Грозный год - 1919-й (Дилогия о С М Кирове - 1) - Георгий Холопов

- Мы наведем порядок в городе, - ответил им Киров. - За это можете быть спокойны. Важно, чтобы об этом знали и рабочие. Кстати... что говорит народ о происшедших событиях?

- Вы о ревкоме? Народ рад, что он создан, - ответил Мусенко. - Только плохо, что людей мутят новым декретом о хлебном пайке.

- Кто мутит?

- Да известно кто! Господа меньшевики. Сидят в фабзавкомах, вот и мутят!

- А что говорят?

- Глупости, на что еще способны?.. Говорят, будто бы хлеба в городе много, склады ломятся, а мы его не даем народу. Вот как, товарищ Киров!

- Что еще говорят?

- Ведут агитацию за свободную продажу хлеба, за отмену карточной системы.

- Это не глупости, Мусенко. Как народ относится к этим разговорам?

- Народ-то ведь разный, товарищ Киров. Кто посознательней да с коммунистическим понятием, тот, конечно, дает отпор таким разговорчикам, а кто того... значит, небольшого ума и дальше своего носа не видит, тот, глядишь, и уши навострит, не все и поймет.

- Я о хлебе все скажу, всю правду, - задумчиво проговорил Киров.

- Вот и хорошо! - обрадовался Нефедов. - А то наши комитетчики уже решили, что вы обойдете этот вопрос. И намереваются открыть дискуссию по хлебу.

Киров усмехнулся:

- Дискуссию им не придется открывать. С декрета о хлебном пайке я и начну разговор!

- Тогда ловко получится! - Нефедов от удовольствия даже зажмурил глаза. - А то у них и оратор подготовлен, для затравки, так сказать. Ребята мне передали. И не один, а целых два!

- Второй - запасной, на всякий случай. - Мусенко рассмеялся, махнул рукой. - Пригласили из города. Не надеются на себя.

- Вы родом из Прикумья? - спросил Киров Мусенко.

- Нет, товарищ Киров, я коренной астраханец. Из Прикумья у меня жена. Из Величаевки! И сейчас она там вместе с детьми. Вывез я их туда еще прошлым летом.

- Сколько у вас детей?

- Трое: две девочки и мальчик.

- Величаевка, Величаевка... - задумчиво произнес Киров. - Это, пожалуй, одно из крупных сел Ставропольщины?

- Да, товарищ Киров, село большое, богатое. Недалеко - знаменитые прикумские камыши, золотое место для охоты. Водится там любая птица, кабанов много.

- Скажите, - продолжал спрашивать Киров, - родня у вашей жены из казаков или из иногородних? Много у вас знакомых среди местных жителей?

- Родня - из иногородних. Костромские! А из местных крестьян мало кого знаю. Не приходилось иметь с ними дела. Вот есть в Величаевке у меня дружок хороший, охотник заядлый - Петр Петров. Мы с ним походили по болотам и плавням! - Мусенко готов был рассказывать и рассказывать об этих "золотых для охоты местах", но вздохнул и замолчал: он понял, что не из праздного любопытства Киров расспрашивает его о семье и родне жены.

- Воевали? Были на фронте?..

- Три года вшей кормил в окопах. Был ранен тяжело, отпустили домой на поправку. Приехал в Астрахань, четыре месяца пролежал на койке, потом стал ходить с палочкой... Хотели определить в тыловую часть, но я слесарь, пошел на завод. Так и вернулся в свою рабочую семью! В Астрахани нам с Нефедовым еще пришлось повоевать в дни январского и августовского мятежей. Но вы об этом знаете...

- Вы тоже из фронтовиков? - обратился Киров к Нефедову.

- Так точно, товарищ Киров. Как и Мусенко, три года пробыл на фронте. Служил в пулеметном расчете...

Во дворе завода Кирова встретил почетный караул рабочего отряда. Одеты были кто во что, но вооружены все хорошо.

Сопровождаемый отрядом, Киров направился в гудящий, как улей, механический цех.

Был как раз обеденный перерыв, и сюда собрались рабочие всех цехов.

В самом начале своей речи Киров рассказал собравшимся о тяжелом положении Астрахани. Он объяснил рабочим, что декрет о сокращении хлебного пайка был подписан в целях ликвидации продовольственного затруднения.

С беспощадной откровенностью Сергей Миронович нарисовал тяжелую картину борьбы на фронтах гражданской войны, остановился на заговоре империалистов, стремящихся задушить первое государство рабочих и крестьян, определил основные задачи, стоявшие перед рабочим классом Астрахани.

