Город Антонеску. Книга 1 - Яков Григорьевич Верховский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот что удивительно, расстрелом евреев Харькова руководил прибывший специально для этой цели из Киева палач Бабьего Яра, штандартенфюрер Блобель. Точно так же, как для уничтожения евреев Одессы прибыл из Ясс подполковник Никулеску-Кока.
Когда закончилась эта война, еще многие годы, во время паводков, из Дробицкого Яра всплывали человеческие кости. Белые и блестящие, они как будто светились и были видны издалека среди зелени первой травы.
И тут возникает вопрос: почему все эти взрывы, не имеющие вроде бы военного значения, прогремели на Украине, причем именно в тех городах – Киеве, Одессе и Харькове, где было большое число евреев. Ведь именно эти взрывы дали возможность и немцам, и румынам в качестве карательных мер «с полным правом» осуществить массовое убийство.
И еще…
Если было известно заранее, что взрывы спровоцируют убийство, то почему после Киева была Одесса, а после Одессы – Харьков?
Что же, без этих взрывов нельзя было одолеть Гитлера?
И тут мы снова возвращаемся к Гаагской конвенции, о которой так своевременно напомнил «Красной Собаке» утром 23 октября 1941-го «милый друг» Михай.
Краеугольным камнем этой конвенции является «принцип гуманизма».
Принцип как будто вполне понятен, но его соблюдение затруднено, поскольку связано с вопросом «военной необходимости».
Между «принципом гуманизма» и «военной необходимостью» существует прямая корреляционная связь и… извечный вопиющий конфликт.
И в этом конфликте Гаагская конвенция отдает безусловный приоритет «принципу гуманизма».
По существующим международным законам, государство для сохранения своего суверенитета имеет «право на войну», но и во время войны оно обязано соотносить свои действия с «принципом гуманизма». И никакая ссылка на «военную необходимость» не может оправдать создание угрозы для жизни, здоровья и достоинства людей.
Насилие может быть применено только в целях «преодоления противника» и только против «участников военных действий» – это норма международного права.
Нарушение нормы является военным преступлением[20].
После освобождения Харькова при раскопках Дробицкого Яра был найден труп десятилетней девочки в осеннем пальтишке, со сквозным пулевым ранением теменных костей.
И еще один труп – семилетней девочки в валенках и теплой шапочке…
И еще один труп… И еще… И еще…
Все мы – выпавшие из своих колыбелей – в расстрел.
Все мы – выползшие из-под мертвых идей и тел.
Мертвецами мы были завалены.
Труп – на трупе, а сверх всего
придавило нас трупом Сталина, —
еле выбрались из-под него…
Евгений Евтушенко
«Дробицкие яблони». Тбилиси, 2004
До последней буквы!
Дальник, 26 октября 1941 г. Рассвет…
Мы снова на Дальнике.
Все кончено.
Безумная ночь уступила место зловещему утру.
Еще не остыла кровь в расстрельных рвах, еще дымятся взорванные амбары, и воздух все еще пропитан запахом смерти…
Сворачиваются и уходят из Дальника убийцы: солдаты 10-го пехотного батальона, агенты Оперативного эшелона SSI, «наши замечательные парни» из Эйнзатцкоммандо «ЕК-11b».
Завтра воскресенье – убийцы уходят на заслуженный отдых.
Но, несмотря на воскресенье, в 10 часов утра глава Военного кабинета полковник Давидеску требует от командующего 4-й армией генерала Якобича доложить о результатах выполнения Ордонанса № 563.
Ответ был краток: «Ордонанс № 563 выполнен AD LITTERAM».
Ордонанс № 563 выполнен «до последней буквы».
Преступления, которые совершили убийцы по приказам «Красной Собаки», были так ужасны, что человеческий разум отказывается их постичь.
За 10 дней варварства в Одессе было уничтожено – расстреляно, повешено, сожжено и взорвано – более 64 тысяч евреев:
17—18 октября на улицах города и в порту убито – 8000;
19 октября в артиллерийских складах сожжено – 25 000;
23 октября, после взрыва Дома на Маразлиевской, повешено – 5000;
24 октября на Дальнике расстреляно – 4000;
24—25 октября на Дальнике сожжено и взорвано – 22 000.
На Дальнике убийцы сумели уничтожить 26 тысяч человек.
Но ведь вышло-то на Дальник больше, гораздо больше, где-то около 90 тысяч.
Что стало с ними?
ИЗ ДНЕВНИКА АДРИАНА ОРЖЕХОВСКОГО
«24 октября 1941 г., вечером. Темень на дворе ужасная. Выстрелы очень редки, вероятно потому, что всех «врагов» выгнали из города.
Моя мысль невольно следует за этой толпой, которая сейчас или еще плетется, или где-нибудь у дороги сделала привал на ночь. Но где, в степи, на голой мокрой земле, с ребятами, стариками, больными, усталые, продрогшие и голодные? Ведь вся эта толпа не меньше чем 100 тысяч, если не больше.
До Дальника они не могли дойти за такое короткое время, т. к. в путь пошли не раньше 11–12 часов, а многие и того позже. Значит, за 8 ч. пути 19 км не пройдут без привычки и с тяжелыми узлами в руках. Да и в Дальнике нет пристанища для такой массы людей.
А сколько нужно времени, чтобы эту массу зарегистрировать?
По моему мнению, никакой регистрации там не будет, а просто подержат их там некоторое время и отправят по домам.
Правда, это было бы в лучшем случае.
Но что еще можно придумать?»
А вот и придумали!
Те, кто пришел на Дальник в первой половине дня, все, до единого, были расстреляны, сожжены и взорваны.
А тех, кто добрался сюда к вечеру, как Фаничка и Янкале, загнали на местное кладбище. К ночи 24 октября там скопилось около 60 тысяч человек.
Никулеску был в полной растерянности.
Опять перебор?! Ну, точно, как в картах…
Что с ними делать, со всеми «этими жидами»?
Уничтожить их нет никакой возможности – ни во рвах, ни в амбарах места нет.
Да и солдаты устали.
Пока начальство там, генералы Мачич и Трестиореану, прохлаждаются, он тут один должен за всех отдуваться.
Никулеску приказывает оцепить весь район и оставить всю эту жидовскую сволочь здесь – на кладбище – на ночь.
Для предотвращения возможных эксцессов солдаты выудили из толпы немногих бывших там мужчин, увели в ближайшую балку и расстреляли. Затем – еще один необходимый шаг – сбор «холодного оружия» и «драгоценностей».
На этом интерес к жидам испарился, и их оставили в покое.
И наступила ночь.
В эту ночь вряд ли кто-либо из евреев мог уснуть. Эта ночь, освещенная заревом горящих амбаров и наполненная дикими криками сгорающих заживо людей, показалась им удивительно короткой. Слишком короткой.
О чем они думали, наши матери, бабушки, сидя всю эту ночь на могильных плитах? О чем молились? На что надеялись?
С рассветом
