Няня на месяц, или я - студентка меда! (СИ) - Рауэр Регина

И наша дружба началась с драки. Из-за чего дрались даже под пытками вспомнить невозможно, но волосы были прорежены, носы разбиты, а левый глаз сердобольного священника подбит.

Дрались мы от души, не замечая никого, и дрались мы в костеле, куда в один день занесло мою маму посмотреть и бабушку Веты просветить необразованное дитя.

Что ж… и посмотрели, и просветились мы вместе, слушая проповедь избитого священника под хмурыми взглядами близких и любимых родственников. Слушали мы долго, часа два, и переглядывались тоскливо-понимающе, а, выйдя на свободу-улицу, важно пожали друг другу руки и под ошеломлённое оханье Кветиной бабушки познакомились по нормальному.

— Стоп, — я командую, обрывая ее поток, тарахтеть Ветка может долго, — моя твоя не понимать. И ты вообще где?

— О божечки, Дарийка, — в бархатном голосе Кветы появляется нетерпение, — я тебе ж и говорю, что я в Гардермуэне. У меня вылет через час, а в семь вечера я уже буду у вас! Димитрий меня встретит или как, мне самой?

Я тяжело вздыхаю.

Вот из-за «Димитрия» я с ответом и медлила. Как сказать Квете, что он женится и даже скоро станет папой я не знала.

— Вет, давай, я лучше сама тебя встречу, — предлагаю осторожно и готовую кашу отключаю, — ты номер рейса скажи только.

Отвечать Квета не спешит, молчит, и я лишь слышу ни с чем не сравнимый шум аэропорта. Гардермуэн — это где? Куда опять занесло Квитанцию?

Прошлый раз она прилетела из Лаоса. Возвращаться в Прагу с остановкой у нас на пару дней из очередного путешествия у Кветы давно стало традицией.

— Номер рейса скину, — Квета все же откликается, но без прежнего задора и отключается, не прощаюсь.

А я снова вздыхаю и треплю Яну по волосам:

— Прекрасное начало дня — это не подгоревшая каша, да?

Мы запускаем железную дорогу, и я, изображая машиниста, делаю из хвоста усы и пытаюсь спародировать прокуренный мужской голос.

Объявляю станции, и суслики радостно хохочут.

Мы уже на полпути к Тридевятому царству через остановку в Нарнии, когда у меня начинает чесаться между лопатками и я невольно оглядываюсь на дверь. И улыбка с лица сползает моментально вместе с хорошим настроением, ибо в дверях Кирилл Александрович и на нас он взирает крайне хмуро.

— Здравствуйте, — с четверенек я встаю поспешно и колени от невидимых соринок старательно отряхиваю.

Интересно, он долго тут стоял?

— Добрый вечер, — Лавров говорит медленно и улыбается одними губами и одним только сусликам.

На меня он не смотрит, лишь приказывает в вежливой манере:

— Дарья Владимировна, тебя не затруднит в мой кабине спуститься? — на меня все же кидают взгляд, косой, запинаются на миг, но договаривают. — Надо поговорить.

— Конечно, Кирилл Александрович, — у меня получается даже улыбнуться и подмигнуть сусликам, стребовав с них обещания, что без машиниста поезд никуда не поедет.

— Я слежу за вами, монстры, — подтверждая свои слова жестом, я ухожу вслед за Лавровым.

В кабинет он меня галантно пропускает первой и на кресло указывает, сам же усаживается на край стола и уже привычно лезет за сигаретами.

И это еще я плохо учусь?

Я хотя бы в отличие от него о том, что Минздрав предупреждает, помню.

На мой демонстративно недовольный взгляд и наморщенный нос Кирилл Александрович только криво усмехается и задумчиво сообщает:

— Жить, Штерн, еще вредней.

— Спасибо.

— Пожалуйста, — он сегодня щедрый, — и я решил проблему с сусликами.

— И?

— Детская студия «Нетландия». Не детский садик, конечно, и сон-часа там нет, но за детьми хотя бы смотрят, кормят и творчески их развивают.

— Творчески — это как? — я хмурюсь.

А Лавров протягивает свой телефон.

От яркого оформления сайта «Нетландии» пестрит в глазах и на тексте сосредоточиться сложно, но все же с программой и завлекаловкой для родителей я знакомлюсь:

— Лепка по вторникам, песни и пляски в среду, а в четверг кулинария. О, а пятница арт-беспредел. Суслики оценят.

