«Подвиг» 1968 № 04 - Журнал

Через несколько минут она вышла в сопровождении грузчиков в синих комбинезонах и беретах. В руках они несли приспособления для переноски тяжестей.

Грузчики не спеша молча поддели ременные петли под ножки шкафа, дружно приподняли его и осторожно, чтобы не поцарапать полировку, понесли.

У самых ступенек перед входом в служебное помещение стояли трое немцев, из тех оставленных на всякий случай, и наблюдали за работой грузчиков. Ничего подозрительного. Одни из них громко произнес:

— Осторожней, друзья! Смирно! Воздадим воинские почести кухонной рухляди!

Все трое громко захохотали.

Не поднимая ни на кого глаз и ничем не выдавая своего волнения, грузчики так же молча прошли в служебное помещение со своим необычным грузом, оцененным фон Шульцем в пять миллионов франков. Продавщица тихонько пояснила Мари-Те и Жюлю:

— На складе он будет в безопасности. Встретимся у аркады префектуры, подождите меня там. Через четверть часа я выйду к вам, обсудим, что делать дальше.

Она возбужденно улыбалась, миловидное лицо ее раскраснелось от волнения, но дыхание стало ровнее.

— Ну и страху же я натерпелась — на всю жизнь хватит! — сказала она просто.

А Жюль Грак тоже покраснел: он вспомнил длинную череду эпитетов в ее адрес — отнюдь не в превосходной степени, которыми он успел наградить ее за время обыска. От неожиданности и стремительной смены событий Мари-Те разволновалась и упавшим голосом поблагодарила продавщицу.

Они прогуливались под аркадой префектуры. Жюль вышагивал размашисто, нетерпеливо, и Мари-Те поспешно выстукивала каблучками рядом с ним. Крупный февральский снег медленно, как-то торжественно падал на землю. Мороз к вечеру крепчал.

— Наша новая знакомая не торопится, — сказал Жюль Грак.

Временами он украдкой бросал на нее взгляды, никак не решаясь спросить ее: откуда она знает того немца, шефа гестапо?

Видимо, и она почувствовала этот немой вопрос. Вдруг остановившись, спросила с победоносной улыбкой:

— Ну-ка, скажи, ловкую я шутку выкинула с фон Шульцем?

— Все это, конечно, так… но…

Она остановила его на полуслове:

— Я не очень-то рисковала. Одно из двух: или это действительно шеф гестапо, — судя по его поведению, он всем руководил, — тогда я попаду в самую точку. Или это один из его помощников, которому приятно хоть на минутку побыть рангом выше, и мы тоже выиграли. Наконец-то нам пригодились знакомства, компрометирующие отца.

Помолчав, она добавила:

— Скажи, как теперь отвертеться от приглашения? Не могу же я пить на брудершафт с палачом, каким бы обходительным и галантным он ни был? Да еще после того, как отказалась от отцовского приглашения.

Жюль Грак обнял ее за талию и засмеялся. Искренне и радостно. Девушка удивленно подняла на него глаза.

XXII

Ганс фон Шульц машинально опрокинул в себя бокал коньяку. Мысли беспорядочно вертелись в голове — неясные, отрывочные, чужие.

Он налил еще, отпил, стиснул в ладонях бокал и задумчиво, медленно начал вращать его.

В комнате было слишком жарко, он вяло подумал, что хорошо открыть окно. Вставать не хотелось, приятная усталость окутала все его тело, и он не стал вставать, поставил бокал и закурил сигарету.

«Да, на сегодня я проиграл: не поймал таинственного русского. Но за это я расстреляю несколько заложников. Дюжину для ровного счета вполне достаточно, чтобы нагнать страху и утихомирить кандидатов в герои… Но я еще схвачу за шиворот этого беглого смертника. Город для него — пустыня: он не знает языка, знакомств у него нет. Хуже, город — это джунгли, полные капканов. Нет, в таком положении еще никому не удавалось долго продержаться… А пока что я прикажу расстрелять дюжину заложников».

Он положил ноги на письменный стол и поудобней уселся в кресле.

«А девчонка действительно недурна… Вечер обещает быть не только музыкальным. Кто знает, может, эта француженка сделает его пикантным и захватывающим. Не зря у нее — как это говорят французы? — многообещающие глаза».

На старом патефоне, стоящем на полу, волнисто покачиваясь, вращался черный диск пластинки, и вместе с ним в такт поднималась и опускалась металлическая трубка с мембраной, почерневшая от времени, как панцири немецких рыцарей.

Ганс фон Шульц отогнал надоедливые мысли и приготовился слушать музыку.

