Няня на месяц, или я - студентка меда! (СИ) - Рауэр Регина

Пожалуй, для одного дня с меня хватит, не хочу быть «в курсе» еще чего-либо. У меня тут вон Тося с Ильей все никак разобраться не могут…

— У нас практику перенесли.

— Чего?!

На диване я подскакиваю как ужаленная, забываю враз и про Лёньку, и про спящих монстров, и про «Девчат».

— В смысле перенесли?

— В прямом, блин, — Лина огрызается, — с четверга начинаем. В двадцать третьей. Готовь медкнижку и костюм.

Глава 17

Просыпаюсь я от того, что по мне скачут и требуют мультики.

А еще еду.

И подушку у меня отбирают, когда я пытаюсь засунуть голову под нее и доспать. Одеяло тоже стягивают, отчего я сразу мерзну, повышаю утренний градус ненависти к миру на соточку и осознаю, что карма в действие все же именно так и выглядит.

— Монстры, вы монстры, — не открывая глаз, я пытаюсь вернуть хотя бы одеяло, но вместо этого получаю Яну.

Обхватив за шею, она начинает меня трясти.

— Даша, ну Даша, вставай! Вста-вай!

— Нас ждут великие дела, — ехидно вставляет Ян и, схватив за руку, пытается стянуть с дивана.

— Вас да, меня — нет, — я выдаю ехидный смешок, и без одеяла вполне можно спать.

Проверено.

Поэтому я сгребаю Яну и прижимая ее к себе, чтобы не мешала, собираюсь уснуть дальше, но телефон все портит.

— Он у тебя час уже пиликает, — нависая сверху делится информацией второй суслик.

— Чего пиликает? — один глаз все же приходится открыть.

А Ян тянется к телефону и высветившемуся последнему сообщению. Зачитывает он медленно, по слогам:

— Тва-ри, у ме-ня по-ло-ви-на ана-ли-зов не сда…сда-ны еще, б-б-бля…

Телефон я успеваю отобрать вовремя, и на заинтересованную рожица Яна отвечаю бурной деятельностью. Кажется, тут кто-то умирал с голоду и от скуки, поэтому включив мультики, удираю на кухню и просматриваю душевную беседу нашей группы.

За ночь двести сообщений — это много, обычно подобная общительность просыпается только во время сессии ну или, как сейчас, из-за подлянок деканата.

И отдела практики, который надо сжечь к… чертям и на… фиг, как выразился Вано, если прибегнуть к эвфемизмам. В общем-то, гневный ор его голосовых понять можно, поскольку, собрав чемоданы и сказав всем: «Hasta la vista, baby», наш Ванечка еще в пятницу улетел с мамой на Форментера.

Вернуться он должен только в следующую пятницу, и, проорав час, Вано философски объявил, что практику вместе с деканатом в гробу видал и возвращаться раньше он не собирается. Лина осторожно согласилась и пообещала что-нибудь придумать и договориться.

Все-таки она у нас замечательная староста.

Жаль, что меня от практики отмазать полностью невозможно.

Невозможно, и значит Лавров лишается бесплатной няни в моем лице.

О чем я вчера сразу ему и сообщила, переслав Линины сообщения. Звонить и разговаривать мне с ним не хотелось. Ему, видимо, тоже, ибо в ответ мне пришло только одно короткое слово: «Знаю», которое взбесило.

Гудвин всезнающий, знает он!

Откуда?

И почему мне не сказал?!

Спросить хотелось сильно, но гордость была сильней, и телефон усилием воли я отложила, и поднялась к сусликам.

Проверить как они и понять, что радости и счастья от того, что все можно закончить так красиво и изящно у меня… нет.

До звонка Лины я сидела и мечтала, чтобы случилось что-то, что позволило бы мне помахать всем ручкой, сказать трагично: «До свидания» и благородной уйти, не по своей волей и не потому, что я не выдержала, устала и суслики временами — почти постоянно — раздражают и утомляют. Нет, не поэтому, а потому что есть что-то, что заставляет меня уйти.

Я не хотела уходить, сопротивлялась изо всех сил — я же хорошая, — но непредвиденные обстоятельства оказались выше меня.

Увы и ах.

Буду скучать и переживать, целую, уже не ваша Даша.

Идеальное решение, идеальный выход из ситуации, идеальный финал истории, которую я вычеркну из памяти вместе с Лавровым.

Мне не нравятся наши с ним взаимоотношения в последнее время. Мне не нравится, что с каждым днем мне все проще и свободней с ним общаться, что хочется перепираться и подкалывать, что мне все сложнее контролировать «вы» и не переходить на «ты».

Это неправильно.

И перенесенная практика — это подарок небес, благословлённое «что-то», на которое я могу всё без зазрения совести свалить и уйти.

Вернуть свою нормальную жизнь, в которой не придётся больше врать Лёньке, вставать в полседьмого утра и заниматься весь день с детьми. Пусть последнее оказалось не так кошмарно, как я думала, но все равно выматывает.

Вот только, глядя на разметавшихся во сне сусликов, я не ощущаю радости и подарок небес подарком не считаю.

Я… не могу их оставить и разумно — мне суслики никто — переложить всю ответственность на Кирилла Александровича, предоставив ему в одиночестве решать куда теперь их девать, я тоже не могу. Очередное «неправильно», но монстры за две недели стали и моими, поэтому проблема кто с ними будет сидеть теперь у нас с Лавровым на двоих.

— Да-ша! — Яна, скользя по полу, влетает на кухню и отрывает от размышлений и медитации на так и непрочитанные сообщения моих, — ты чем нас кормить будешь?!

— Ну… — я откладываю телефон и заглядываю в холодильник, — кашу будете?

— Овсяную? — Яна корчит трагическую рожу и возводит очи горе.

Явно интересуется у небесной канцелярии и потолка, за что им жизнь послала меня с моими кулинарными талантами. Точнее, их отсутствием.

Вот я разве виновата, что все остальные каши, кроме овсянки, у меня пригорают и пересаливаются?

— Могу манку, — я радушно предлагаю альтернативу.

А Яна бледнеет, в ее глазах мелькает отчаянье и еще более отчаянно она начинает мотать головой.

— Н-не надо, — с ужасом шепчет бедный и голодный ребенок, чтобы дипломатично и благоразумно добавить, — овсянка тоже очень вкусная каша.

Кто бы сомневался.

Я такого же мнения, особенно после того, как манка в последний раз подгорела и затвердела до состояния «ножом не проткнуть».

— Так и знала, что ты сделаешь правильный выбор, — я довольно ухмыляюсь и достаю из холодильника молоко.

А Яна фыркает и кивает на мой телефон:

— Тебе звонят.

Она подходит ближе к столу и с любопытством разглядывает всплывшую на экране фотографию.

— Красивая, — Яна поднимает голову и вопросительно смотрит на меня. — Кто это?

Мне на экран смотреть не надо, кто звонит я и так знаю.

— Квета, — я тяжело вздыхаю и, настроив медленный огонь, тоже подхожу к столу. — Моя подруга. Лучшая.

И отвечать подруге лучшей я не спешу, хотя уже два пропущенных от нее видела.

— А… почему ты трубку не берешь? — Яна хмурится. — Мама с папой и Кирилл всегда ругаются, если мы не отвечаем. А твоя подруга не будет разве ругаться?

— Не будет, — я криво усмехаюсь и помедлив все же отвечаю.

— Дарийка, ты обалдела?! — моя Квитанция, как втайне ее зову я, начинает шумно и задорно, как всегда. — Три пропущенных — это знаешь что?! Это значит, что тебя похитили, продали в рабство, убили, расчленили и выбросили по частям в канализацию!

— Ты опять на детективы подсела? — я хохочу, сгибаясь пополам под ошарашенным взглядом Яны.

— Нет, — чуть помолчав, отвечает недовольно моя лучшая подруга, — я только пять сезонов Преступника посмотрела! Что?! Да там…

Квета переходит в наступление и на чешский, ускоряется, и разобрать ее пламенную речь получается через слово в лучшем случае, но я все равно слушаю, не перебиваю и с улыбкой подмигиваю Яне.

Нет, Квитанции в моей жизни последние четыре месяца определенно не хватало. Да и вообще свою жизнь без нее я не представляю.

Хотя общаемся мы и не так часто, а видимся еще реже.

Квета живет в Праге, и познакомились мы с ней очень давно. Мне было семь, ей десять. Мы с мамой первый раз в жизни полетели отдыхать за границу, на пять дней, в Карловы Вары, а Вета на каникулы была сослана в Вары к бабушке.