История Древнего Китая - Грэй Джон Генри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Эта доктрина странствия души по разным сферам природы, – замечает преподобный Э. Дж. Айтель во второй из своих «Трех лекций по буддизму», – могущественное оружие в руках красноречивого проповедника. Для нас, потомков западных народов, нет ничего столь уж пугающего в представлении о переселении душ. Для многих в нем может найтись и нечто привлекательное. Ведь для нас жизнь – величайшее благо, и мы ненавидим смерть. Поэтому многие пошли бы на тысячу смертей, чтобы прожить тысячу жизней, не беспокоясь особенно о том, какими будут эти жизни, – ведь жизнь драгоценна для нас сама по себе. Но совсем по-другому дело обстоит с детьми народов, живущих в жарком климате, с ленивым праздным индусом и вялым китайцем. Для него жизнь сама по себе не обладает никаким особенным очарованием. Он считает благословением смерть, если после нее он сможет отдохнуть».
Однако фундаментальный моральный принцип буддизма гласит, что для грешников покоя не будет. Тяжесть вины опускает грешника вниз по шкале существования, где высшая точка – горние небеса, а низшая – самый глубокий ад. Его осуждают на пытку в одной из адских сфер, а после того как он подвергся мучениям, выпускают, и только затем, чтобы он возродился в образе вьючного животного, или грязной дворняги, или нищего. Покуда душа, пробужденная к высшей жизни посредством постижения буддийского учения, не вступила на «благородный путь» и после бесчисленных рождений не была отлучена от привязанности к обусловленным временем и восприятием вещам, она не сможет достичь тихой гавани.
Как только Будда счел, что он разрешил проблему спасения, то стал странствующим проповедником и преуспевал повсюду, обращая людей в свою веру с помощью красноречия. Одним из главных источников его власти над народом было представление о том, что он был рахатом{27} в течение мириад лет, до того как стать Буддой (то есть достиг высшей стадии совершенства, дававшей ему право на вход в нирвану), но по своей воле вверг себя обратно в поток жизни и переносил его невзгоды в течение бесчисленных рождений, чтобы стать избавителем человеческого рода. Проповедуя абсолютную тщету всех мирских благ, он учил своих последователей вести жизнь в добровольной бедности и безбрачии, настаивал, чтобы они строго придерживались вегетарианской диеты, сурово осуждал забой скота и вообще убийство всех живых существ. На этом основании Будда энергично выступал против войн.
Как и умозрительная система, созданная Лао-цзы, буддизм быстро превратился в идолопоклонство, в сени которого расцвели всевозможные суеверия; и центральный объект этого идолопоклонства – основатель религии. Будда, почитаемый китайцами, изображается в виде триединого божества, три лица которого известны в народе как Будда прошлого, Будда Настоящего и Будда Будущего. Будда Прошлого (сам Шакьямуни) обозначает состояние нирваны, в котором душа, рассматриваемая по отделении от тела как пылающая летучая частица, воссоединяется с сущностью небес и пребывает в трансе, который буддисты считают высшим блаженством. Однако китайцев учат, что в это состояние не может войти ни одна душа, которая прежде не испытала состояние Будды Настоящего. Эта ипостась буддийской троицы отвечает за наставления молящимся и помощь в их спасении. Но лишь те, кто достиг высшего состояния сознания, могут понять и оценить благородную мудрость второго лица буддийской троицы. Как только адепт полностью исполняет свой долг, он оказывается в состоянии Будды Прошлого, в котором душа, как полагают, воссоединяется с сущностью небес. Будду Будущего называют так, поскольку он – признанный преемник Будды Настоящего, чье место, как только он становится Буддой Прошлого, всегда заполняется бывшим Буддой Будущего. Будда Будущего – это, так сказать, одновременно слуга Будды Настоящего и грядущий мессия буддизма. Считается, что он полнее вникнет в нужды и потребности людей. Полагают, что он вожатый и защитник рода человеческого на пути к той степени мудрости и святого отречения от обусловленных временем и восприятием вещей, которая необходима для того, чтобы получить возможность перейти в нирвану.
