Кули. Усадьба господина Фуада - Адам Шафи Адам

— Чем это ты здесь занималась? — визгливо прокричала хозяйка.

— Простите меня, госпожа, — взмолилась Киджакази, замирая от ужаса.

— Заведи своего ребенка и целуй его сколько влезет, — гневно бросила госпожа Маимуна и вышла из кухни.

— Эй, что там за крик? — раздался голос господина Малика.

— Эта нечисть позволила себе поцеловать нашего сына, — ответила госпожа Маимуна.

— Предупреждал я тебя: не пускай ее на кухню, а ты говорила: ничего, пусть тут поработает. Сегодня она целует Фуада, а завтра сядет возле него как хозяйка дома!

Войдя в кухню, господин Малик увидел сжавшуюся от страха Киджакази. Он с ненавистью посмотрел на нее, выругался и вышел вон.

Фуад кричал и плакал, когда его уводили от Киджакази, но с тех пор ей никогда уже не разрешали держать мальчика на руках. Больше того, с этого дня она не имела права даже приближаться к нему. На следующее же утро ее с позором изгнали обратно на скотный двор.

Госпожа Маимуна сделала все, чтобы Фуад забыл о существовании Киджакази, и, надо сказать, преуспела в этом. Через некоторое время Фуад больше не вспоминал о ней. Что же касается Киджакази, то она, наоборот, часто скучала по своему воспитаннику.

Фуад рос, и вместе с ним росло то чувство любви и преданности, которое испытывала Киджакази к своему молодому хозяину. Всякий раз, когда она видела его, лицо ее озарялось улыбкой, светлой, как солнце, пробившееся сквозь облака в пасмурный день. Она помнила его еще ребенком, который бегал на неокрепших ножках и спотыкался, как новорожденный козленок. Теперь же он стал красивым юношей, и Киджакази, позабыв о работе, с восхищением смотрела на него.

У Фуада была собака, с которой он очень любил играть. "Боби!" — кричал Фуад, и та с радостным лаем бросалась к нему, становилась на задние лапы, виляла хвостом. Как-то Фуад приказал уже порядком уставшей собаке принести ружье, но она не послушалась. Тогда он с силой ударил ее палкой, и собака, жалобно взвизгнув, отскочила в сторону. В это время поблизости оказалась Киджакази, которая несла охапку травы для коров. Увидев юношу, Киджакази подошла поближе, чтобы посмотреть на своего любимца, с которым ее когда-то так жестоко разлучили. Заметив служанку, Фуад подозвал ее так, как минуту назад он подзывал свою собаку: "Эй! Принеси-ка мне ружье!"

Не говоря ни слова, Киджакази бросила траву и побежала в дом за ружьем. Едва переступив порог, она увидела госпожу Маимуну. Хозяйка сразу почувствовала запах навоза, вторгшийся в изысканный аромат гостиной, и лицо ее исказила гримаса отвращения. Жестом остановив Киджакази, она недовольно спросила:

— Что тебе здесь надо?

— Господин Фуад послал меня за ружьем, — ответила испуганная Киджакази.

Вопреки всем ожиданиям это обрадовало госпожу Маимуну: ей было приятно, что ее Фуад становится настоящим хозяином.

С того дня Киджакази начала прислуживать Фуаду, с радостью выполняя малейшее его желание, а он с течением времени обращался с ней все хуже и хуже. Госпоже Маимуне нравилось такое поведение сына. Ей хотелось, чтобы он рос властным, как отец, и в будущем твердой рукой правил своим имением и крестьянами.

Однажды вечером господин Малик сидел и мирно беседовал с женой в тени сада, разбитого во внутреннем дворике их дома. Жасмины, розы и вилуа[32] радовали глаз и источали тонкий аромат. С закатом на сад опускалась вечерняя прохлада, в воздухе распространялся запах белых ночных цветов. Здесь, под раскидистым деревом, любил по вечерам коротать время в разговорах с женой хозяин Коани, который в эти часы не допускал к себе никого, даже любимого сына.

— Господин мой, я слышала, что недавно в лавку Рувехи привезли ароматное масло халь-уд по сто шиллингов за тола[33], — обратилась к мужу госпожа Маимуна.

— Хорошо. Завтра пошлю человека — пусть пойдет и купит. Сколько тебе нужно?

— Я думаю, пять тола хватит.

— Тогда лучше сделаем вот как. Возьмешь в сундуке денег, сколько тебе надо, а завтра, когда приедут господин Зейн с женой, попросишь ее, чтобы она купила тебе масла.

— Как? Они завтра приедут? — сделала удивленное лицо госпожа Маимуна, хотя прекрасно знала, что каждое воскресенье господин Зейн с женой заезжают к ним на своей новой машине марки "мэй флауэр".

