Голос - Арнальд Индридасон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Техники рассыпали по полу белый порошок для снятия отпечатков пальцев.
Эрленд увидел, как директор отеля вперевалку идет по коридору, пыхтя и отдуваясь, сжимая свой носовой платок. Толстяк заглянул в номер, где работали техники, и растянул рот до ушей.
— Я слышал, что вы поймали его, — сказал он и провел платком по шее. — И что это иностранец.
— Откуда вы узнали? — спросил Эрленд.
— Только что передали по радио, — выдохнул директор, не скрывая радости. У него был повод для торжества. Предполагаемый преступник найден, и, как оказалось, он не исландец и не принадлежит к персоналу отеля. — В новостях сообщили, что его задержали в аэропорту Кевлавика, когда он садился на рейс в Лондон. Англичанин?
У Эрленда зазвонил телефон.
— Мы не знаем, тот ли это, кого мы ищем, — проговорил он и ответил на звонок.
— Ты не мог бы потом спуститься вниз? — сказал Сигурд Оли в трубку. — Это не срочно.
— А как же твой рождественский пирог? — спросил Эрленд, отойдя подальше от директора.
— Он пьян, — сообщил Сигурд Оли. — Я имею в виду — Генри Уопшот. Бессмысленно говорить с ним. Не лучше ли дать ему проспаться до утра и допросить его завтра?
— Он поднял шум?
— Нет, вовсе нет. Мне сказали, что он шел за сотрудниками аэропорта спокойно и молча. Они задержали его на паспортном контроле и отвели в комнату для обыска, а когда пришел полицейский, его препроводили прямиком в машину, которая доставила Уопшота в Рейкьявик. Никакого шума. Он был неразговорчив и даже заснул по дороге в город. Спит теперь в своей камере.
— Я узнал, что в новостях прошло сообщение о задержании, — сказал Эрленд, взглянув на директора. — Люди надеются, что мы поймали нужного человека.
— У него с собой был только ручной багаж. Большой портфель для бумаг.
— А что в портфеле?
— Пластинки. Старые, некоторые вообще виниловые, как и те, которые мы нашли в подвальной комнате.
— Ты имеешь в виду пластинки Гудлауга?
— Мне так показалось. Не много. Среди других пластинок. Завтра все сам увидишь.
— Значит, он охотился за пластинками Гудлауга.
— Возможно, он украсил свою коллекцию, — предположил Сигурд Оли. — Увидимся завтра утром в участке?
— Нам надо взять у него анализ слюны, — напомнил Эрленд.
— Я займусь этим, — заверил его Сигурд Оли и попрощался.
Эрленд спрятал телефон в карман.
— Он признался? — спросил директор. — Да?
— Не помните, вы не видели его раньше в отеле? Генри Уопшот. Из Великобритании. Около шестидесяти лет. Мне этот тип сказал, что впервые приехал в Исландию, но, как выяснилось, он и раньше останавливался в этом отеле.
— Не припомню человека с таким именем, — отозвался директор. — У вас есть его фотография?
— Мне бы нужно ее раздобыть. Чтобы выяснить, кто из служащих знал его. Может, кто-нибудь вспомнит этого человека. Хоть какие-то мелочи.
— Будем надеяться, что вы скоро закончите это дело. — Директор тяжело вздохнул. — У нас пошли отказы вследствие убийства. В основном от исландцев. Иностранцы пока не очень в курсе. Но в ресторане стало меньше посетителей, и количество забронированных мест тоже сократилось. Мне не следовало разрешать ему жить здесь. Вот к чему приводит человеческая доброта. Проклятая мягкосердечность.
— Она из вас прямо-таки сочится, — заметил Эрленд.
Директор уставился на него, не зная, как расценивать это высказывание, но полицейский инспектор не обратил на это никакого внимания. Начальник отдела криминалистики вышел в коридор, поприветствовал директора отеля и отвел Эрленда в сторону.
— Здесь все такое же, как в любом другом небольшом двуспальном гостиничном номере в Рейкьявике, — доложил шеф криминалистов. — Ножа на тумбочке не оказалось, если ты на это надеялся, да и окровавленной одежды в сумке нет, никаких признаков того, что он контактировал с убитым в подвале. Тут просто масса отпечатков пальцев. Но очевидно, что гость решил смыться. Он оставил номер в таком состоянии, будто просто спустился в бар. Электробритва воткнута в розетку. Запасные ботинки стоят на полу вместе с тапочками, которые он привез с собой. Пока ясно одно — человек торопился. Он собирался бежать.
Криминалист вернулся в номер, а Эрленд подошел к директору.
— Кто отвечает за уборку коридора? — спросил он. — Кто наводит порядок в комнатах? Этажи делят между уборщицами или уборщиками?
