Алый знак доблести. Рассказы - Стивен Крейн

Секунду он стоял в полной растерянности. Потом в туманной пустоте его глаз зажегся огонек понимания.

— Ах так! — сказал он, осмыслив происшедшее.

Подойдя к товарищам, он повалился на землю. Его как будто сбили с ног. Тело заливало жаром, в ушах все еще звучал грохот боя. Он ощупью потянулся к манерке.

Лейтенант продолжал смеяться каркающим смехом. Он точно опьянел от сражения.

— Ей-богу, будь у меня десять тысяч таких диких кошек, как ты, я бы в неделю выколотил душу из этой войны, — крикнул он юноше и надменно выпятил грудь.

Солдаты, что-то бормоча, боязливо поглядывали на юношу. Пока он без устали заряжал ружье, стрелял и ругался, они, как видно, нет-нет да озирались на него. Он представлялся им теперь воплощением злого духа войны.

Шатаясь, подошел его друг и спросил с недоуменным испугом:

— Как ты сейчас, Флеминг? Ты здоров? Скажи правду, Генри, с тобой ничего не стряслось?

— Ничего, — с трудом ответил юноша. Ему казалось, что в горле у него полно игл и колючек.

Этот случай заставил его призадуматься. Значит, где-то в нем сидит первобытный человек, дикий зверь. Он дрался, как язычник, защищающий свою религию. Так драться было захватывающе-приятно и совсем не страшно. А со стороны он, должно быть, производил потрясающее впечатление. В этом бою ему удалось одолеть препятствия, казавшиеся ему неприступными горами. Они упали к его ногам, как картонные скалы, и теперь он имеет право называть себя героем. Он и не заметил, как это произошло. Он спал, а когда проснулся, то оказалось, что его уже посвятили в рыцарское звание.

Растянувшись на земле, юноша с наслаждением ловил взгляды однополчан. Пороховая гарь размалевала их лица черной краской всевозможных оттенков. Иных совсем нельзя было узнать. От них разило потом, они дышали тяжело и с присвистом. Эти перепачканные физиономии все время поворачивались к нему.

— Жаркое дело! Жаркое дело! — кричал лейтенант, как в бреду. Беспокойный, взбудораженный, он шагал взад и вперед, порой ни с того ни с сего разражаясь диким хохотом.

Когда лейтенанту приходило в голову особенно глубокое соображение о военном искусстве, он всякий раз бессознательно обращался к юноше.

Среди солдат царило мрачное оживление.

— Ай да мы! Попробуй найди в армии еще такой полк!

— Ишь чего захотел!

Орешину, пса и женщину беи:Побои идут им на пользу, ей-ей!

Так и мы.

— У них невесть сколько народу полегло. Приди какая старуха с метлой лес подметать — мусору не обобралась бы.

— А приди через час — еще больше вымела бы.

Лес все еще изнемогал под бременем грохота. Из-за деревьев доносились раскаты ружейной стрельбы. Дальние кустарники напоминали дикобразов, ощетинившихся странными огненными иглами. Темное облако дыма, словно на дотлевающем пожарище, устремлялось к солнцу, яркому и радостному в эмалевой синеве неба.

Глава XVIII

Полк отдыхал. Его ломаная линия несколько минут была неподвижна. За время этой паузы бой в лесу достиг такого ожесточения, что, казалось, от выстрелов колеблются деревья и земля дрожит под ногами бегущих людей. Голоса орудий слились в нескончаемый долгий гул. Дым так сгустился, что нечем было дышать. Легкие солдат жаждали хоть глотка свежего воздуха, их пересохшие рты — хоть капли воды.

Пока длилась передышка, какой-то тяжелораненый, не умолкая, вопил от боли. Может быть, он вопил и тогда, когда они отбивали атаку, но его никто не слышал. Теперь же все обернулись и посмотрели на землю, откуда неслись жалобные стоны.

— Кто это? Кто это?

— Джимми Роджерс. Это Джимми Роджерс.

Несколько человек направились к раненому, но, увидев его лицо, боязливо остановились поодаль. Лежа в траве, неестественно извиваясь и дергаясь, он непрерывно кричал. Заметив нерешительность товарищей, он пришел в исступление и начал осыпать их проклятиями.

У друга юноши была какая-то географическая иллюзия насчет близости ручья, и он отпросился пойти за водой. На него тут же посыпался град манерок. «Захвати и мою, ладно?», «И мне принеси заодно», «И мне». Он ушел, тяжело нагруженный. Вместе с ним отправился и юноша, мечтая о том, как он погрузит разгоряченное тело в ручей и, не вылезая из воды, выпьет по меньшей мере бочку.

