Горы и оружие - Джеймс Олдридж

— Хорошо, — сказал Мак-Грегор помолчав. — Оставайся пока. Но оставляю тебя единственно с тем, чтобы иметь возможность разубедить.

— Это пожалуйста, — рассмеялся Эндрю. — А сейчас я прямо в Сорбонну. Сеси говорит, там будут сегодня обсуждать, как распространить студенческую забастовку на всю Францию.

Он спустился во двор, а минутой позже Мак-Грегор услышал громкие голоса Эндрю и Марэна. Мак-Грегор вышел к ним — взглянуть, что там такое. Во дворе старик Марэн кричал кому-то за ворота, чтобы убирался прочь, не то вызовут полицию. Стоявший за воротами крикнул по-французски, что ему нужен мосье Мак-Грегор, и Мак-Грегор отозвался:

— Я здесь. Что вам угодно? Кто вы такой?

— Но что за разговор через глухую стену, — сердито сказал тот. — Не могу же я кричать о деле на всю улицу.

Отодвинув щеколду, Мак-Грегор приоткрыл ворота, но незнакомец тут же стал напирать, растворяя их шире. Мак-Грегор инстинктивно уперся. Эндрю тоже подставил плечо, а Марэн проворчал:

— Вот видите. Ломится во двор.

— Эй вы, безмозглые сволочи! — крикнул чужак. — Войти мне дайте.

Втроем закрыли опять ворота. Эндрю спросил отца:

— Кто он такой? В чем дело?

— Не имею ни малейшего понятия, — сказал Мак-Грегор.

— Но тебя-то он знает по имени…

— Все равно долго там не пропрячешься, Мак-Грегор. Выходи давай!.. — раздавалось за воротами.

— Что ему нужно?

— Не знаю, — ответил Мак-Грегор, — и не хочу знать.

Он велел Эндрю вернуться в дом и, дойдя с ним до наружной лестницы, сказал сыну с нажимом:

— Не впускай в ворота никого, кто тебе незнаком. В особенности если требуюсь им я. И не вступай в разговоры с чужими на улице, и никуда не ходи с ними. Ты понял?

— Да. Но почему?

— Тебе еще надо объяснять?

— Но неужели даже здесь, в Париже?

— Запомни и выполняй.

— Ладно. Но как-то непохоже на тебя — поддаваться панике.

— При чем тут паника, — оборвал его Мак-Грегор, сознавая, что сын прав. — И не будь так мило рассудителен, это очень раздражает.

— Хорошо, хорошо, — сказал Эндрю.

Наверху, на лестнице, у входа, стояли Кэти и Сеси. Они спросили, что там был за шум.

— Так, пустяки, — сказал Мак-Грегор. — Психопат какой-то.

— Ги предостерегал меня, что теперь начнутся эти вторжения, — сказала Кэти: она все слышала.

— Ничего ведь не произошло, — сказал Мак-Грегор. — Ровно ничего.

— Ну ну, не раздражайся, — проговорила Кэти.

Понимая что горячиться нельзя, иначе с языка сорвется какая-нибудь глупость и это будет лишь на руку Кэти, Мак-Грегор ушел в кабинет и просидел там за газетами, пока не услышал, как Эндрю и Сеси приотворяют на пробу ворота. Убедившись, что за воротами никого нет, они уехали на «ситроене» в Сорбонну.

Мак-Грегор принудил себя дождаться и ухода Кэти. Он уже решил немедленно предпринять что-то — хотя бы просто выяснить, где находится фарсский банк.

По справочнику «Весь Париж» он нашел адрес банка и на метро поехал в X округ, в кожевенно-скорняжный район Парижа. Вышел на станции «Шато д'О», отыскал улицу и нужный номер дома, но не банк. Там, где полагалось помещаться банку, стоял облупленный склад кож и мехов с надписью на окнах: «Хилаль и сын». На двери сбоку была дощечка: «Мешхедское акционерное общество». И на всех некрашеных складских дверях висели замки. Он обратился к женщине, которая мела в подъезде соседнего здания, напоминавшем железные недра жюльверновского «Наутилуса», но та сказала, что никакого банка здесь нет.

— Вы спросите в Лионском кредите на углу, — посоветовала женщина.

Он справился там, хоть и знал, что впустую; сосредоточенно-серьезный клерк, куцые пальцы которого уже успели замусолиться с утра от пересчета денег, ответил:

— В этом квартале никакого фарсского банка нет.

— Быть может, это частный банк для импортеров кожи, — подсказал Мак-Грегор.

— Здесь такого банка нет. Иначе бы я знал. Вы ошиблись, мосье.

Поблагодарив, Мак-Грегор пошел обратно узкими улочками среди кож и шкур и стрекочущих швейных машинок, за которыми сидели бледные парижанки, молодые и немолодые, а пол вокруг них был усеян обрезками кожи, сукна, меха, и ноздри забивал густой запах красок и красителей.

