Том 20. Дом шалунов - Лидия Чарская

— Котя! Котя! Куда? Куда ты, Котя? — закричали пансионеры.

В руках Коти был красный платок, которым он махал, как флагом, над головою. Он несся со всех ног прямо к Гоге и Никсу и все махал и махал красной тряпкой.

Минуту перед тем у Коти мелькнула отчаянная мысль:

"Мальчики растерялись со страху, они не догадаются встать за дерево, надо поэтому отвлечь внимание быка и обратить его на себя. Надо махать красной тряпкой, которая случайно есть у него в кармане, потому что бык ненавидит красное, и когда он кинется на него, Котю, он уже успеет добежать, и им удастся всем троим скрыться за стволом дуба".

И не думая о том, какой страшной опасности он подвергается сам, смелый мальчик бросился к дубу. Котя не ошибся.

Бык при виде красной тряпки остановился на минуту, уперся в землю рогами с навешенной на них доскою и, испустив новый, пронзительный рев, понесся на Котю.

Теперь Котя не бежал, а летел, чуть касаясь пятками земли, к дубу, откуда ему уже протягивали руки Гога и Никс. Но и разъяренный бык прибавил ходу. За ним неслись рабочие и мясник с поднятым ножом наготове.

У Коти мелькнула еще одна мысль — если бросить красный платок на землю, то бык, пожалуй, оставит в покое его и кинется на платок, а в это время он, Котя, успеет укрыться.

Котя размахнулся, желая отшвырнуть как можно дальше от себя злополучную красную тряпку — но, о, ужас! — платок не упал на землю, как предполагал Котя, а, зацепившись сзади за пояс мальчика, повис на нем. К несчастию, Котя не заметил этого и продолжал бежать что было духу по направлению к дубу, оглядываясь назад.

Бык тоже не замедлил хода. Вот уже совсем маленькое расстояние осталось между ним и Котей. Но и спасительный дуб всего в нескольких шагах от них. Если Котя первый добежит до него — он спасет и себя, и мальчиков. И его задача будет исполнена. Если же бык настигнет бежавшего, то все кончено, и страшная гибель ждет его, Котю, всего через несколько секунд…

Вот уже ближе к нему страшилище… Еще ближе… Еще…

"Я погиб, — мелькнуло в голове у мальчика, — так пускай же я один! Спасу, по крайней мере, тех двоих, Гогу и Никса".

Он остановился и закричал изо всей силы:

— Становись за дерево! Становись скорее!

Гога с Никсом услышали крик и скрылись за стволом старого дуба.

Они были спасены.

Почти в ту же секунду отчаянный вопль огласил лужайку.

Секундная остановка погубила Котю. Бык поднял на воздух маленькое, трепещущее тело мальчика. Еще один миг — что-то перекувырнулось, мелькнуло в воздухе, и Котя тяжело рухнул на землю, ударившись головою о ствол дуба.

Рабочие окружили быка, и мясник воткнул ему в рыло нож по самую рукоятку.

Ноги быка подогнулись, будто сломались разом, его страшный рев перешел в мычание. Животное опустилось брюхом на землю и затихло.

— Он умер!

— Не дышит!

— Сердце почти не бьется!

— Господи! Да неужели же умер он?!

Кто-то зарыдал.

Это был Витик Зон.

Он кинулся первый к Коте, распростертому у корней старого дуба.

За ним и все мальчики окружили несчастного Котю. Он был безгласен.

Смертельная бледность покрывала его лицо. Глаза скрылись под опущенными веками. Он был весь холодный, не дышал и казался мертвым.

Вдруг страшное, потрясающее душу рыдание раздалось за ними.

Кто-то растолкал толпу пансионеров и, упав на колени перед бесчувственным Котей, закричал:

— Если ты умер — я умру тоже! Ты из-за меня умер. Меня хотел спасти. Меня и Никса. А я-то?! Я-то?! Прости! Прости! Все мое зло прости! Котя! Котя! Прости меня! Не умирай только! Котя! Котя! Ты мой спаситель! Живи, прости. Котя! Котя!

И Гога Владин залился слезами. Его отвели от него, оттащили насильно. Потом рабочие подняли безжизненное тельце с земли и осторожно понесли в дом.

Рыдая навзрыд, мальчики поплелись за ними.

Они сидели, все двадцать человек, притихшие, безмолвные. Уже трое суток прошло, как бесчувственного Котю принесли в лазаретную комнату пансиона, а мальчик все еще не приходил в себя. Два доктора поселились в Дубках и по просьбе директора не отходили от постели больного.

