Третья жена шейха (СИ) - Хаустова Зинаида

— Что ты хочешь сказать? — хмурюсь я.

— Европейки неосознанно развращают своих мужей. Мужчины в течении дня в своих фантазиях имеют множество красивых встречных женщин, дома они уже не хотят надоевших жен. В Саудовской Аравии мужчины не отвлекаются на чужие тела. Вернувшись домой, они страстно желают своих женщин.

— Не знаю, ты описываешь каких-то ловеласов, которые помешаны только на сексе. Нормальные мужчины не будут смотреть по сторонам и всех желать, — обиженно поджимаю губы-ниточки.

— Мужчина по природе своей охотник, Латифа. Раньше он охотился по-настоящему. Убивая чужих мужчин и забирая их женщин. Если он не может делать этого в жизни, то делает это мысленно. Твои нормальные мужчины существуют только в твоем воображении. Вы превратили своих хищников в комнатных болонок, которые должны сидеть у ног жены. Но мысли контролировать вы не в состоянии.

— Мансур, у меня нет слов, — задыхаюсь от возмущения, — что за бред. Мужчина, уважающий женщину, не является никакой болонкой. Это нормальное положение вещей.

— Уважать женщину — это принимать ее природу. Не заставлять ее играть чуждую ей роль. Принимать ее слабость и брать ответственность. Женщина тоже должна уважать мужчину и его природу. Его силу и охотничий инстинкт.

— Прости, но это какие-то средневековые представления. Мы живем в век эмансипации женщин. В нормальных странах женщины ничем не отличаются от мужчин. Мы также работаем, занимаемся самореализацией, получаем образование.

— И к чему это приводит, Латифа? — Мансур вздергивает бровь.

— К тому, что мы самостоятельны. И можем прожить и без мужчины, — ответно дерзко вздергиваю бровь.

— К тому, что у вас скоро не останется мужчин. Кругом будут одни гермафродиты.

— Не поняла твою мысль.

— Поясняю на пальцах. Ты знаешь даосский символ Инь-Ян?

— Черно-белые рыбки? — уточняю я.

— Да. Вечная борьба противоположных начал. Мужчина должен оставаться мужчиной, женщина женщиной. Вы идете к тому, что в первых все больше женского, во вторых мужского. Скоро у вас не останется разных полов, будет один. Отличия будут только в половых органах, номинально существующих только для декорации. Гермафродиты не захотят гермафродитов. Ибо секс — это тоже борьба двух начал. Вместо черного и белого останется только серый. Цивилизация, в которой мужчина становится комнатной болонкой, обречена на вымирание.

— Ну да, конечно. Выживут только цивилизации, в которых женщины являются комнатными болонками, — сочусь злым сарказмом.

— Все. Замолчи, Латифа!

Мансур распинает меня своим телом и властно накрывает рот губами. Колени раздвигают мои бедра и лоно жестко пронзается твердью.

— Мы не в Европе, моя луна. Здесь совсем другие правила. Твое место подо мной, Латифа, и на женской половине. Запомни эту мысль и начинай к ней привыкать.

Глава 34. Рассвет

Мансур

Обнимаю сзади Латифу, свернувшуюся калачиком. Жена доверчиво спит в моих объятиях. Последняя ночь полной расслабленности.

Неделя пронеслась, как один миг. Я ни на каплю не успел насытиться. Вообще не заметил, как беззаботное время утекло сквозь пальцы. Сегодня предстоит рассказать жене о графике посещения ее дома. Готовлюсь к худшему, к любой истерике. Потом предстоит укрощать строптивую.

Интересно, сколько времени уйдет, прежде чем Латифа пройдет все стадии принятия ситуации?

Крепче вжимаю ее в себя. Напоследок не надышишься. Но я дышу. Жадно вдыхаю ее запах. Пропускаю сквозь пальцы светлые пряди. Осязаю нежность теплой кожи.

За окном вязкая бесконечная чернота. Подношу к глазам свой ролекс. Жалко будить, но уже пора. Целую в висок, шепчу на ухо:

— Латифа, проснись. Открой глаза.

— Что случилось? — девушка трет сомкнутые веки.

— Собирайся. Поедем встречать рассвет в пустыне. Я к себе. Вернусь через двадцать минут. Будь готова к этому времени.

Быстрый чмок перед уходом. Иду в свою комнату. Душ, чищу зубы, свежая тоба.

