Учитель и его время - Михаил Кириллов

Конечно, в связи с этим поворотом событий позиции Е. В. ослабели. Надо отдать должное ему, он принял эти перемены достойно, выразив желание тесню сотрудничать с новым главным терапевтом.

Жизнь пошла своим чередом. В 1973 г. кафедру ВПТ ждали трудности: возник пожар в здании, где она размещалась. Пришлось перебираться сначала на ул. Лебедева, а позже – в один из корпусов инфекционной клиники.

В декабре 1973 г. приезжал я к Е. В. с личной бедой: тяжело заболела моя восемнадцатилетняя дочь. Ставился диагноз: СКВ. СОЭ была 70 мм/ч в течение 4 месяцев. Олигоартрит, головные боли при отсутствии лихорадки и полисистемности поражений. Конечно, я тогда с ума сходил. Прямо с вокзала, в шинели прошел к нему в кабинет, посидел там (у него было совещание), а потом мы поговорили. К моей радости, он счел, что у Маши инфекционно-аллергичеокий артрит, и не более того. Эта его спокойная уверенность и сейчас для меня необъяснима: ведь он мог ошибаться. Но то, что его спокойствие меня спасало, это точно. Вернулся я окрыленный, и действительно, обследование в Институте ревматологии диагноз СКВ не подтвердило, клиника заболевания свернулась, а спустя 8 месяцев СОЭ снизилась до 9 мм/ч, причем без применения глюкокортикоидов. Таких примеров, когда в трудные минуты или минуты слабости и безверия я припадал к нему как к источнику силы и надежды, было немало. Вот почему мое отношение к Е. В. больше, чем только к Учителю.

В 1973 г. Академия отмечала свое 175-летие. Был введен в строй новый учебный корпус у метро «Боткинская». С докладом на торжественном собрании выступил начальник академии Н. Г. Иванов и в числе лучших коллективов упомянул и кафедру ВПТ. В этом же году вышел новый учебник ВПТ под редакцией Н. С. Молчанова и Е. В. Гембицкого, включивший более современные сведения по всем разделам боевой терапевтической патологии.

Летом 1974 г. (как и в 1971 г.) я целый месяц работал в составе ГЭК в ВМА. Это дало мне возможность общаться с Е. В., работать в Фундаментальной библиотеке (подготовка докторской диссертации подходила к концу), да и просто дышать воздухом родного города.

Е. В. внимательно вслушивался в мои сообщения о прочитанном в американских и английских журналах из области патологии внутренних органов при травме. Американцы подробно анализировали организацию и тактику эвакуации и лечения пострадавших от минно-взрывнюй травмы во Вьетнаме, опыт анестезиологов, биохимиков, фармакологов при оказании помощи раненым. Чувствовался их интерес к подготовке терапевтов, которые бы работали с ранеными в условиях этапов медицинской эвакуации и хорошо знали висцеральную патологию травмы, в частности ушиб легких, гемоплеврит, влажное легкое, пневмонии. В их очень квалифицированной системе явно не хватало такой клинически синтезированной фигуры, каковой является терапевт у постели раненого. А ведь мы решили эту проблему еще в годы Великой Отечественной войны – ровно 30 лет тому назад.

Мне довелось тогда перевести из английских журналов за 1945 г. статьи, в которых якобы впервые был описан синдром «wet lung» при каркасных переломах ребер. Статьи принадлежали четырем американским майорам медслужбы и были связаны с наблюдениями, сделанными в Северной Африке. Но я уже знал, что в «Клинической медицине» за 1943 г. были опубликованы статьи В. Г. Штефко, А. Я. Ярошевского и других, где этот же синдром был описан не только при торакальной травме и был назван очень по-русски: «легочное болото». Наш приоритет был очевиден, тем более что отечественное понимание этой патологии было гораздо более широким (теперь мы бы назвали это состояние «респираторный дистресс-синдром взрослых»).

Тогда впервые в прекрасно изданных выпусках журнала Королевского медицинского общества Англии я прочел статьи Байотерса за. 1941—1942 гг. о краш-синдроме, который он наблюдал и исследовал как патолог у погибших после извлечения из завалов разбомбленных зданий в Лондоне и Ковентри. Он сопоставил ситуацию длительного раздавливания конечностей и последующее развитие острой почечной недостаточности. Но и здесь меня ждала находка: в 1945 г. в журнале «Клиническая медицина», изданном чуть ли не на оберточной бумаге, А. Ю. Пытель писал, что в 1942 г. в развалинах Сталинграда он наблюдал синдром мышечного размозжения у раненых с развитием острой почечной недостаточности. Он писал об этом так: «Мы, впервые в мире…». Он не читал записок Королевского общества…

Е. В. поощрял меня к осмыслению литературного материала, радовался моим находкам и советовал знакомиться с трудами фронтовых конференций (1941—1944 гг.). Жаль, что командировки в Ленинград были так редки и коротки.

В 1975 г. кафедра ВПТ Академии вернулась в собственную отремонтированную клинику.

Пожалуй, была еще одна важная сторона деятельности Е. В. Гембицкого в эти годы. Он был очень тесно связан по работе с кафедрой ОТМС Академии. В ту пору здесь работали выдающиеся организаторы военно-медицинской службы профессора Н. Г. Иванов, А. С. Георгиевский, А. С. Лобастов, Балмасов, Капустин, Алексанян, О. К. Гаврилов. Кафедра переживала свой расцвет. Е. В. часто говорил о них как об очень талантливых людях. Когда я как-то сравнил их одновременное появление с россыпью драгоценных камней на отмели реки, выброшенных ее быстрым течением на повороте, он, был очень доволен. Контакты с этими людьми обогащали его, но нужно было видеть эти россыпи. Он умел видеть.

Я частенько писал ему из Саратова, из командировок в различные города (из Баку, Махачкалы, Андижана, с Валдая…). Нити, связывавшие нас, не прерывались.

Осенью 1976 г. в Евпатории, где он жил последние годы, скончался мой отец – Михаил Иванович Кириллов. Е. В. и в эти дни был рядом с нашей семьёй.

В 1976 г. умер проф. М. Л. Щерба – один из учителей Е. В. По рассказу Е.В. (который я услышал много позже), за час до смерти, М. Л., прощаясь с ним и находясь в полной памяти, с точностью до минуты предсказал свой конец, распорядился о хлопотах, связанных с похоронами, и пожелал, чтобы во время прощания играли скрипки. Это было выполнено.

К 1977 г. кафедры военно-полевой терапии военно-медицинских факультетов достигли максимума своих клинических, педагогических и научных возможностей, приобретя значительную самостоятельность по отношению к головному учреждению – ВМА им. С. М. Кирова. В Москве открылся военно-медицинский факультет Института усовершенствования врачей с терапевтическими кафедрами.

Неожиданно академик Ф. И. Комаров был назначен начальникам ЦВМУ МО. Кому-то в правительстве показалось более правильным, чтобы военно-медицинскую службу возглавлял не организатор, а доктор, умеющий лечить. В связи с этим возникла ситуация, которая возвратила Е. В. возможность карьеры пятилетней давности. Федор Иванович этому активно способствовал. Так и произошло: в декабре 1977 г. Евгений Владиславович Гембицкий был назначен главным терапевтом МО СССР.