Он спешил выбраться отсюда, сознавая, что снова сунулся с черного хода, и на этот раз не просто зря, а смехотворно и гнетуще зря.

Но он не знал, как сейчас без помощи Кэти или Мозеля войти в деловой мир Европы с парадного хода. И не знал, как попросить Кэти, потому что они с Кэти занимались теперь «взаимонейтрализацией»: избегали неприятных тем — Мозеля, Эндрю, курдов, и это означало полное отсутствие полезного общения. Но Кэти сама разбила лед, сурово спросив его, верно ли, что он виделся с голландцем и англичанином, которые торгуют оружием.

— Да, — не стал отпираться Мак-Грегор.

— Ги говорил мне, а я не поверила. Для чего ты связываешься с подобными людьми?

В ответ Мак-Грегор напомнил, что с ними вел дела курд Манаф.

Она растянула губы в брезгливую нитку:

— Ты держись подальше от торговцев оружием. Хочешь разыскивать эти деньги — разыскивай. Но если ты намерен иметь дело с подобными субъектами, то моей помощи больше не жди.

— Как же быть, если деньги уже закреплены за ними сделкой, — возразил Мак-Грегор. — У меня нет выбора.

Время было еще утреннее, и он занялся вскрыванием бурых конвертов с материалами к конференции по ресурсам. Конвертов этих лежала на столе целая кипа, их прислал из Тегерана Джамаль Джанаб. Кэти, видимо, ушла звонить Мозелю, потому что через полчаса тот позвонил Мак-Грегору и сообщил, что переменил мнение насчет полезности голландца с англичанином.

— Напрасно лишь потратите на них время, — сказал Мозель.

— Как так? — удивился Мак-Грегор. — Они ведь обещали соблюсти условия контракта с Манафом Изатом, а это существенно.

В трубке послышался сухой смешок Мозеля.

— Они смогут соблюсти лишь то, что им позволят соблюсти французские законы. Решать теперь уже не им, так что полезней потолковать с теми, кто действительно будет решать вопрос.

— С кем же, например?

— Есть тут человек, без встречи с которым в конечном счете вам не обойтись, — сказал Мозель. — И как раз вчера он просил устроить ему с вами встречу.

— Кто он?

— Американец по фамилии Кэспиан.

— Кэспиана я знаю, — сказал Мак-Грегор.

— И хорошо знаете?

— Нет. Но он мне давно известен по Ирану.

— Тогда вам, вероятно, известно, что он во многом определяет отношение американцев к курдской проблеме. Встреча с ним даст вам некоторое понятие о том, перед какими трудностями вы стоите. А возможно, и заставит вас подумать, стоит ли вам забираться глубже в эти дебри.

Мертвая пауза.

— Вы у телефона? — окликнул Мозель.

— Да.

— Ну так как же?

— Пока могу, я буду продолжать, — произнес Мак-Грегор. — А нельзя станет — кончу.

— Что ж… — И Мозель сообщил, что американец Кэспиан в час дня будет завтракать в старом отеле «Амбассадор», неподалеку от Пийе-Виль. Мак-Грегора там ждут, ему нужно будет лишь назвать себя. — Постараюсь и я подъехать, — заключил Мозель, — но, как вы, вероятно, знаете, мы с Кэти в час отправляемся кататься верхом.

Этого Мак-Грегор не знал, и, когда через полчаса явилась Кэти в бриджах и эластичных сапожках, он окинул ее испытующим и осуждающим взглядом.

Чувствуя, что муж на нее сердится, Кэти отвлекла его вопросом:

— Ты говорил уже с Эндрю?

— Да, у нас был с ним спор. Он хочет переключиться на естественные науки.

— Ну и что же ты выспорил?

— Пусть побудет пока в Париже, — сказал Мак-Грегор. — Нет смысла отправлять его теперь обратно. Все равно он умышленно провалит экзамены.

— И что же его дальше ждет?

— Я постараюсь его переубедить.

Мак-Грегор, прищурясь, смотрел на жену. Ездила она вчера определенно к парикмахеру. Видна искусная рука француза, уложившая красиво подстриженные волосы вокруг миловидного английского лица. Кэти и так красива, ничто в ней и на ней никогда не режет глаза, но теперь она явно стала увлекательной находкой для мастера, и тот придал французскую законченность английским чертам. Кэти оглядела себя в зеркало, немного нахмурясь, словно не совсем довольная тем, что видит. Растрепала слегка волосы, чуть стерла подголубивший веки карандаш. Дернула плечами под упорным взглядом мужа, сказала:

— Придется мне теперь снова привыкать к нормальному внешнему виду.

Мак-Грегор кивнул.

— А ты, я вижу, не одобряешь?

— Ты выглядишь очень красиво.

— Но тебе не нравится.

— Ты теперь другая, — сказал он и вернулся к геологическим бумагам, которые разложил на столе аккуратными стопками.

Но она подошла, присела на край стола и проговорила ласковым голосом, который двадцать три года согревал его, а теперь звучал не часто: