Эдем 21 - Кирилл Манаков

— Но только видим мы, что ревностное трудолюбие, с коим вы, дети мои, приступили к выполнению Очищения, не всегда оказывается соразмерным целям, поставленным Конклавом. И вспомнил я Святые Начальные Уложения, где сказано, что радение безуспешное хуже, чем нерадение, ибо исправлять ошибку куда хуже, чем начинать дело заново.

На месте Виктора Александровича любой другой затрепетал бы, поскольку это было неприкрытое обвинение в нерадении. В уголках губ Дональда играла едва заметная усмешка. Но Магистр Московского Магистрата оставался невозмутимым, почтительно слушая главу Ордена. А тот говорил все тем же тихим скрипучим голосом.

— Сообщили мне, что были допущены ошибки, которые привели к тому, что детали наших стараний стали известны не кому бы то ни было, а специальным службам Московии. И это не один проект, не два, а, по крайней мере, десяток!

Вот Дональд, мерзавец, все-таки донес. А ведь времени не хватило совсем немного, Приорат Спокойствия идет по следам, вот-вот выйдет на источник утечки, но Дональд успел нанести удар. Обвинять его сейчас — поистине самоубийственно, значит надо попытаться потянуть время, дать возможность оперативникам завершить работу.

— И, насколько я знаю, до сих пор Магистрат не разобрался с причинами такого провала? — обратился Великий Магистр к Виктору Александровичу.

Вопрос был опасен. Но в нем содержался ключ к спасению, который надлежало вычленить. Надо только показать, что ничего существенного не произошло и надо совсем немного времени, чтобы все исправить.

Но Великий Магистр не дал ему договорить.

— Не следует, сын мой, тратить ненужные слова. Мне ведомо многое, а слова — это только слова.

Великий Магистр высоко поднял голову и каркающим голосом произнес:

— Я объявляю измену Ордену!

Виктор Александрович, вместо того, чтобы испугаться, изумился для глубины души. Нерадение, конечно тяжелое преступление, но измена! Бывает, конечно, что за неправильный переход улицы приговаривают к смертной казни… "Бедная Ия", — успел подумать Виктор Александрович, заметив торжествующий блеск в глазах Дональда.

Виктор Александрович увидел Рыцаря-Экзекутора в последний момент. А Дональд почувствовал его появление по движению воздуха за спиной. Но было уже поздно. Свистящий змеиный звук — и голова Дональда скатилась на полированную поверхность стола.

XIII

Обливаясь потом, Сабир сел на кровати. Все начиналось сначала. Чуда не произошло.

…Сабир — воин. У него нет сомнений, нет раздумий. Он беспощаден. Он опасен. Он смертоносен, как укус кобры.

Сабир — друг и собеседник. Он мягок, улыбчив, он прекрасный рассказчик.

Но никто из его врагов и друзей не знал, что его персональный ад начинается, когда он возвращается домой, скидывает одежду и ложится в кровать. Тогда приходит боль. Она стягивает колючим обручем голову, входит в позвоночник и сводит судорогой спину.

Сабир сворачивается калачиком и тихо поет колыбельную, ту самую, которую пела его мама. Боль не уходит, она прячется в голове, где-то за глазными яблоками. Он засыпает, но ненадолго, и все начинается сначала…

Сабир оделся и вышел на балкон. Холод сжал виски, и стало немного легче. Он вышел из квартиры, оставив дверь незапертой. Подморозило, шел легкий снег, и Сабир жадно вдыхал морозный свежий воздух.

На самом деле, боль была его спасением, если она отпускала, то перед глазами возникал маленький мальчик в полосатом халатике, и Сабир с трудом мог удержаться от крика.

Он шел по тропинке Битцевского парка, было спокойно и свежо.

— Воин!

Тихий, вкрадчивый голос. Сабир остановился и резко обернулся. Чувство опасности мгновенно очистило сознание, боль растворилась, видения исчезли, он оглянулся по сторонам. Никого.

— Воин!

Сабир закрыл глаза. Барсу в горах не нужно зрения, чтобы почуять врага. Он просто знает, где враг. По звуку плавно оседающего на землю листа, по тонкому движению воздуха, по учащенному биению сердца. Сабир резко повернулся и протянул руку в сторону тополя, стоящего в нескольких шагах от тропы.

От дерева отделилась высокая фигура.

— Воин, выслушай меня…

— Ну, здравствуй, враг мой, — хищно усмехнулся Сабир и прыгнул.

Его удар ушел в пустоту. Противник как тень скользнул в сторону, уходя от атаки. Сабир еще не закончил движения, когда свет желтых фонарей вдруг стал белым, все окружающее стало выглядеть как картинка в черно-белом телевизоре, редкие снежинки замерли в воздухе, а сам воздух стал густым и тягучим. Он провалился в боевой транс. Пространство свернулось в узкий коридор, в конце которого стоял противник. Обострившимися чувствами Сабир физически ощущал опасность, исходящую от этого человека. Он несколько раз глубоко вдохнул, насыщая кислородом кипящую от адреналина кровь, и рванулся вперед.

На тихой тропинке Битцевского парка, освещенной редкими фонарями, две беззвучные тени метнулись друг к другу, на секунду сплелись в яростной схватке и отскочили в стороны, застыв в боевых стойках.

Сабир, поджарый и хищный с раскосыми глазами степняка, получив удар в подколенную чашечку, подволакивал правую ногу, а его противник, очень высокий, жилистый, с абсолютно лысой головой и оттопыренными ушами, отвел за спину правую руку, оберегая поврежденную кисть.

— Ты доволен, воин? — спросил он.

— Да, — просто сказал Сабир и с уважением кивнул головой.

— Почему ты меня назвал врагом?

— Потому, что ты как друг вошел в дом моих врагов.

Высокий усмехнулся:

— Тогда я твоя цель, а не твой враг.

— Может и так, — согласился Сабир.

— Или, — продолжал высокий, — не то и не другое. Ты же знаешь.

Сабир внимательно посмотрел на собеседника.

— Ты меня видел?

— Да.

Вчера, наблюдая за объектом Ордена, он заметил этого человека, подъехавшего к особняку на автомобиле. Тот вышел из машины и сразу посмотрел в сторону соседнего дома, как раз туда, где была установлена камера наблюдения. Внимательно так посмотрел. У Сабира, сидевшего за монитором, было полное ощущение того, что ему заглянули прямо в глаза.

Сабир сунул руки в карманы спортивной куртки и, не спеша пошел по тропинке. Высокий двинулся рядом.

— Меня зовут Игнат, — он на ходу протянул руку Сабиру, — для друзей — Ганя.

Сабир внимательно оглядел Ганю. Высокий. Сильный. И с добродушной, до ушей улыбкой. Ганя и есть Ганя. Не было еще никого, кто смог бы противостоять находящемуся в боевом трансе Сабиру. А этот смог, и приложил так, что пару дней придется похромать. Правда и сам получил. Сабир больше не чувствовал опасности, не было и не раз спасавшего жизнь ощущения близости врага.