Черные береты - Николай Иванов

Освободившись от нападавших, Андрей шагнул было к Наполеону, но вынужден был замереть на месте: тот держал у груди пистолет. Настоящий ли, газовый или муляж — поди разбери, но рисковать не было никакого смысла.

— Против лома нет приема, — поднял руки Тарасевич, прекрасно зная приемы и против лома, и против пистолета. Только в драке верх берут не наглые, а расчетливые. И слово последнее не сказано. А оно будет за ним.

— Скажи друзьям, чтобы не дергались, иначе переломаю ненароком им ручки да ножки, вот неудобства-то будут, — кивнул назад Тарасевич, не сводя взгляда со старшего.

Кажется, предупредил вовремя — за спиной замерли.

— Ну, так и чем занимаемся? — попытался поставить старую пластинку Наполеон.

— Строю Эйфелеву башню, — не уступил и Андрей.

Давно, наверное, не отвечали четверке наглостью на наглость. И то, что Эйфелева башня станет для них красным платком, Андрей знал, еще не повторив этой непонятно откуда родившейся у него в голове фразы. Поэтому резко обернулся, собрался, взмахнул руками. Нападавшие, не успев дотронуться, рухнули у его ног, как подстреленные. Наполеон, забыв про оружие, ошарашенно глядел на схватившихся за головы, безуспешно пытающихся встать напарников18.

— Ты, что ль, интересовался, чем занимаюсь? — переспросил его Тарасевич. — Огородик думаю разбить. Да посадить лучок, укропчик, огурчики. А пивка не осталось? — переключив внимание противника на левую руку, в которой тот все еще держал банку, Андрей подошел к нему. Стал сбоку. — А теперь убери пушку.

Наполеон торопливо повиновался — отдал пиво, засунул в пиджак пистолет.

— А что вы здесь собираетесь делать? — опустошив банку, окончательно взял инициативу в свои руки Андрей.

Собеседник почувствовал это, может, хотел даже, подобно Андрею, ответить про Эйфелеву башню, но, глянув на все еще «плывущих», шатающихся даже на карачках сотоварищей, благоразумно передумал.

— Да все дело в том, что эту землю купила наша фирма, — охотно сообщил он. — Завтра здесь начнутся работы, так что огород, к сожалению, придется перенести в другое место. А они… — кивнул на своих подручных. — Что с ними?

— А черт их знает, — пожал плечами Андрей. — Подбежали и рухнули ни с того ни с сего. Наверное, съели что-нибудь.

Демонстративно подчеркивая полную свою непричастность к происшедшему, сорвал одуванчик. Примерился, дунул на него, пытаясь с первого раза сорвать все пушинки. Получилось: голый цветок стыдливо замер в его пальцах.

С цветком и кооператорами все ясно, а что делать ему самому? Прожита уже достаточная жизнь, чтобы понять: ничто в ней не случайно. Если ему начертано на роду жить рядом с опасностью, то cпокойствие испытываешь именно на краю пропасти. Он понял, от чего устал, что его погнало из Мишкиного дома, толкнуло на драку — он устал ждать опасности. И сейчас, нутром почуяв холодок, нервно успокоился: наконец-то. Жизнь зацепила его вновь не лучшей своей стороной, но иного просто не могло быть. Теперь надо просто посмотреть, что из этого получится.

— А теперь — до свидания. Мне хочется побыть одному, — отправил Андрей гостей с поляны.

— Так ведь фирма… — начал старший, но Андрей перебил его:

— Полян в Подмосковье много. Я со своей уходить не собираюсь…

3

Китайцы уверяют, что самый легкий день — это прожитый. Правильно уверяют, ибо будущим своим Андрей не обольщался. Люди, покупающие землю под Москвой и спокойно разъезжающие с оружием — братия еще та. Завтра, без сомнения, они прибудут с начальством и подкреплением: или наказать наглеца, или посмотреть его в деле. Тут все зависит от того, как преподнесет встречу своим хозяевам четверка.

Открытого боя или драки он не боялся: встреча на поляне сошла за тренировку и показала, что еще ничего не забыто из тех приемов, которым обучался их отряд в Риге. Свалилась им тогда удача — тренера по рукопашному бою отыскали среди офицеров-ракетчиков, выпускников Краснодарского училища. А уж про то, что там творил чудеса в секции рукопашного боя некий полковник Кадочников — про то молва доходила до любого, кто хоть мало-мальски интересовался борьбой.

— Мы не японцы и не китайцы, и никогда ими не станем, — надо полагать, словами Кадочникова начал свои занятия ракетчик. — Поэтому все эти карате, у-шу, восточные единоборства, хотим мы того или нет, нам, славянам, чужды и противоестественны даже просто по движениям, по ритму дыхания. Не говоря уже о психологии души. Если мы, русские, пойдем по их пути, то навсегда останемся вторыми: копии никогда не бывали лучше оригиналов. Утверждаю: лучшая борьба — это русский стиль. Прошу любого, — вызвал он на ковер помериться силой.

И когда один за другим весь отряд, а в конце и сам Млынник, оказались на полу, созрели последние скептики.

