Следствие ведут дураки - Кондратий Жмуриков

— Щакал, — невозмутимо повторил Али, подходя к осевшему на пол Осипу. — Вот если только так можно заткнуть твой поганый рот. Ну щто, — повернулся он к Ивану Санычу, у которого начинало мутиться в голове от дикого, непередаваемого ужаса, — нэ вспомнил?

Жодле уложил ноутбук на журнальный столик и тоже подошел к Ивану Санычу.

— Ну что, не вспомнил? — тоже произнес он. — Не вспомнил, что еще брал из моего бумажника?

— А… — слабо выговорил Ваня, — там еще была такая коробочка. С профилем.

— Вот это уже лучше, Иван, — удовлетворенно заключил Жодле, — коробочка, значит. Какого цвета коробочка?

— Бе…бе…белая.

— Бе…бестолочь ты бе-безмозглая, — передразнил его Али, а Жодле спросил:

— Ну так что, где она?

— Коробочка? Она… она дома. У… у Гарпагина. Степана Семеныча. Это мой… мой дядя. Да вот он его отец, он знает!! — быстро заговорил Иван, тыча пальцем в хмурого Николя.

Услышав слова Ивана Саныча, Жодле неожиданно рассмеялся и, повернувшись к Али, что-то быстро сказал ему по-французски. Ваня барахтался на полу, не смея встать, хотя сил для того он уже набрался.

— Ты должен передать мне эту коробку, — сказал ему Жодле, — передать немедленно. Нет, не из рук в руки. Ты положишь ее в условленное место. Место я назову тебе позже. А сейчас ты посидишь здесь вместе со своими друзьями. Ничего плохого с вами не случится. Впрочем, ничего хорошего пока тоже не обещаю. Ладно. Николя, можешь пока побеседовать с ними, если есть желание. Но Лафлеша не отпускай: ребята явно только изображают из себя дурачков, — сказал он напоследок и вышел в сопровождении Али.

После ухода Али и Жодле Николя плюнул прямо на стену и уселся в кресло, в котором незадолго до него сидел кто-то из «темных месье». Он был определенно зол.

Осип поднялся с пола и, взяв с дивана одну из тряпок и вытерев ею кровоточащий затылок, проговорил:

— И чаво? Что ж ты, Коля, совсем ссучился? Батька родного продаешь?

— Это не я его продаю, это он кого удачно продаст, — хмуро ответил Николя и прикрикнул, увидев, что Осип направился было к нему: — Стой, где стоишь!!

— Сурьезно, — буркнул Осип. — И кто енти добрые хранцузские дяди?

— Сам не знаю, да и тебе не советую, — отозвался Гарпагин-младший. — Только это такие дяди, что когда Лафлеш три месяца назад врезал своей любимой бейсбольной битой этому самому Али, у нашего клуба отозвали лицензию и только чудом не закрыли. А нас, соответственно — не зарыли. Так что ссориться с этим выродком Жодле и с Али, да еще из-за вас, я не имею ни малейшего желания.

— Вот, значит, как, — подал голос Иван Саныч, — а взрывчатку в мобильник Жака засунули тоже эти злые мусью, так, что ли?

— Не знаю, — сказал Николя. — Но не я.

— Но ты же в чем-то хотел признаться?

— Это я так. Лишь бы сказать. Побыстрее залучить вас наверх…

— …в теплую компанию Жодле и Али, — договорил Астахов.

— И Жака, конечно же, не ты пришил? — ехидно спросил Осип. — Нет, ты могешь даже не возражать. Где ж найти такого идиота, который скажет, что он ограбил собственного папашу, к тому же пришил при ентом его слугу?

— Я ничего не знаю, — хмуро сказал Николя. — Но почему-то меня не удивляет, что на папашу напали. Такой он добрый и незлобивый, а главное — щедрый человек. У меня и так проблем хватает, чтобы еще и дополнительные наживать — убивать всяких там Жаков. Жака жалко, конечно… а вот что папашу ограбили — нет. И много у него увели?

— Порядочно, — отозвался Иван Саныч, подозрительно косясь на лупящего на них глаза Лафлеша, и уже хотел было назвать конкретную цифру, но Осип, который, очевидно, угадал это намерение Астахова, поспешно перебил его:

— Я слышал, у тебя проблемы с деньгами?

— Это мягко говоря.

— А какие, если не секрет? То есть — сколько тебе недостает, чтобы эти проблемы-от решить?

Николя нахмурился.

— А тебе-то чего? — буркнул он.

Иван Саныч, который неожиданно для самого себя на лету ухватил мысль Осипа, заговорил:

— Просто ты мог бы легко получить нужную сумму, причем из кармана собственного отца, да так, что он тебя еще и благодетелем величать будет.

Николя только пожал плечами:

— Да быть того не может.

