Женщина и мужчины - Мануэла Гретковская

– Это еще как поглядеть. Я музыкант, в Польше музыканты неплохо обделывают свои дела. Багсик[46] – композитор, если я не ошибаюсь. И эти украинские нефтепромышленники с польским гражданством, например Янкелевич…[47]

– У тебя прекрасная память на вещи, – она приподняла вверх сумку, – и на цифры. К тому же у тебя хороший вкус, – оценила она пепельно-серый пиджак и дорогие туфли Юлека.

Одежда мужчины была для нее его первым «слоем» – такая вот приятная на ощупь шерсть, достойная того, чтобы ее погладить.

– А ты кто, Клара? – спросил он так, что от нее не требовалось каких-либо признаний.

И снова взгляды, невольные улыбки, создающие флер интригующей исключительности.

Клара теряла преимущество. Еще в аэропорту, на открытом пространстве, оно у нее было: ею интересуется мужчина, намекает на встречу, он ей тоже нравится, но она говорит ему «нет». Она ведь замужем и не станет впутываться в двусмысленные ситуации. Зачем? У него плечи как у Яцека, недостатки, скорее всего, тоже как у Яцека, разве что достоинства, быть может, несколько иные. Юлек струсил, не спросил ее напрямую, увидятся ли они еще, но целую неделю готовил ей ловушку: а вот, мол, и я, мне удалось отвлечь твое внимание, перехитрить тебя. Когда-то и Яцек поступил подобным образом.

Клара быстро допила кофе.

– Спасибо за сумку, – сказала она, вставая.

Ошеломленный, он тоже поднялся.

– До свидания, – пожала она ему руку.

Она все-таки дала ему визитку: «Клара Вебер, врач болезней внутренних органов, акупунктура по методикам традиционной китайской медицины. Кабинет: Варшава, улица… телефон…».

«Он ведь и так догадывался, что я солгала, – пыталась оправдать она свой тщеславный жест, – пусть читает, черным по белому, с кем имел дело. Если позвонит, я предложу ему прийти ко мне на прием. Встреча врача со знакомым пациентом». Многие попали к ней в кабинет, услышав о нем в случайной приятельской беседе. «Да, так будет лучше всего, – решила Клара. – Мягкий переход от… от неизвестно чего к установлению определенных правил». Она поправила шарф, натянула перчатки и проверила, закрыта ли у нее сумка. Затем потянула за язычок молнии пустой сумки – той, что от Юлека. Молнию заело.

– Держи ее, – Клара опустилась на колени перед мощной кудлатой овчаркой, которая норовила вырваться из рук Павла.

– Пати, хорошая моя, Пати, – успокаивал он собаку, устраиваясь вместе с ней на кушетке, прижимая ее грязные лапы к своей белой рубашке.

– Сейчас она успокоится. – Клара водила пальцами под густой шерстью. – Одна есть, – вонзила она иглу. – Еще пять.

Собака скулила, пряча морду в подмышку Павла.

– О'кей! – Клара села на пол. – Теперь четверть часа не давай ей двигаться.

– А это поможет?

– Вон она уже лижет тебя от благодарности.

От собачьей шерсти, влажной от дождя, и тяжелого дыхания больного животного кабинет наполнился несвойственными ему запахами. Клара открыла окно и выглянула на улицу. В весенних сумерках зажигались первые фонари. Из музыкальной школы доносилась какофония звуков, словно оркестр настраивался перед концертом. Дети с рюкзаками и футлярами шлепали по лужам. В ветвях деревьев комочками темноты сгрудились вороны. Клара не выносила их каркающих призывов ко сну и прикрыла окно. Она ласково коснулась рукой лысины Павла.

– Помнишь, как ты боялся щекотки? – Во времена учебы, зная об этом, они издевались над ним, вынуждая смеяться.

– Когда-то я был уязвим.

– Как ты думаешь, возможна ли дружба между женщиной и мужчиной? – спросила Клара, садясь за свой письменный стол.

Юлек позвонил ей почти сразу. Они договорились о встрече в следующий вторник.

– Ты что, кроссворд разгадываешь? Сколько букв? – Павла смешили категоричные вопросы. Он воспринимал их как попытку исключить нюансы тесаком языка. – Если на разговоры тянет чаще, чем в постель, – гладил он зевающую собаку, – то это, должно быть, дружба. Такой критерий придумал мой пациент. Он никак не мог определиться, которую из своих любовниц он все-таки любит. А что, по-моему, неплохо.

– Мне все реже хочется секса, и, должна тебе сказать, я чувствую себя вполне комфортно.

Близость с Яцеком давно уже стала для Клары чем-то вроде спланированного заранее торжественного приема в честь эрогенных зон: еще до начала известно, кто, после чего и что будет делать при намеренно зажженных свечах. Это был солидный супружеский оргазм, которого хватает на месяц.

– Может, ты подстраиваешься под ритм Яцека? У него упало либидо – и у тебя тоже.

– Я не знаю, лекарства тому причиной или…

– Я пропишу ему золофт, он меньше снижает либидо.

