вот и так... и под конец еще один, почти исступленный рывок, бурный спурт и финиш... Люблю я эту штуку!