Четыре тысячи недель. Тайм-менеджмент для смертных - Оливер Беркман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По крайней мере, я могу сказать, что моя семья относится к этому честно. Моей бабушке по отцовской линии, которая была еврейкой, было девять лет, и она жила в Берлине, когда Гитлер пришел к власти в 1933 году, и ей было пятнадцать, когда ее отчим, осматривая обломки "Хрустальной ночи", наконец составил план переправки своей семьи в Гамбург, а оттуда на борт судна SS Manhattan, направлявшегося в Саутгемптон в Англии. (Пассажиры, как мне однажды рассказали, выбивали пробки шампанского на палубе, но только после того, как были уверены, что корабль покинул немецкие воды). Ее родная бабушка, моя прапрабабушка, так и не смогла выбраться и позже умерла в концлагере Терезиенштадт. Нетрудно понять, как немецко-еврейская девочка-подросток, приехавшая в Лондон накануне Второй мировой войны, могла приобрести и впоследствии передать своим детям непоколебимую веру в то, что если ты не спланируешь все точно, то какая-то очень плохая судьба может постигнуть тебя или тех, кого ты любишь. Иногда, когда вы отправляетесь в путешествие, действительно важно добраться до места отправления заблаговременно.
Однако проблема эмоционального планирования будущего заключается в том, что, хотя иногда оно может предотвратить катастрофу, в остальное время оно, как правило, усиливает ту самую тревогу, которую должно было устранить. Одержимый планировщик, по сути, требует от будущего определенных гарантий, но будущее - это не та вещь, которая может дать ему такие гарантии, по той очевидной причине, что оно все еще находится в будущем. В конце концов, вы никогда не можете быть абсолютно уверены, что из-за чего-то не опоздаете в аэропорт, сколько бы свободных часов вы ни выкроили. Вернее, вы можете быть уверены - но только после того, как приедете и будете остывать в терминале, и в этот момент вас не утешит тот факт, что все обошлось, потому что все это уже в прошлом, а вместо этого есть следующий кусок будущего, о котором нужно беспокоиться. (Приземлится ли самолет в пункте назначения вовремя, чтобы вы успели на свой поезд? И так далее, и так далее.) На самом деле, как бы далеко вы ни планировали, вы никогда не сможете расслабиться в уверенности, что все пойдет так, как вы хотели бы. Наоборот, граница вашей неопределенности отодвигается все дальше и дальше к горизонту. После того как ваши рождественские планы будут реализованы, останется подумать о январе, потом о феврале, потом о марте...
Я привожу в пример свою невротическую семью, но важно понимать, что это стремление превратить будущее в нечто надежное присуще не только навязчивым планировщикам. Оно присутствует в каждом, кто беспокоится о чем-либо, независимо от того, реагируют ли они на это, составляя тщательно продуманные расписания или гипернастороженные планы путешествий. В своей основе беспокойство - это повторяющийся опыт, когда разум пытается создать ощущение безопасности будущего, терпит неудачу, а затем пытается снова, снова и снова - как будто само усилие беспокойства может каким-то образом помочь избежать катастрофы. Другими словами, топливом для беспокойства является внутренняя потребность заранее знать, что все будет хорошо: что ваш партнер не бросит вас, что у вас будет достаточно денег, чтобы выйти на пенсию, что пандемия не унесет жизни всех, кого вы любите, что ваш любимый кандидат победит на следующих выборах, что вы успеете выполнить свой список дел до конца пятничного дня. Но борьба за контроль над будущим - это яркий пример нашего отказа признать свои встроенные ограничения, когда речь идет о времени, потому что это борьба, которую беспокойный человек явно не выиграет. Вы никогда не можете быть по-настоящему уверены в будущем. И поэтому ваши возможности всегда будут превышать ваши возможности.
Все может случиться
В большей части этой книги я подчеркивал, что важно не избегать, а противостоять неудобной реальности того, как мало у нас времени. Но также должно стать ясно, что есть что-то подозрительное в идее времени как вещи, которую мы "имеем" в первую очередь. Как отмечает писатель Дэвид Кейн, у нас никогда нет времени в том же смысле, что и денег в кошельке или обуви на ногах. Когда мы утверждаем, что у нас есть время, на самом деле мы имеем в виду, что ожидаем его. "Мы предполагаем, что у нас есть три часа или три дня, чтобы сделать что-то, - пишет Кейн, - но на самом деле оно никогда не появляется в нашем распоряжении". Любое количество факторов может сбить ваши ожидания, лишив вас тех трех часов, которые, как вы думали, у вас "есть" для завершения важного рабочего проекта: ваш начальник может прервать вас со срочной просьбой; метро может сломаться; вы можете умереть. И даже если в итоге вы получите полные три часа, в точности соответствующие вашим ожиданиям, вы не будете знать об этом наверняка до того момента, когда эти часы уйдут в историю. Вы можете быть уверены в будущем только тогда, когда оно уже превратилось в прошлое.
Точно так же, несмотря на все, что я говорил, никто никогда не получит четыре тысячи недель жизни - не только потому, что в итоге их может оказаться меньше, но и потому, что в действительности вы никогда не получите ни одной недели, в том смысле, что не сможете гарантировать, что она придет или что вы сможете использовать ее именно так, как вам хочется. Вместо этого вы