— Еще как может, — заверил его Астахов. — Пока вы с Настей куролесили, много чего произошло. Ты вот, Коля, под Жодле подстраиваешься, покаяние перед нами изображаешь, чтобы нас на второй этаж заманить… а мог бы и посерьезнее и поденежнее дела проворачивать. Например, помочь нам найти тех, кто прибрал денежки твоего папаши. И, само собой, убил Жака. Сдается мне, что эти люди расхаживают сейчас по этому клубу и думают, куда они денут украденный миллион.

Осип чертыхнулся про себя: Астахов все-таки выболтал цифру. Хорошо еще, что не уточнил валюту — миллион франков или, что гораздо существеннее, миллион долларов.

Но Николя хватило и того, что сказал Иван Саныч. Он напружинился и, вытянув шею, как подавившийся использованным презервативом гусак, выдохнул:

— Миллион? Что… этот старый болван хранил в своем домишке в Сен-Дени миллион франков?!

Осип и Иван Саныч синхронно и, разумеется, независимо друг от друга подумали, что миллион-то миллионом, но в переводе на франки миллионов получается уже шесть.

Нет… или этот Николя в самом деле не имеет никакого отношения к случившемуся этой ночью в доме Степана Семеновича, или же он превосходный актер.

Последнее — вряд ли.

— Ага… — сдержанно сказал Осип. — Мильен. Так вот, его очень интересует, кто же мог так разнюхать об ентом сейфе, если даже родный сын об ентом не знает.

— И полицию, наверно, тоже интересует, — буркнул Николя.

— Степан Семеныч считает, что у полиции по этому поводу свои изображения, — важно заявил Осип. — И что она ни за что не будет работать как следует. У нас есть наметки: нужно узнать, кто звонил на мобильник Жака в… э-э-э… во сколько грохнуло-от, Саныч? — повернулся он к Ивану.

Тот назвал примерное время.

— Вот именно, вот именно, — воскликнул Осип. — Ты, Коля, сам тута работаешь, так что ублюдка вычислить смогешь. Ты же не полиция, ты в этом свой кровный интерес имеешь. А если вычислишь, так мы тую гниду тряхнем за жабры.

Биологическая мешанина Осипа о «гниде с жабрами» вызвала у Николя смешок.

— Жабры? Кровный интерес? Я так смотрю, вам папаша денег посулил. И сколько жен вы из него натрусили и какой процент мне пойдет, если что?

— Ишь гусь, — неодобрительно сказал Осип. — Ишшо ничего не делал, кроме как его дружок мене по башке хряпнул до юшки… а туда же — деньгу просит. А сколько ты у папаши недавно просил?

— Пятьдесят штук, — поколебавшись, ответил Гарпагин-младший.

— Франков?

— Ну, а чего же?

— Ла-а-адно, — протянул Осип. — Ничаво. Получишь ты свои франки, но только прежде найди того урода, который звонил по телефону.

— А дальше?

— А дальше через него, быть может, выйдем на заказчиков или, по крайней мере, исполнителей вчерашнего преступления с мокрым делом, — важно заявил Иван Саныч, вообще-то о следовательской работе имевший самое размытое представление и пока чрезвычайно удачно ознакомившийся только с одной стороной работы сыскарей, да и то коррумпированного их звена: получением взяток.

Николя передернул плечами, а потом произнес:

— Посмотрим. Только сразу предупреждаю: давши слово, держите. В противном случае…

— У нас в Питере говорят проще, — перебил его Иван Саныч. — А именно: «за базар ответишь!»…

— Мы че, договариваемся вести расследование? — прищурился Николя. — Как толстый комиссар Руж?

— Да какое там расследование… — горько вздохнул Иван Саныч, — как говорится, и смех и грех. Даже похмелиться не успели, — невесть к чему добавил он, жадно глядя на початую бутылку коньяку, непонятно откуда появившуюся в ловких руках Николя, — вот ежели похмелились бы — совсем другой разговор был. Я — актер. Правда, недоучка. Меня из ВГИКа выгнали. Ну и вот. Что это я это?… — вдруг оборвал себя Астахов, ожесточенно тряхнув головой, — говорю, как будто я нажрался уже.

— Ага, — подхватил Осип, точно так же загипнотизированный бутылкой коньяка, который был уже разливаем по четырем бокалам, — прямо как я говорю. Я это… цельная, бля, личность. Когда нажрусь и когда трезвый всегда говорю одинаково. А у тебя это… умственная неполноценность. То есть — раздвоение, стало быть, личности. Николя Степаноч, ты нам, верно, наливаешь? Или у тебя четыре глотки? Если договорились, то сделку, стало быть, надо вспрыснуть.

Николя кивнул, и все, включая Настю Дьякову, разобрали свои бокалы и выпили в гробовой тишине. А потом Иван Саныч сказал:

— А вот этот Жодле со своим чеченофранцузом Али… что они тебе сказали, когда просили привести нас сюда, наверх, а, Коля?