Страшный удар о ствол дерева потряс все существо бедного мальчика и разразился сильнейшим воспалением мозга, грозившим смертельным исходом. Больной то открывал глаза и безумным взором окидывал окружающее, то снова впадал в странное оцепенение или кричал на весь дом:

— Бык! Опять бык! Он схватил Гогу! Надо отнять! Иду! Иду! Да не держите же меня! Пустите, пустите!

И мальчик вскакивал с постели. Его схватывали, укладывали снова и поливали его голову ледяной струей. Это помогало немного, и Котя успокаивался на время.

Так прошла неделя. На восьмой день его положение стало особенно плохим. Всю ночь доктора поочередно дежурили у его постели.

Добряк Макака не отходил от него ни на шаг. Маленький белокурый мальчик, и без того любимый им, стал ему вдвое дороже после своего самоотверженного геройского поступка.

Со слезами на глазах Александр Васильевич умолял докторов спасти маленького героя.

Восьмая ночь была мучительнейшею для больного. Доктора только покачивали головами. Тогда Александр Васильевич бросился в классную, где сидели мальчики, убитые горем.

— Дети! Он при смерти! Молитесь за него! — едва нашел в себе силы произнести директор и, зарыдав как ребенок, выбежал от них.

Мальчики были неутешны. Несколько минут только и слышались эти мучительные звуки безысходного детского горя.

И вдруг чей-то дрожащий голос покрыл детский плач:

— Тише! Вы можете потревожить его. Он умирает. Слезами не поможете все равно. Надо молиться… Хорошо, от души помолиться. Понимаете вы? Пойдем все в часовенку, что около дороги, и будем просить Бога, чтобы… чтобы…

Алек не докончил своей фразы и сам зарыдал.

Неслышно пробирались мальчики по аллее сада к самому концу его, где была калитка, выходящая на большую дорогу. Здесь стояла небольшая часовенка, выстроенная г. Макаровым в год смерти родителей Жени и Маруси. Там ежегодно служилась панихида по ним.

Когда «рыцари» прошмыгнули через калитку и, пройдя шагов пять, очутились в часовне, тишина маленького храма странно подействовала на них. Они почувствовали себя такими крошечными и ничтожными в сравнении с Тем Великим и Могучим, Кто незримо присутствовал здесь, среди них, и смотрел на них с образа милостивыми, кроткими и дивными очами.

Все мальчики разом, как по команде, опустились на колени перед иконой Спасителя, и горячая детская молитва понеслась к Богу.

Теперь все эти черненькие, белокурые и русые головки были полны одною мыслью, их сердца бились одним и тем же желанием, все до одного.

— Господи! — выстукивало мучительно каждое сердечко. — Сделай так, чтобы выжил наш Котя, сделай, Господи!

И полные святой детской веры и надежды глазенки впивались со слезами в кроткий лик Спасителя.

Мальчики молились так горячо, что не слышали, как по дороге застучали копыта лошади и как маленький тарантас подкатил к ограде сада, а вслед затем к дверям часовни приблизилась невысокая женская фигура и остановилась у порога при виде молящихся.

Не слышали дети и того, как из толпы их неожиданно выделился Гога, как маленький Владин приблизился к образу и, припав к подножию Христа, стал молиться, позабывшись, вслух.

Мальчики опомнились только тогда, когда взволнованный голос Гоги прозвенел на всю крошечную церковь:

— Господи! Я буду хорошим, добрым, честным мальчиком, клянусь Тебе, Господи! Я постараюсь исправиться и любить ближних больше самого себя! Только спаси Котю! Спаси Котю, добрый, милостивый Христос…

И Гога припал к образу и забился у ног Его в рыданиях.

Чья-то нежная рука легла на его плечо, нежные губы коснулись его лба. Гога оглянулся.

— Мама! — вскрикнул мальчик.

— Мамочка! Мама! — и Гога осыпал руки и лицо молодой женщины поцелуями.

Мама отвечала ему тем же. Она не узнавала своего Гогу в этом странно изменившемся мальчике. Прежнее капризно-надменное выражение исчезло с его лица. Глаза не смотрели на всех с суровой неприязнью. Они были печальны и тоскливы, эти глаза, полные слез. Гога точно переродился.

— Мамочка, как ты приехала? Так неожиданно! И ничего не написала! — забросал Гога вопросами мать.

— Я получила письмо от твоего директора, где он написал о страшном происшествии с быком и о том, что один мужественный, смелый и благородный мальчик спас тебя от верной гибели. Я и приехала поблагодарить этого мальчика и повидать тебя и его, — отвечала госпожа Владина.