Сейчас зазвучит всемирно известный похоронный марш из «Гибели богов». Сколько раз и с каким наслаждением слушал он эту трагическую музыку, музыку небытия, — она начиналась глухими и ритмичными ударами, которые потом подхватывала угрожающая, нарастающая тема смерти.

Сквозь туман опьянения Ганс фон Шульц вдруг ощутил в музыке Вагнера какое-то дурное предзнаменование. Почему-то вспомнился конец богов в Валгалле, охваченных пламенем, когда огонь пожирал тело погибшего Зигфрида, и он невольно задумался о положении в современной Германии. Фюрер витийствует, а настоящие нацистские идеалы гибнут. Он пожал плечами и с необыкновенным подъемом, обычно не присущим ему, проговорил:

— Если смешное и вправду убивает, я уже давно покойник. Старик Ницше говорил, что опьянение показывает вещи в воображаемо: а не в реальном мире, идеализирует их. У меня — наоборот: все окрашивается в траурный цвет и… — Он заколебался. — И разочаровывает.

Фон Шульц с удивлением заметил, что разговаривает сам с собой, и сердито швырнул сигарету в огромную бронзовую пепельницу на бамбуковой подставке.

«Нацистские идеалы? Уж не гестапо ли? — Он рассмеялся. — А почему бы не гестапо? Германия создана, чтобы побеждать и властвовать. Англия в руках евреев. Франция морально вырождается. Россией правят дикари, а Америка прогнила насквозь».

Черные мраморные часы пробили четверть четвертого.

«Итак, подведем итоги последних дней. Не густо. Коллективный побег арестованных из гестапо. Неуловимый большевик, убивающий в сутки по офицеру».

Уровень коньяка в бутылке падал еще стремительней, чем его настроение. Половина бутылки за час! Что и говорить, темпы генеральские.

«Ну и прекрасно, пускай. А что делать с Вернером? Я его отправлю на русский фронт. Между атаками он будет иметь возможность думать о смысле жизни. Он, видите ли, хотел защитить меня и убил француза. Мерзавец! Если он такой самоотверженный, то пусть лучше поможет немецкой армии взять Сталинград».

Он снова протянул руку к бутылке.

«Нет, мне решительно нравится эта маленькая француженка… Кошечка с зелеными глазами…»

Зазвонил телефон, и фон Шульц нехотя взял трубку.

— Алло! А, добрый день, мадемуазель. Конечно, внимательно слушаю. О! Это очень и очень интересно! Дело приняло такой оборот… Нет, нет, это я для себя, одна моя мысль, которая вам ни к чему. Дальше, прошу вас! Чудесная работа. Вы новая Мата Хари… Что? Но это же комплимент! Вы такая же талантливая и такая же прекрасная.

На его тонких губах появилась ироническая улыбка.

— Когда все окончится, заходите ко мне. Нет, не служебный разговор, разопьем бутылочку тет-а-тет за наши успехи… Через полчаса западня захлопнется, не волнуйтесь… Вы уверены, что именно таким путем нам удастся схватить верхушку? Хорошо, повторите адрес. Страховая контора Антуана Боннета, площадь Филипп-Маркомб, один. Благодарю!

Ганс фон Шульц положил трубку и задумался. Наконец-то судьба дает ему шанс накрыть всю шайку. «Не распыляя сил, схватить одним махом — это эффектное.

Похоронный марш заканчивался. Полковник нагнулся и остановил пластинку. Потом позвонил Вернеру.

В задней комнате маленького кафе на улице Ля Трей за бутылкой вина одиноко сидел рыжий головастик и улыбался своим мыслям.

«Послушай, Даннери, у тебя сияющий вид человека, получившего завещание, — сказал ему один давний приятель с черного рынка. — Ты выиграл главный приз на скачках?»

«А чего стоил мне этот приз? Жюль Грак, эта сволочь, и не подозревает, что однажды я видел, как он распространял в поезде свои мерзкие воззвания. Я как патриот сообщил об этом в гестапо. Пускай узнает на своей шкуре, что такое постоянная слежка, чтобы отпала охота играть в героев. Он, видите ли, не любит спекулянтов. Вот гад! Скажите-ка, брезгливый какой…»

Поль Даннери допил вино и заказал еще.

«Связи с гестапо могут понадобиться в любую минуту. А уж о перспективах без таких связей и говорить нечего. Теперь я знаю, как закрыть пасть многим…»

XXIII

Впервые за несколько месяцев Сергей Ворогин почувствовал себя по-настоящему в безопасности. Тревоги остались позади У войны вырвано несколько часов спокойствия. Он лежал и думал о том, что здесь-то никакая собака его не отыщет. Был он как бы за мощными стенами крепости, а друзья заняли свои места у бойниц. Больше того — о его крепости никто и не подозревал, кроме нескольких посвященных.