Щекочу нервы. Дорого (сборник) - Андрей Дышев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– У тебя с собой есть какие-нибудь вещи, документы? – спросил Воронцов, снимая налипший с ее шеи розовый цветочный лепесток.
– Конечно, паспорт есть. Принести?
Она подбежала к кабине, ловко запрыгнула внутрь, разулась и встала ногами на сиденье. Полка со смятой постелью напомнила ей вчерашний дождь, мокрый асфальт с пузырящимися лужами и раскисшую обочину. Даше стало немного грустно. Она даже на мгновение закрыла глаза, рисуя в воображении теплый салон, уютную постель, бутылку пива «Хлебное»… Вот и эта страничка жизни закончилась. Жаль только, что фургон разграбили. Непонятно только, кто и когда успел это сделать? Даша вытащила из-под подушки рюкзачок. Он все еще был влажным. Она расшнуровала горловину и вытащила маленькую тряпичную сумочку с документами, косметикой и деньгами. Рюкзачок затолкала под матрац. Потом наскоро разровняла одеяло, взбила подушку и перед тем, как спрыгнуть на траву, посмотрелась в зеркальце над ветровым стеклом.
– Вот, – сказала она Воронцову, протягивая паспорт. – Только я тут сама на себя не похожа. Фотографировалась в Мстиславле, и как раз в тот день ветер был страшный, и можете представить, что у меня потом на голове было, да и фотограф, по-моему, был после какого-то большого праздника…
Воронцов закрыл паспорт и, нежно глядя на Дашу, сунул его себе в карман.
– А больше ничего ты мне не хочешь сказать, Верстакова Дарья Михайловна?
Даша захлопала глазами.
– А что я должна сказать? – спросила она, закидывая лямку сумочки на плечо.
– Ну, раз нечего сказать, тогда пошли, а то, кажется, снова дождь собирается!
– Куда пошли?
– Да вот товарищ старший лейтенант обещает нас салом накормить. Да, Шурик? Заодно поищем хозяина «КамАЗа».
И он снова опустил руку на плечо девушке, только на этот раз она не стала сопротивляться. Ей было приятно, спокойно и интересно: чем все это кончится?
4
По улочке, ведущей по покатому склону, «УАЗ» взобрался без особых проблем, так как мелкая трава крепко держала грунт и не давала ему расползаться под колесами. Центральная деревенская улица пострадала от дождя намного сильнее, но водитель вовремя съехал с дороги на обочину, ближе к палисадникам, где тоже росла трава. Проблемы начались тогда, когда машина выехала на большак, связывающий Упрягино с районным центром.
– Да что ты все время виляешь, как уж на сковородке? – крикнул Довбня водителю. – Покойник, между прочим, не может держаться руками за борта!
Грунтовая дорога больше напоминала грязевой поток, чем коммуникацию. Надрывно воя мотором, «УАЗ» месил колесами жидкую глину, брызгался тяжелыми коричневыми каплями, подпрыгивал, плюхался в жижу брюхом, и его заносило то к одной обочине, то к другой.
– А что я могу поделать? – оправдывался водитель, дурными глазами глядя на дорогу. – На тракторе надо было ехать! У меня же не джип! У меня ласточка!
Тем временем «ласточка» зарылась в жижу по самый кузов и остановилась посреди пустынной дороги. Как назло, начал накрапывать дождь.
– Все, приехали! – злобно процедил водитель, продолжая давить на педаль газа. Слабо покачиваясь, машина визжала, булькала, салютовала грязевыми брызгами, и ее, словно подбитый танк, окутывал сизый дым.
– А ты враскачку, враскачку! – давал дурацкие советы медик, оттягивая тот момент, когда ему придется выталкивать «УАЗ» из грязи.
– Враскорячку! – проклиная судьбу, огрызнулся водитель. Он и без того чувствовал себя ущемленным, что приходится развозить покойников, а такая омерзительная дорога окончательно добила его самолюбие. – Выталкивать надо!
Довбня сделал вид, что не расслышал последних слов водителя. Он лихорадочно думал, что бы еще предпринять, и с надеждой вглядывался в даль. Но дорога была пустынной, дураков не было ездить тут в дождь. Наконец он решился. Снял обувь, подкатал брюки и спрыгнул в грязь.
– Враскачку! – кричал он, упираясь плечом в борт машины. – И раз! И два!
Машина скрипела и раскачивалась, словно язык колокола, внутри фургона что-то перекатывалось, и медик морщился и вполголоса матерился. И вдруг машина, подобно большой лягушке, выпрыгнула из ямки, нырнула в кювет и перевернулась кверху колесами. Довбня ринулся к машине, рухнул перед дверью на колени и посмотрел в заляпанное окошко. Водитель продолжал сидеть за рулем вниз головой, упираясь темечком в гнутый потолок кабины. Лоб его, словно потом, был покрыт жирными каплями крови.