— В русской борьбе нет приемов, в ней существуют только принципы этих приемов. Интуиция, — влюбленно говорил лейтенант. — Вспомните детство. Если вас когда-нибудь били по голове или просто замахивались, вы ведь, ничего не зная из борьбы, тем не менее, выставляли над ней домик, и удар скользил по рукам, уходил в сторону. Силу нужно не встречать жестким блоком, как учат во всех секциях, а обходить ее. Затрата энергии — минимальная. Тогда вы можете драться хоть целый день и даже не вспотеть. Кто готов меня ударить?

Вышел Андрей, долго примерялся и ударил сбоку левой. Однако рука соскользнула вниз, увлекая за собой, закручивая — и, не устояв, он оказался на матах.

— Видите, я работал только мизинцем, отводил удар. И сила нападающего сработала против него самого — увлекла, закрутила. Все согласно законам физики и геометрии. Я не смогу повторить этот прием, потому что его нет, Я его придумал именно для этой ситуации. Но я хорошо знаю механические законы. И даже если буду ранен в руку или ногу, удержу двух-трех нападающих. Прошу еще.

Неизвестно по какой системе, но ракетчик выделил в конце тренировки нескольких человек, обучил и показал некоторые приемы и с биоэнергетикой. Оказался среди избранных и Андрей.

— Теперь у тебя в руках страшное оружие, — перед отъездом Андрея из Риги напомнил лейтенант. — Дай себе слово никогда не применять его без особой нужды.

Дал. И честно держал его. Даже у могилы Зиты, когда латыши взяли его голыми руками. Впрочем, там, на кладбище, он и не вспомнил об этом. Да и не смог бы он у могилы жены устраивать потасовку.

А вот после вчерашнего пришла уверенность, что вся эта шелупонь с пистолетами не так страшна, как кажется. Ему же надо настраиваться на встречу с их хозяином. А хозяева сами кулаками не машут…

Его уже ждали. «Тойота» и две «девятки» стояли у обочины шоссе с распахнутыми дверцами, но Андрей приглашение проигнорировал. Подобрав по пути подвернувшийся осколок кирпича, прошел к прежнему своему месту, присел на кочку. Очистил от земли кирпич, сбил острые края и опустил его в карман пиджака: пригодится. Сорвал несколько листочков щавеля, росшего вокруг кочки. Кислотища, а жевать хочется. Как в детстве в детдоме…

Хлопнувшие дверцы закончили воспоминания. По пять человек из трех машин — это пятнадцать. Многовато. Значит, глаза у четверки были перепуганные, если прикатили такой сворой. Лезть сегодня на рожон нет смысла, но и бухаться в ножки — исключено. На того, кто у ног, очень просто наступить сапогом. Ему же надо попытаться заработать у них денег. Быстро и много.

Впереди толпы крутился Наполеон, явно гордясь своим знакомством с Тарасевичем и подчеркивая этим свою значимость. В центре шел еще более меньший Наполеончик — аккуратненький, в кожаной куртке, с лоснящейся прической, усиками. Но даже со стороны видно, что уверенный в себе и в своем окружении. Хотя остановился почти на том же самом месте, где и вчерашние его нукеры: видимо, есть какая-то чисто психологическая безопасность расстоянии именно в три метра: для одного прыжка много, а выражение глаз видишь и голос в разговоре не повышаешь.

Наверное, Наполеон-1 рассказал о встрече весьма подробно, потому что Наполеон-2 спросил с ходу:

— И чем занимаемся?

Эх, как красиво было бы опять загнуть про Эйфелеву башню, но… три на пять — это пятнадцать. Скопом навалятся — можно не управиться. А в «тойотах» шалава не ездит…

— А вот он знает, — кивнул Андрей на вчерашнего знакомого. Тот согласно закивал, потом, правда, поумерил свой пыл: дошло, что и такой ответ — все равно, что про долбаную башню. Замер под взглядом меньшего своего двойника: простите, понял, что прикажете — сделаю и исправлюсь.

Приказал показать «фермера» в работе.

— А может, не стоит? — спросил Андрей, поняв его желание и увидев, что из толпы выступил, играя бицепсами, самый накачанный парень. — Ведь и так все ясно.

— Здесь командую я, — улыбнулся Наполеон-2.

— Тогда — ко мне! — резко приказал Андрей смельчаку, сбрасывая с одной руки пиджак.

Вышедший, видимо, привык к резким командам: чисто механически повинуясь, принял стойку. Тарасевич тоже сделал легкий выпад, но только для того, чтобы взмахнуть пиджаком и по широкой дуге припечатать лежавший в кармане кирпич в спину нападавшему. Тот замер от неожиданной и непонятной боли, но затем разъяренно повернулся боком и резко выбросил вверх ногу, стремясь попасть Андрею в челюсть. Но мгновением раньше Тарасевич присел, поймал ногу на плечо и резко выпрямился. Боль в раздираемой промежности на этот раз оказалась намного сильнее, потому что парень, взвыв, уже скрюченным повалился на землю. Андрей, вновь перехватывая инициативу в свои руки, указал вчерашним бедолагам.