Новые арабские ночи - Роберт Стивенсон

В одно прекрасное утро он вошел в гостиную и принялся разбирать ноты на крышке фортепьяно. Леди Ванделер на другом конце комнаты оживленно беседовала со своим братом Чарли Пендрагоном, старообразным молодым человеком, сильно истощенным невоздержанной жизнью и на одну ногу хромым. Личный секретарь, на которого собеседники даже и не взглянули, невольно подслушал часть разговора.

— Сегодня или никогда — говорила леди. — Раз и навсегда это должно быть сделано сегодня.

— Сегодня, так сегодня, если это необходимо, — вздохнул ее брат. — Но только, Клэра, это гибельный шаг, и нам с тобой придется потом горько каяться.

Леди Ванделер бросила на брата твердый и какой-то странный, загадочный взгляд.

— Ты забываешь, что ведь он в конце концов должен же умереть когда-нибудь, — сказала она.

— Честное слово, Клэра, — сказал Пендрагон, — ты самая бессердечная мошенница в Англии.

— Вы, мужчины, созданы очень грубо, — отвечала она, — и совсем не понимаете оттенков. Вы сами и жадны, и хищны, и насильники, и бесстыдники, и не заботитесь о приличиях, а малейшее проявление чего-нибудь подобного в женщине, даже вызванное необходимостью, вызванное заботой о будущем, вас уже шокирует, возмущает. Не выношу я ничего подобного! Вы не желаете, чтобы мы были умны. Вам непременно хочется, чтобы мы были глупы, чтобы вы могли сообща презирать нас за глупость, которой вы от нас ожидаете.

— Ты совершенно права, — сказал ее брат. — Ты всегда была догадливее меня. Между прочим, ты знаешь мой девиз: прежде всего — семья.

— Да, Чарли, — отвечала она, вкладывая в его руку свою, — я знаю твой девиз лучше тебя. Ты сказал только первую его половину, а вторая будет такой: «и прежде семьи — Клэра». Разве неправда? Ведь это верно, что ты превосходный брат, и я люблю тебя всем сердцем.

Мистер Пендрагон встал, слегка сконфуженный этими семейными нежностями.

— Я бы не желал, чтобы меня видели, — сказал он. — Мне пора идти. Да и за «Ручным Котом» нужно присмотреть.

— Иди, иди, — отвечала она. — Он очень гадкий человек и может все дело погубить.

Она ласково послала ему воздушный поцелуй кончиком пальцев, и брат ушел из будуара по задней лестнице.

— Гарри, — обратилась леди Ванделер к своему секретарю, как только они остались одни, — у меня на сегодняшнее утро есть для вас поручение. Но только вы непременно возьмите кэб; я не хочу, чтобы мой секретарь загорел, и чтобы у него выступили веснушки.

Последние слова она произнесла с большим чувством и при этом взглянула на своего секретаря почти с материнской гордостью, отчего тот пришел в восторг и сказал, что он рад всякому случаю послужить ей и показать свое усердие.

— Только это один из наших величайших секретов, — сказала она лукаво, — и про него кроме меня и моего секретаря никто не должен знать. Сэр Томас, если узнает, поднимет целую бурю, а если бы вы только знали, как мне и без того уже надоели его скандалы! Ах, Гарри, Гарри! Не можете ли вы мне объяснить, отчего вы, мужчины, все такие грубые и несправедливые? Впрочем, вы, я знаю, не такой. Вы единственный из мужчин, свободный от этих ужасных недостатков. Вы такой добрый, Гарри, такой милый. Вы можете быть другом женщины. Знаете, Гарри, при сравнении с вами все прочие мужчины кажутся еще безобразнее.

— Вам это кажется потому, что вы очень добры ко мне, — сказал Гарри. — Вы ко мне относитесь, как…

— Как мать, — перебила леди Ванделер. — Я стараюсь быть вашей матерью, но только я, пожалуй, для этого слишком молода, — прибавила она с улыбкой. — Боюсь, что так… Поэтому скажем лучше: как друг.

Она помолчала ровно столько времени, чтобы дать этим словам произвести свой эффект на Гарри, но чтобы сам он не успел ничего ответить.

— Но мы все говорим с вами не то, все уклоняемся от дела, — сказала она. — В дубовом гардеробе, налево, под розовым платьем с кружевами, которое я надевала в пятницу, вы найдете картонку и сейчас же отнесете ее вот по этому адресу. — Она подала ему клочок бумаги. — Но только ни под каким видом не выпускайте этой картонки из рук, не получив наперед от того лица письменного удостоверения, собственноручно мной написанного и подписанного. Вы поняли? Повторите! Пожалуйста, повторите! Все это до крайности важно, и я прошу вас быть особенно внимательным.

Гарри успокоил ее, повторив слово в слово всю инструкцию, и уже собирался уходить, как вдруг в комнату, весь багровый от ярости, ворвался генерал, держа в руке длинный счет от портнихи.

— Сударыня, не угодно ли вам полюбоваться? — прокричал он. — Не угодно ли вам будет взглянуть на этот документ? Я очень хорошо знаю, что вы вышли за меня замуж только для денег, и я надеюсь, что могу в этом отношении сделать для своей жены значительно больше, чем всякий другой военнослужащий моего чина. Но, вот как Бог свят, я такому бессовестному мотовству потакать больше не могу и должен положить ему конец.

— Мистер Гартлей, я полагаю, вы достаточно уяснили себе мое поручение, — сказала леди Ванделер. — Не потрудитесь ли вы приступить к его исполнению?

— Стоп! — сказал генерал Гартлею. — Одно слово, прежде чем вы уйдете. — Обращаясь опять к леди Ванделер, он спросил: — Какое это поручение? В чем дело? Я этому господину доверяю отнюдь не больше, чем вам, не в обиду будь сказано вам обоим. Если бы в нем была хоть одна искорка чести, он бы посовестился оставаться в этом доме. И что такое он здесь делает за свое жалованье — полнейшая загадка для всех. Что за поручение вы ему дали, сударыня? Куда это вы его посылаете и почему так торопите?

— Я полагаю, что вы желаете поговорить со мной наедине, — возразила леди.

— Вы говорили о каком-то поручении, — настаивал генерал. — Лучше не пытайтесь меня обманывать: я не в таком теперь настроении, чтобы это стерпеть. Вы именно говорили о поручении.

— Если вы непременно хотите, чтобы служащие у нас были свидетелями наших унизительных раздоров, то я уж лучше приглашу мистера Гартлея сесть, — возразила леди Ванделер. — Нет? Не нужно? В таком случае вы можете идти, мистер Гартлей. — Я бы вам советовала хорошенько запомнить то, что вы здесь слышали, это может вам пригодиться.

Гарри немедленно ушел из гостиной. Удаляясь, он слышал, как голос генерала поднялся до крика, и с каким ледяным спокойствием возражала ему тихим и ровным голосом генеральша. Как искренно восхищался молодой человек этой женщиной! Как ловко сумела она увильнуть от ответа на щекотливый вопрос! С какой самоуверенной дерзостью повторила она свою секретную инструкцию, находясь в полном смысле слова под неприятельскими пушками! И зато, с другой стороны, как он ненавидел ее мужа!