- Астрахань - наиболее удобный пункт для переформирования армии, сказал Киров, зажав в руке фуражку и подойдя к самому краю разметочной плиты. - Астрахань - опорный пункт революции, охраняющий устье Волги от белогвардейцев, не дающий Деникину и Колчаку сомкнуть силы и создать единый контрреволюционный фронт! Наконец, Астрахань - база помощи большевистскому подполью в Закавказье, на Северном Кавказе, в Дагестане, в тылу у Деникина. Нам необходимо, товарищи, установить в Астрахани такой революционный порядок, чтобы удержать город. Из бойцов Одиннадцатой армии мы должны создать новую, крепко организованную армию, которая снова пойдет в наступление и очистит Северный Кавказ от деникинцев.

По душе пришлась рабочим откровенная речь Кирова. По душе пришелся он сам - коренастый, плотный, с открытым лицом и доброй улыбкой. А простота в речи, в одежде, в обращении - просто покоряла.

На разметочную плиту один за другим поднимались рабочие. Кузнецы брались ковать для красноармейских частей подковы и казачьи пики, плотники - делать телеги, модельщики - колеса для телег, медники и слесари - изготовлять походные кухни и кубы для кипячения воды.

И ни в одном выступлении не было жалоб на сокращение хлебного пайка!

Киров наклонился к Мусенко, спросил:

- Где же твои комитетчики?

Тот сперва не понял, о ком идет речь. Потом от души рассмеялся:

- Ушли.

- Давно?

- С середины вашего доклада. Переглянулись - и ушли!

- И ораторы?

- И ораторы! И первый и второй, запасной.

Афонин сказал:

- Мы могли бы ремонтировать пулеметы и винтовки! Могли бы делать и боеприпасы, товарищ Киров.

- Прошу сюда поближе, Петр Степанович, - пригласил Киров. - Что, например, из боеприпасов?

- Хотя бы гранаты! - Подойдя к разметочной плите, Афонин вытащил из кармана пиджака и высоко поднял над головой гранату, напоминающую кусок водопроводной трубы.

- А патроны?.. Могли бы делать патроны?..

- Почему бы нет! Мы их делали в прошлом году. У нас еще сохранился целый ящик, приезжайте как-нибудь, покажем. - Афонин сунул гранату в карман. - Дело это нехитрое, была бы прутковая медь.

- Конечно, пули лучше лить из свинца, - вмешался в разговор Мусенко. - Но свинца нет! Вот ухитряемся делать пули из меди. Ничего получаются, можно косить белую нечисть. Только беда: и прутковую медь трудно достать.

- Ну, а выход можно найти? - спросил Киров.

- Можно! Пусть прутковую медь нам дадут заводы "Норен" или Нобеля. У них есть литейные мастерские, - выкрикнул Афонин. - Вы, конечно, спросите, а где они возьмут медь?.. На это я отвечу: а медная посуда, дверные ручки, люстры из буржуазных квартир, десятка два колоколов с церквей - это ли не медь?..

- За колокола нам с вами божьи старушки повыдергивают бороды, ответил Киров под смех окружающих. - Но подумать об этом стоит!

- Что там думать! - запальчиво продолжал Петр Степанович. Конфисковать - и дело с концом! Только это надо сделать без помощи этого самого... как его... Буданова, члена губисполкома. А то он за милую душу и колокола на сторону продаст. Вы дайте команду! Мы с отрядом за день соберем тысячу пудов меди.

Афонина поддержали и другие рабочие:

- Больше соберем!

- Один колокол с кафедрального собора потянет тысячу пудов!

- Хорошо, - сказал Киров. - Предположим, что медь в нужном количестве мы достанем. А где у вас гильзы?.. Ведь для производства патронов главное - гильзы?

Из конца цеха донесся звонкий мальчишеский голос:

- Гильзы соберем! Прибегут ребята со всего Эллинга! Нанесем целую гору... Их много на полях...

Это кричал, сложив руки рупором, подручный слесаря Анатолий Семячкин, мальчик лет шестнадцати, в рваном картузе и в старом пиджаке Петра Степановича, тот самый сирота, которого Киров видел спящим в доме у Афонина в памятный вечер чаепития.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Вечером в губкоме партии открылась вторая губернская партийная конференция. На ней присутствовало шестьдесят делегатов и сорок гостей. Многие делегаты из-за бездорожья и снежных заносов не попали на конференцию в день ее открытия.

На другой день Киров выступил с большой речью.

Особенно много места Киров уделил борьбе за чистоту партийных рядов. Он говорил о том, что за год Советской власти в партию пришли тысячи преданных делу коммунизма рабочих, крестьян, интеллигентов. Они составляют железные ряды нашей партии. Но вместе с ними проникли и чуждые нам по своему классовому положению, чуждые нам по своему мировоззрению и характеру элементы. Трудности переходного периода, война, разруха, голод заставляют эти шаткие слои колебаться, порождают в некоторых из них недоверие к силам партии, к собственным силам, и эти элементы вносят расстройство в наши ряды.

В качестве примеров Киров назвал десяток фамилий руководящих работников, которым не только не место в рядах партии, а которых давно пора предать суду Ревтрибунала.