Добившись своего, госпожа Маимуна замолчала. Она завела этот разговор вовсе не для того, чтобы спросить мужа, можно ли ей сделать покупку, а только чтобы получить разрешение взять деньги из сундука. А уж открыв его, она возьмет их сколько хочет и потратит как пожелает.

Госпожа Маимуна пошла прогуляться по саду. Она сорвала веточку жасмина, розу и большой цветок килуа, который приколола к своим длинным волнистым волосам. Потом направилась к фруктовым деревьям и затеяла веселую игру: срывая плоды, она бросала их в мужа, крича, чтобы тот ловил. Господин Малик, грузный и неповоротливый, подчиняясь прихоти жены, вскочил и попытался поймать летящие в его сторону фрукты. Эта игра очень забавляла госпожу Маимуну, которая смеялась до слез, глядя на неуклюжие прыжки мужа.

Вдруг господин Малик и госпожа Маимуна увидели Фуада, который с криком "мама" бежал к ним. За ним со злобным лаем, оскалив зубы, гналась его собака.

— Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не бил ее. Она же укусит тебя! — закричала на Фуада госпожа Маимуна, еле переводя дыхание от испуга. Но для господина Малика этот незначительный, казалось бы, эпизод имел роковые последствия. Когда он услышал крик Фуада, с ним случился сердечный приступ. Госпожа Маимуна отвела мужа в дом. Там больного уложили в постель, но ему становилось все хуже. Он задыхался и лишь приговаривал: "Лаиллаха илла ллах! Лаиллаха илла ллах!"[34]

Госпожа Маимуна будто обезумела — обхватив голову руками, она кружила по комнате, причитая: "Мой бедный муж! Мой бедный муж!" Она понимала, что ее муж при смерти. Ему давали разные снадобья, растирали тело ароматными маслами для изгнания злых духов, окуривали благовониями, но ничего не помогало. Господин Малик только хрипел и закатывал глаза. Фуад растерянно наблюдал за происходящим и ни на шаг не отходил от матери.

Увидев, что господину Малику становится все хуже, госпожа Маимуна, несмотря на поздний час, решила пойти за лекарем. Наказав Киджакази сидеть с больным, она отправилась к шейху Мафтаху, самому знаменитому врачевателю в округе. Того не оказалось дома — госпоже Маимуне сказали, что он ушел в мечеть, — и ей пришлось ждать его возвращения.

— Помогите, шейх! — взмолилась женщина, как только лекарь вошел в комнату, где она ждала его.

— Что случилось?

— Мужу плохо.

Лекарь застал господина Малика в том же состоянии, в каком его оставила госпожа Маимуна.

— О аллах! — проговорил шейх. Он придвинул стул к постели и сел, глядя на больного.

— Когда это произошло?

— Вечером, когда мы сидели в саду.

— Вечер — неподходящее время для прогулок на свежем воздухе. Твой муж одержим злым духом, — изрек лекарь. Он повернул к себе лицо больного и вдруг спросил:

— У вас есть шафран?

— Есть.

Госпожа Маимуна вышла в другую комнату и стала открывать поочередно все ящики шкафа, пока не нашла то, что нужно.

— Вот, возьмите, — сказала она сквозь слезы, подавая шафран лекарю, который приготовил из него микстуру и дал больному. То, что осталось, он перелил в бутылочку, велев госпоже Маимуне через некоторое время напоить этим лекарством мужа и обтереть им его лицо.

— Спасибо вам, — поблагодарила госпожа Маимуна лекаря, когда тот собрался уходить. Лицо ее покраснело и распухло от слез.

— Все во власти аллаха! — вздохнул шейх и ушел.

Госпожа Маимуна сделала все, как ей сказал знахарь, но это не помогло. Она не отходила от постели мужа всю ночь, а на рассвете он скончался. Скоро известие о смерти господина Малика распространилось повсюду, и к десяти часам утра окрестные помещики и богатые люди из города начали собираться в усадьбе покойного.

В округе долго помнили похороны господина Малика. Богослужение, которое началось следом за послеполуденной молитвой, продолжалось три дня подряд, и три дня никто из соседей не готовил у себя еду: ее подавали на похоронах. Даже нищих там кормили и щедро одаривали милостыней.

Бедная Киджакази! Смерть хозяина была для нее тяжелым ударом. Каждый вечер она приходила на кладбище и подолгу плакала на его могиле.

После окончания траурных церемоний родственники господина Малика занялись описью наследства. Из заветного сундука было вынуто его содержимое: золотые сабли, серебряные кинжалы, золотые браслеты, расшитые серебром туфли. В потайных ящичках сундука нашли много денег и завещание господина Малика, согласно которому все имущество покойного наследовал Фуад, а его опекуном до совершеннолетия становился господин Зейн.