– Я же говорил, – со стоном произнес водитель, морщась так, что его лицо стало неузнаваемым, – что это ласточка, а не джип. Загубил машину из-за вашего жмурика!
Медик схватился за ручку и рванул дверь на себя. Водитель стал выползать, упираясь руками о землю, лег на траву, поджал к животу ноги и прикрыл глаза, словно приготовился умереть.
– Кажется, ты башку разбил, – дрожащим голосом сказал Довбня, убирая с окровавленного лба водителя прядь волос.
– Что? Мозги видно? – простонал водитель.
– У тебя аптечка есть?
– Какая, на хрен, аптечка! Я же не раненых вожу, а покойников!
Довбня снова схватил водителя за плечи и усадил его, прислонив к перевернутой машине.
– Как же тебя так угораздило? – бормотал он, с отчаянием глядя по сторонам. Глазу не за что было уцепиться. Вокруг, словно море, простирались поля, над которыми плыли клочья тумана.
– Ой, череп раскалывается, – причитал водитель, закатывая глаза. – Помираю…
Кровь заливала ему глаза.
– Тихо, тихо, – не на шутку испугался Довбня и, опустившись на корточки, стал ползать вокруг машины, заглядывая в окна кабины. Он искал какую-нибудь тряпку, чтобы перевязать водителю голову. Ничего, кроме старой футболки, выпачканной в смазке, он не нашел. Отбросив бесполезную тряпку в сторону, медик стащил с себя рубашку, оторвал от нее рукав и соорудил на голове водителя повязку.
– Идти можешь? – ласковым голосом спросил он и заискивающе посмотрел ему в глаза. – Ноги хоть целы?
Водитель слабо кивнул. Довбня закинул его руку себе на плечо. Морщась от боли и напряжения, водитель встал.
– Ничего, братан, ничего, – подбодрил Довбня. – Надо выбираться из этого проклятого места. Может, встретим машину или найдем какую деревню. Хотя бы бинт, перекись и промедол, и все будет хорошо…
Они поковыляли по лугу туда, где за темной рощей проглядывали крыши домов.
5
Воронцов присел на край сруба и посмотрел в жерло колодца. Темная торфяная вода была рядом, и он увидел свое отражение, похожее на портрет в черной рамке.
– Эту воду пить нельзя, – сказал участковый. – Зацвела. Только на полив годится. Чистить надо, а некому.
– А я умираю пить хочу, – сказала Даша, тоже заглядывая в колодец. И она обратила внимание, что отражение напоминает портрет в черной рамке. «А мы неплохо смотримся вместе!»
– Много людей в деревне живет? – спросил Воронцов.
– Да где там много! Три калеки! – ответил участковый. – У нас же тут чернобыльская зона. Радиоактивное облако прямо над нами прошло. Кто смог, тот уехал. Кого дети забрали, кто сам помер…
– Хороши калеки! – сказал Воронцов и со смыслом взглянул на участкового. – Двести телевизоров растащили.
– Я сам не знаю, как такое могло случиться, – развел руками Шурик. – Люди тут, считай, безобидные. Ну, бывает, напьются, подерутся. Но чтоб…
Воронцов махнул рукой, чтобы Шурик придержал язык.
Они поднимались вдоль картофельных участков, огороженных кривыми, почерневшими от времени жердями. Участковый с подъемом справлялся хуже всех и потому отстал.
– А вот и хата Евсея, – Шурик кивнул на покосившийся дом.
– Его жена дома? Дети?
– Женка его померла. Еще три года назад. Остался Евсей вдовцом. А дети… У него три девки, да все, кроме младшей, разъехались.
Ни забора, ни плетня. К терраске, окна которой вместо занавесок были закрыты пожелтевшими газетами, вела утоптанная тропинка, щедро усеянная куриным пометом. В сарае истошно визжал поросенок. На крыльце сидел черный худой кот и вылизывал у себя под хвостом. Петух, балансируя на покосившейся лавочке, захлопал крыльями, вскинул голову, но, увидев незнакомых людей, горланить передумал.
Шурик первым поднялся по ступеням крыльца, по-хозяйски широко распахнул дверь и, гремя ботинками, зашел в сени.
– Хозяин! – громко позвал он. – Евсей, ты дома?
Воронцов зашел в дом за ним следом. После яркого дневного света сени, казалось, были наполнены непроглядным мраком. Пахло старой рухлядью и керосином. Шурик прошел вперед по скрипучим, прогибающимся доскам и открыл еще одну дверь – тяжелую, пухлую, обшитую разноцветными тряпками. Пригнувшись, чтобы не удариться лбом о низкий косяк, он заглянул в комнату:
– Вот, Евсей, принимай гостя! Следователь из областной прокуратуры к тебе пожаловал…
«Следователь! – мысленно ахнула Даша, стоя за спиной Воронцова. – Из прокуратуры! Это почему? Зачем он тут?»