Поскольку Будда Будущего таким образом оказывается связующим звеном между греховным человеком и Буддой Настоящего, к нему, как правило, обращаются чаще, чем к последнему. Однако тропа, ведущая к высшей святости и блаженству Будды Прошлого, нелегка, и только наделенные исключительной мудростью и способностью к самоотречению могут надеяться на успех. Большинство адептов стремятся посредством куда менее строгого почитания Амитабхи обрести рай в «чистой стране западных небес». Это нирвана обычных людей. Но в этой стране радостей они не обретают вечного счастья; они счастливо живут там в течение веков, тысячелетий и миллионов лет.
Некоторые адепты, более ревностные или уверенные в своих силах, удаляются в горы и пустыни, чтобы обрести святость, которая помогла бы им раствориться в Будде Прошлого. В холмах Ляньхуа-Шань неподалеку от Хумэньских фортов я нашел жреца, который с этой целью поселился в пещере. Оказалось, что он думал, что ему, по всей вероятности, придется пройти через различные существования, прежде чем он достигнет цели, к которой стремится. Конечно, мне стало грустно, что целью усердия этого обманутого сатаной адепта не был Бог, который во время своей земной жизни, явленный во плоти, обратился ко всем кающимся грешным душам со словами: «Приидите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас» (Мат., 11: 28). Другие адепты запираются в монастырских кельях и годами отказываются общаться со своими собратьями. За это время волосы и ногти у них отрастают до чудовищной длины. В 1865 году я видел жреца, который в своей келье в течение года ни разу не ложился. Он томился в ней скорее как дикий зверь, чем как человек, и ему подавали еду через люк. Многие адепты буддизма стремятся смирять плоть при помощи мучительных испытаний, которым подвергают свое тело. Я помню, как встретил группу жрецов, один из которых, засучив рукав куртки и открыв руку, лишенную кисти, просил подаяния; он уверил меня, что он медленно сжигал свою руку, пока не осталась культя, во-первых, в искупление своих грехов и, во-вторых, для того, чтобы свершить подвиг, который мог способствовать его переходу когда-нибудь в будущем в состояние Будды Прошлого. В Пекине, посещая буддийский монастырь, я видел жреца, который на несколько суток затворился в большом паланкине, сплошь утыканном острыми длинными гвоздями. Гвозди совершенно не давали ему двигаться. Он сообщил мне и другим людям, стоявшим вокруг его искупительного ложа, что от его страданий гвозди получали небесную добродетель и что он собирался продавать их за несколько монет в качестве талисманов. Он заверил нас, что собирается оставаться в паланкине, пока не продаст каждый гвоздь. В Тяньцзине я видел жреца, который пропустил сквозь щеки острое веретено, к концу которого была прикреплена цепь. Какие-то маленькие мальчики поддерживали ее, чтобы облегчить вес. Конечно, предполагалось, что они совершают весьма добродетельный поступок. Иногда адепты совершают покаянные паломничества к отдаленным святилищам, проходя пешком сотни миль. Замечательно, что буддисты подвергают себя таким самоистязанием, хотя Будда как-то раз прочел самую впечатляющую проповедь, направленную против подобных безрассудств. Кажется, тем не менее, что они лишь следуют свойственному людям влечению наделять вымышленных богов жестокостью.
Языческие религии в большой степени состоят из так называемых протестных ритуалов. В членовредительстве, практикуемом буддистами, чувствуется то же стремление, что побуждало жрецов Ваала резать себя ножами.
«В согласии с выводом, который следует из всего этого, – говорит доктор Доран, рассуждая на данную тему, – мы обнаруживаем, что Тацит заявляет (Historiarum, 1, 4): «Non esse curae Deis securitatem nostram, esse ultionem»{28}. Действительно, древние язычники нередко верили, что боги ревнуют к человеческому счастью».