Приведение в порядок беспорядочных мыслей. Подготовка к неприятному разговору.

Шаги по длинным коридорам. Латифа. Абайя. Никаб с собой. Столовая. Кофе. Легкий завтрак.

— Мансур, я не могу есть в такую рань.

— Кристина, подготовь корзину для пикника.

— Да, господин.

Робкая улыбка Латифы. Тает сердце. Жаль, что нужно сегодня сказать. Была бы возможность, тянул бы бесконечно. Но обязательства. Жены. Дети. Ответственность. Времени больше нет. Она должна все принять.

Кристина приносит корзину. Садимся в машину. Фары прорезают бесконечную тьму.

Несемся на грани. Асфальт сквозь пустыню. Родная стихия любого бедуина.

Глаза животного в свете фар. Даю по газам. Толчок в грудь ремня безопасности. У гиены сегодня второе рождение. Продолжаю путь на пониженной скорости.

Сворачиваю с асфальтированной дороги в пески. Полноприводная Тойота огибает барханы. Останавливаемся на равнине и ждем рассвета.

— А где у нас будет пикник? — интересуется Латифа.

— На песке. Бросим ковер перед восходом и встретим рассвет под вечным небом, — с готовностью поясняю я.

— А как же змеи? — в голосе жены искренний испуг.

— Змеи не переносят присутствия овечьей шерсти. Поэтому у нас будет пикник на ковре.

Достаю из бардачка бутылочку с водой. Предлагаю женщине. Она принимает ее, откручивает крышку, делает глоток.

— Знаешь, у нас есть фильм «Белое солнце пустыни», — задумчиво говорит Латифа, — про красноармейца, которому поручено охранять гарем одного басмача.

Иронично хмыкаю. Удивительно, что она вспомнила сейчас об этом. Не иначе как Аллах готовит женщину к неизбежному.

— Почему ты вспомнила сейчас об этом?

— Не думала, что когда-то попаду в пустыню, — пожимает плечом жена, — и уж точно не могла помыслить, что при этом буду в абайе.

— Пути каждого ведомы только Аллаху.

— Этот фильм любят смотреть космонавты перед отправкой на станцию. Интересно почему? — Латифа задумчиво стучит пальчиком по зубам.

— Космос также бесконечен как пустыня, — предполагаю я. Тянусь назад и достаю плед с заднего сиденья. Набрасываю на Латифу. Кидаю взгляд на часы. Скоро будет светать. Откидываюсь на спинку сиденья. Вхожу в режим ожидания.

— От кого красноармеец защищал гарем? — не могу сдержать любопытства.

— От мужа. Он хотел всех убить. Не помню, сколько там было женщин. Штук десять, наверное, — хмурится Латифа.

— Ерунда, — морщу лоб, — если бы он их убил, кто бы смотрел за детьми?

— Не было там никаких детей, — растерянно говорит жена.

— Десять жен и никаких детей? Тем более ерунда. Аллах разрешил много жен, чтобы мусульмане могли размножаться и через потомство нести в мир его учение.

— И сколько жен разрешил Аллах? — в голосе Латифы слышится напряжение.

— Четыре, — глухо отвечаю я.

Воздух становится густым и тягучим. Мы молчим, потому что оба знаем, что за следующими словами случится неизбежное. А я хотел встретить последний спокойный рассвет в состоянии тихой радости последней недели. Закрываю глаза и вижу хвост змеи ускользающего счастья.

— Мансур, — испуганно вскрикивает Латифа.

Открываю глаза и в предрассветной мгле вижу нависающую стену на горизонте. Серое пыльное облако стремительно несется на нас.

Аллах решил, что я недостоин показать своей жене рассвет солнца в пустыне. Сегодня мы его не увидим.

Замираю. Прикидываю варианты. Мы успеем вернуться на трассу. Но в условиях песчаной бури там лучше не появляться. Плохая видимость будет причиной многочисленных аварий. Оставаться на месте тоже не лучший вариант, но более безопасный, чем внезапная авария.

Светлеет. Серое облако стремительно краснеет и нависает все выше над нами. Мгновение, и машина попадает под метеоритный обстрел частиц песчаной бури.

Латифа сжимается в комочек на своем кресле. Зажмуривается и закрывает ладонями уши.

Отъезжаю на кресле назад и тяну ее на свои колени. Обнимаю и прижимаю к своей груди.