— Я точно не знаю, кто какой коридор убирает, — сказал он. — Но парни такой работой не занимаются. В силу разных причин.
Он произнес последние слова с сарказмом, будто уборка естественным образом является женской работой.
— И кто же эти уборщицы? — добивался Эрленд.
— Вот, к примеру, девушка, с которой вы уже беседовали.
— Девушка, с которой я уже беседовал?
— Которая обнаружила в подвале покойника, — уточнил директор. — Горничная, которая нашла убитого Деда Мороза. Это, кстати, кажется, ее коридор.
Когда Эрленд поднялся к себе в номер двумя этажами выше, в коридоре его ждала Ева Линд. Девушка сидела на полу, опершись о стену, уткнув подбородок в колени. Эрленд подумал, что она спит. Но когда он приблизился, Ева посмотрела вверх и выпрямила ноги.
— Черт меня подери, таскаться в этот отель, — проворчала она. — Ты не собираешься перебраться домой?
— Начинаю думать об этом, — ответил Эрленд. — Мне тоже надоело это заведение.
Он сунул карту в щель на дверной ручке, и дверь открылась. Ева Линд поднялась на ноги и прошла за ним в номер. Эрленд закрыл за ней дверь, и Ева бросилась с ногами на кровать. Эрленд присел к столу.
— Как продвигается кейс? — спросила Ева, лежа на животе с закрытыми глазами, будто собиралась заснуть.
— Еле движется, — ответил Эрленд. — И перестань использовать все эти английские «кейсы». Почему бы просто не сказать: «Как идет расследование?»
— Не парься, чувак, — отозвалась Ева Линд, все еще не открывая глаз. Эрленд усмехнулся. Он смотрел на свою дочь, лежащую на кровати, и размышлял, каким воспитателем он для нее был. Возлагал ли он на нее большие надежды? Записал ли он ее в свое время на занятия балетом? Побуждал ли к игре на пианино? Мечтал ли о том, что она станет маленьким гением? Побил бы он ее за то, что она уронила бутылку с ликером на пол?
— Ты тут? — спросила она.
— Да, здесь, — устало ответил Эрленд.
— Почему молчишь?
— А что тут скажешь? Зачем все время разговаривать?
— Ну, к примеру, чтобы рассказать, что ты делаешь в этом отеле. Серьезно.
— Я не знаю. Мне не захотелось возвращаться к себе в квартиру. Такая вот маленькая перемена.
— Перемена? Какая разница, торчать одному в этом номере или у себя дома?
— Хочешь послушать музыку? — предложил Эрленд, пытаясь замять тему.
Он начал излагать Еве Линд ход расследования шаг за шагом, чтобы самому получить какое-то общее представление. Он рассказал ей о горничной, которая обнаружила Деда Мороза, заколотого ножом, и о том, что в свое время этот человек был необычайно многообещающим хористом, а выпущенные с его пением две пластинки разыскиваются коллекционерами. Исключительный голос.
Он достал пластинку, которую еще не слушал. На ней были записаны два псалма. Пластинка, скорее всего, была выпущена к Рождеству. На конверте был изображен Гудлауг в шапке Деда Мороза. Мальчик улыбался во весь рот. Ирония судьбы, подумал Эрленд. Он включил проигрыватель, и детский голос разлился по комнате, наполняя ее звуком, полным любви и печали. Ева Линд открыла глаза и села на кровати.
— Ты шутишь?
— Ты чувствуешь силу этого голоса?
— Я никогда не слышала, чтобы ребенок так красиво пел, — призналась Ева. — Думаю, я в жизни не слышала, чтобы кто-нибудь так превосходно пел.
Они молча сидели и слушали произведение, пока оно не закончилось. Эрленд дотянулся до проигрывателя и перевернул пластинку, чтобы послушать второй псалом. Когда музыка стихла, Ева Линд попросила отца проиграть пластинку еще раз.
Эрленд рассказал ей о родственниках Гудлауга, о концерте в Городском кинотеатре, о том, что отец и сестра прервали всякие контакты с ним более тридцати лет назад. Сообщил об англичанине-коллекционере, который намеревался сбежать из Исландии, но был одержим юным хористом. Сказал, что пластинки Гудлауга сегодня превратились в антикварную редкость.
— Ты думаешь, его из-за этого прикончили? — спросила Ева Линд. — Из-за пластинок? Из-за того, что в наши дни они дорого стоят?
— Я не знаю.
— Их много сохранилось?
— Не думаю, — ответил Эрленд, — и именно поэтому они так ценны. Элинборг говорит, коллекционеры ищут то, что уникально в мире. Но это еще ничего не доказывает. Кто-то из отеля тоже мог напасть на него. Кто-то, кто ничего не знал о мальчике-певце.