Билет на бумажный кораблик - Анастасия Дробина

– Здесь очередь?

– А кто нужен? – буркнул он.

– Баба Тоня… Антонина Егоровна. Вот, мальчик… с грыжей…

Из-за дома вышла Маруська в низко повязанном платке и телогрейке: чистила коровник. Увидев женщину, она сухо сказала:

– Умерла баба Тоня. Я теперь… Неси дите в дом. Да калитку притвори!

И снова я поразилась тому, настолько изменился ее голос. С такой скрипучей резкой ноткой, с такой повелительной интонацией всегда говорила Соха, и мне стало страшновато. Шкипер, видимо, испытал то же ощущение, потому что, стукнув ногой по колесу, отрывисто сказал:

– Порядок. Поехали?

– Да.

Прощаться с Маруськой мы не стали: она была занята. Я села в машину, Шкипер завел мотор, «уазик» аккуратно объехал джип и пополз к дороге.

Мы ехали молча. Уже темнело, над шоссе снова начали сползаться тучи, ветер принес со стороны лесополосы сухой дубовый листок, который застрял под «дворником». Закрапал дождь, покрыв лобовое стекло мелкими каплями. Я сидела с закрытыми глазами; чувствуя сильный озноб, стягивала на плечах шерстяной платок, накинутый поверх куртки. Думала о том, что в ресторан я не успеваю, а значит, снова придется провести вечер в пустой квартире. И деда больше нет… Внезапно я с такой остротой, с такой безнадежной очевидностью поняла, что осталась одна, что слезы хлынули градом. Я зажала было глаза руками, но им стало горячо и мокро, и, согнувшись, я заревела в полный голос.

Шкипер, к счастью, не стал останавливаться и не сказал ни слова. И это было правильно: иначе у меня началась бы истерика. А так я просто плакала и плакала, вытирая слезы смятым платком, пила воду из пластиковой бутылки, снова плакала, снова пила воду, снова сморкалась – и успокоилась лишь на МКАД. Шкипер шумно вздохнул, дал мне сухой платок, вытащил мобильный телефон и начал ожесточенно ругаться с Боцманом по поводу каких-то поставок и того, что «все самому приходится, от вас, козлов, никакой пользы, на день отъехать нельзя!» После Боцмана пришла очередь Жигана, потом – какого-то Сергея Дмитриевича, потом – некой кисули Оленьки… Под шкиперовские монологи мы въехали в Москву и вскоре были у меня на Северной.

У подъезда Шкипер выскочил из «уазика», обошел машину, помог выйти мне.

– Зайдешь? – спросила я. Спросила из вежливости, поскольку была уверена, что он откажется. Но Шкипер неожиданно согласился.

В квартире горела зеленая лампа, которую я забыла погасить перед торопливым отъездом. Бумаги еще валялись на столе и полу. Я собрала их, отнесла в ванную, в раковину, и там сожгла. Вернувшись в комнату, выключила раскаленную, как утюг, лампу, вытащила и поставила на сервант фотографию деда. Подумав, пристроила рядом с ним карточку Сохи – ту, где она была молодая и похожая на Марлен Дитрих, – и ушла на кухню, где ждал Шкипер.

– Есть хочешь?

– Хочу.

Порывшись в холодильнике, я увидела, что остатки поминок безнадежно испортились. Шкипер вызвался сходить в магазин, но я нашла на полках начатую пачку макарон и банку тушенки. Мы оба были голодны настолько, что едва дождались, пока сварятся макароны, и наперегонки уплели целую кастрюлю, не заботясь о манерах. Я, не стесняясь Шкипера, вылизывала тарелку и обсасывала пальцы. Он курил – как обычно, не спрашивая разрешения, стряхивал пепел – как обычно, в мою герань. Сделав последнюю затяжку, спросил:

– Как ты теперь жить думаешь?

– Ну, как… Как раньше. – Я отнесла грязную посуду в раковину, пустила воду. – Работа есть, квартира есть, что еще?

– Замуж бы тебе надо, – тоном сердобольной тетушки сказал он.

– Шутишь? За кого?

– Что, ничего приличного не попалось?

– Нет, – искренне сказала я, натирая мочалкой кастрюлю. – Не до того все как-то.

– Поискать?

– Ой, еще ты туда же… Мало мне тети Ванды. До сих пор своих родственников подсовывает.

– За цыгана не ходи, не надо, – задумчиво начал анализировать Шкипер. – Какие-то они все бешеные. Не зарежет от ревности, так по бабам шляться начнет.

– Я тебе расскажу, ты ему морду набьешь.

– Это само собой. – Он вдруг поднялся. Я услышала скрип табуретки, но не обернулась, уверенная, что ему надо снова куда-то позвонить. И даже не сразу поняла, что произошло, когда почувствовала тяжелые, горячие руки на своей талии. А когда поняла – не испугалась, но страшно удивилась.

– Шкипер?! – Мокрая кастрюля выскользнула из моих рук и загремела, упав в раковину. Он молчал. Стоял рядом, и я видела совсем близко светлые, холодные глаза. Я неуверенно улыбнулась, еще надеясь, что он шутит. И тут же поняла: не шутит. И от ужаса похолодело в горле.

– Господи… Шкипер… Пашка… Ты чего?!

Видимо, я здорово переменилась в лице, потому что он тут же отпустил меня. Отошел к столу, сел на место. С досадой сказал:

– Все, все… Не дергайся.

– Шкипер…

– Да всю жизнь Шкипер! – вдруг взорвался он. – Ты что, правда, не видела ничего?!

Я молчала, лихорадочно пытаясь определить размеры собственного идиотизма. Разом вспомнились разговоры с Милкой, ее озабоченное: «Ты за него замуж не ходи, не надо…», мое беспечное: «Ты с ума сошла, у него такие девки…»

– Пашка, ты… я… Не ври мне, пожалуйста, а? У тебя же… такие женщины…

– Да какие это женщины?! – проворчал он. – Не маленькая, понимать должна.

– Но я же… – Я снова беспомощно смолкла. Размеры свалившейся неожиданности просто раздавили меня. Шкипер… и я?! Господи, даже в страшном сне я такого не могла увидеть!

Он понял мою растерянность по-своему.

– Ты что, его все любишь?

– К-к-кого?..

– Ну… того цыгана вашего. Ваньку, кажется.

– Что ты… – честно ответила я. – Все кончилось давно.

– Значит, еще кого-то?

– Да нет же! Но… но… – Я даже начала заикаться, не зная, как ему объяснить. А он сидел за столом и, хмурясь, ждал моего ответа. Я жалобно уточнила: – Ты издеваешься?

Шкипер молчал. А я вдруг вспомнила прошедшие три дня. Вспомнила, как позвонила ему среди ночи, как потребовала приехать – в полной уверенности, что имею на это право. И он приехал, не задав ни одного вопроса, и повез меня ночью к черту на кулички, и несколько дней был там со мной, забыв о делах, не считая убытков… Господи, девчонка малолетняя давно два и два сложила бы, а я…

– И… давно?

– Давно.

– А чего молчал?

– Меня бы Степаныч убил.

– А как же… Фатима? – осторожно спросила я. Мне не хотелось ворошить эту тему. Шкиперу явно тоже. Молчание затягивалось, и я уже не ждала ответа, когда Шкипер, не глядя на меня, сказал:

– Фатимы нет. А ты… Сколько тебе лет было, помнишь?

– Восемнадцать…

– Я, как придурок, к тебе тогда приехал… Пересрал со страха, не знал, куда кинуться. Но ты же меня впустила все-таки? Орала, правда, помню, здорово, стены тряслись…