Павел не хотел слушать интимных исповедей. Он не ревновал Клару – он завидовал возможности испытывать эмоции – те самые эмоции, которые он многие годы анализировал со своими пациентами. Он уже достаточно знал об эмоциях, чтобы изобразить любое состояние человеческой души. Когда он лечил чужих, то мог не опасаться, что его изобличат, но Клара – будучи рядом, а не у телефона – может уловить его имитацию чувств.

Клара не видела смысла в другом лекарстве для Яцека.

– Легче всего оправдаться, ссылаясь на депрессию, – произнесла она почти равнодушно. – Жаль, что это не заразно.

– Увы, заразно, только не говори никому, что это я тебе сказал, иначе у меня отберут лицензию. Люди заражают души друг друга, а я потом должен их от этого лечить. Правда, Пати? И сколько мы с ними уже намучались, – прислонился он головой ко лбу собаки. Теперь он видел Клару в профиль. – Ты немного поправилась, тебе идет.

– Я старею. Мне уже все равно.

В этом не было кокетства – разве что облегчение, что все физиологические обязанности уже выполнены.

– Не говори так. Ты принадлежишь к моим любимым женским образам.

Она знала, что в его рейтинге следует сразу же за Гвинет Пэлтроу и опережает Голду Меир. Для других мужчин царицей была Мэрилин Монро – Павлу же Монро казалась скорее разряженной под женщину, чем собственно женщиной, и этим она напоминала ему трансвеститов.

– У тебя-то все в порядке? У тебя кто-нибудь есть? – Клара беспокоилась за него.

Он сам в себе видел любопытный экземпляр для наблюдения. В студенческом общежитии из – за несчастной любви одни прыгали из окон, для других приходилось вызывать «скорую» и делать промывание желудка, а Павла интересовало лишь, откуда берется это безумие – не из генов ли? Ведь любовь также должна быть закодирована в клетках. Секс дает начало жизни, когда две хромосомы, отцовская и материнская, сплетаются в объятиях.

В молодости Павла считали слишком рассудительным – он был замечен всего в нескольких связях с женщинами и мужчинами. Никаких длительных отношений, никакой тоски по вдыханию утреннего запаха из чужого рта. Он казался асексуальной диковинкой, хотя также произошел из хромосом, объединившихся в сексе. Благодаря своей отстраненности и некоему безразличию он и стал судьей, примиряющим мужскую и женскую части мозга, норму и отклонения от нее у своих пациентов.

– Держи ее крепче, – посоветовала Клара, видя, что собака соскальзывает с его колен.

– Неудобно собачке, – расслабил он затекшие руки.

Клара подошла и обняла Пати и Павла. Собака, удивленная тем, что Кларе позволено подойти так близко к хозяину, вертела головой, дыша им в лицо. Шерсть щекотала Кларе нос.

– Еще десять минут, – взглянула Клара на часы. – Ты выдержишь?

Они сидели, обнявшись, и Пати беспокойно реагировала на каждое их движение.

– О, вот оно – то, о чем я тебе рассказывал. – Павел говорил прямо в ухо Кларе. – Присмотрись к ней. Надо было назвать ее Яппи, а не Пати.

Порой он посылал к Кларе новоиспеченных польских яппи, жалующихся на бессонницу и стресс. Ей приходилось усмирять их, принуждая как минимум к получасовому бездействию на время сеанса.

– Приходит ко мне такой вот цветок цивилизации… – Павел старался не жестикулировать, держа овчарку, но тема эта была для него столь животрепещущей, что он не мог не шевелить хотя бы пальцами. – Все эти ребята крутятся в бизнесе – дельцы, менеджеры, рекламщики… Приходит надушенный, в стильном костюме, а я уже в дверях вижу – дикарь. Синдром одичания описан у Близа, и это как раз тот случай, – кивнул он подбородком на Пати, которая настороженно смотрела ему в глаза. – Постоянно повышенный уровень внимания, готовность отреагировать на информацию, на звонок мобильника в любое время суток. Это во-первых. Во-вторых, повышенный уровень страха: как бы их не выгнали, как бы не обошли конкуренты. Потому они и не спят. В-третьих, гипермнезия. В этом они похожи на животных. Они помнят все, что касается их отрасли, даже на специальных курсах этому учатся. Наши современные дикари видят мир упрощенно. Все чужое для них враждебно и представляет угрозу – тем, которые работают на «Пепси», запрещено пить «Кока-колу». И яппи становятся… «глуппи». Глупеют они главным образом в выходные, когда остаются наедине с собой, или в особо сложных ситуациях. И тогда приглашают консультанта, который, оценив положение вещей, проредил бы ряды сотрудников фирмы. Моя Пати – на доступном ей уровне – ведет себя так же: напряженное внимание, страх, гипермнезия. Но она уже малость приручена, поскольку живет у меня. А они живут в состоянии atavistische Erniedrigung – атавистической деградации, человеческого озверения. Вот до чего мы довели наших самых способных. И хуже всего то, что матери молятся, чтобы их дети сделали такую же карьеру. Поверь мне, следующее поколение выйдет никуда не годным.