— Дарья Владимировна, не язви.

Я фыркаю, и не язвлю я.

Вариант хороший, признаю, но почему-то искренне порадоваться не получается. Впрочем, радоваться мне и не надо, мне уходить надо.

— Правда, — он морщится и барабанит пальцами по столешнице, — студия работает только до обеда, но думаю…

— Да ладно, это нормально, — я отмахиваюсь, — у нас как раз практика около двенадцати-часа заканчиваться будет, так что забирать их смогу.

Нет, вообще официально практика до двух, но проходим мы ее не в областной больнице и не в военном госпитале, а значит отпускать нас будут раньше, поскольку по всеобщему мнению — стоит признать справедливому — мы только мешаемся под ногами и делать ничего не можем.

Наш максимум — мытье полов и ватные шарики.

К обеду же надраить полы и накатать шарики вполне успеваешь, даже раньше и все, аля-улю, поэтому проблема с сусликами прекрасно решена.

Только Лавров почему-то радоваться не спешит, молчит долго и наконец словно нехотя кивает:

— Спасибо.

— Пожалуйста, — я великодушно соглашаюсь и смотрю на время.

Уходить мне все же пора.

Без пяти шесть, а к семи мне надо быть уже в аэропорту.

— Я пойду тогда? — получается вопросом, и уходить я не спешу, только встаю и отдаю ему телефон обратно.

— Иди, — мне с усмешкой разрешают, — до завтра, Штерн.

— До завтра, Кирилл Александрович, — вежливостью на вежливость.

И вчерашний день просто не будем вспоминать.

Так проще.

И я уже зашнуровываю кеды, параллельно объясняя водителю куда ехать — все же дом Лаврова во дворе дворов, — когда Кирилл Александрович появляется в коридоре. Его пристальный взгляд я чувствую и макушкой.

— Да, там слева будет школа и до первого поворота и снова направо, а потом налево и там будет желтое здание, а после него еще раз налево. Нет, это не лабиринт и я не издеваюсь.

Я выпрямляюсь и на Кирилла Александровича смотрю с претензией.

Вот он не мог более нормальную квартиру купить?

Моего взгляда, к сожалению, не понимают и вопросительно приподнимают брови:

— Ты куда собралась, Штерн?

— Да, желтое с белыми и за ним налево, — ура, до паспортного стола водитель доехал, я закрываю динамик рукой и отвечаю уже Лаврову, — в аэропорт.

— Улетаешь?

— Подругу встречаю, — я огрызаюсь, ибо водитель оказывается в тупике.

Во всех смыслах.

И куда дальше он не понимает, о чем мне и сообщает витиевато-многоэтажно.

И громко.

Так, что слышит даже Кирилл Александрович. И, поджимая губы, айфон он у меня отбирает.

— Эй…

— Штерн, помолчи, — он отрезает сухо и с — на минуточку! — моим телефон скрывается на кухне.

И… и что это значит?!

Я пытаюсь подслушать, но двери он тоже плохие установил: ничего не слышно! И отойти вовремя я не успеваю, дверь открывается и мою прелесть, меряя меня насмешливым взглядом, мне возвращают и не терпящим возражений тоном отрезают:

— В аэропорт я тебя сам отвезу.

Глава 18

Суслики остаются дома.

С Аллой Ильиничной.

Ее мы встречаем во дворе, и монстры с хитрым блеском в глазах начинают ныть в разы активней и жалостливей, что ехать никуда не хотят.

У них «Фиксики», паровоз между станциями, пассажиры, и вообще они голодные.

Пройти мимо таких великих страданий Алла Ильинична не может, поэтому «бедных деток» у нас забирают, попутно отчитав, и по делам с чистой совестью отпускают, разрешая даже не спешить обратно.

Ведь Алла Ильинична деткам, коих держат на черном хлебе и воде, решила испечь пирог — «Малиновый или яблочный хотите, ребят?» — с умилением спросила она, «Оба!» — с неменьшим умилением ответили скромные суслики, предвкушающе облизываясь, — и накормить настоящей ухой, кою они все вместе и сварят.

И, выезжая за ворота, я с возмущением гляжу в боковое зеркало, как вслед счастливо машут две запредельно довольные наглые рожицы, а Алла Ильинична улыбается и, кажется, даже украдкой перекрещивает машину.