Их торопливые поиски оказались безуспешными: никакого ручья они не обнаружили.

— Нет здесь воды, — сказал юноша.

Они тут же повернули и пошли назад.

Когда перед ними вновь открылось поле боя, они увидели гораздо больше, чем с позиции полка, тонувшей в клубах порохового дыма. Они различали темные извилистые линии на земле, обнаружили на какой-то прогалине ряд пушек, изрыгающих серые облака, прорезанные яркими вспышками оранжевого пламени. За купой деревьев виднелась крыша дома. Окно сверкало сквозь листву зловещим алым блеском. Над домом высилась наклонная башня дыма.

Оглядывая войска, они увидели людские толпы, медленно принимающие правильные очертания. Солнце играло на стальных остриях. В тылу, у самого горизонта, по склону холма вилась дорога, забитая отступающей пехотой. Наполненные ревом леса и перелески источали дым. Кругом по-прежнему все грохотало.

Совсем близко от них проносились, гудя и воя, снаряды. Порой пуля, жужжа, вонзалась в дерево. По лесу бродили раненые и отставшие от своих частей солдаты.

Сквозь просвет между деревьями юноша и его друг заметили в роще раненого, ползущего на четвереньках; на него чуть не наехал генерал, который в это время что-то сердито кричал своим штабным. Круто осадив коня, ронявшего пену с оскаленной морды, генерал ловко сманеврировал и объехал раненого. Тот сделал мучительное усилие и быстро отполз в сторону, но добравшись до защищенного места, сразу обессилел. Одна рука у него подогнулась, и он упал на спину. Так он и остался лежать, почти бездыханный.

Через мгновение маленькая кавалькада, оглашая лес хрустом веток, поравнялась с юношей и его другом. К генералу подскакал офицер, сидевший на лошади с искусной небрежностью ковбоя. Друзья, никем не замеченные, подались было назад, но не ушли, горя желанием подслушать разговор командиров. — Быть может, те произнесут великие исторические слова, предназначенные лишь для посвященных.

Генерал, — он командовал дивизией, в которой служили друзья, и они знали его в лицо, — посмотрел на офицера и сказал таким тоном, словно критиковал его манеру одеваться:

— Неприятель подтягивает части для новой атаки. Удар придется по Уайтерсайду, и, боюсь, они прорвутся, если мы из кожи вон не вылезем и не сдержим их.

Офицер сердито ругнул своего норовистого коня, потом откашлялся.

— Их будет дьявольски трудно остановить, — коротко сказал он, поднося руку к шляпе.

— Еще бы не трудно! — согласился генерал. Затем он начал что-то быстро и тихо объяснять, подкрепляя слова движениями указательного пальца. Друзья расслышали только его заключительный вопрос:

— Какие части вы можете дать?

Офицер с посадкой ковбоя задумался.

— Я должен послать двенадцатый полк на помощь семьдесят шестому, — сказал он. — Больше у меня ничего нет. Впрочем, есть триста четвертый. Это форменные погонщики мулов. Их я могу дать.

Юноша и его друг изумленно переглянулись.

— В таком случае приготовьте их, — резко бросил генерал. — Я наблюдаю за боем отсюда и дам вам знать, когда вводить их. Это будет, очевидно, минут через пять.

Офицер поднес руку к шляпе и уже повернул коня, когда генерал негромко сказал ему вдогонку:

— Не многие из ваших погонщиков вернутся назад.

Тот что-то крикнул в ответ. Он улыбался.

С испуганными лицами юноша и его товарищ рысью побежали к своим.

Все это заняло несколько секунд, но юноше казалось, что он за это время стал намного старше. Он совсем по-новому увидел мир. Особенно его потрясло сознание своей незначительности. Офицер говорил о полке, словно о метле. Надо было подмести какой-то участок в лесу, и он выбрал подходящую метлу, нимало не заботясь о ее дальнейшей судьбе. Конечно, война есть война, но все же это странно.

Когда они подошли к позиции и лейтенант увидел их, он покраснел от злости.

— Флеминг, Уилсон, сколько вам надо времени, чтобы принести воду? Где вы пропадали? — Но он тут же замолчал, увидев по их округлившимся глазам, что они принесли важные известия.

— Мы идем в наступление! — закричал друг юноши, спеша выложить новость.

— В наступление? — переспросил лейтенант. — В наступление? Великолепно! Значит, будет настоящая драка! — Его измазанная физиономия расплылась в хвастливой улыбке. — Клянусь богом, это великолепно!

Солдаты сразу же окружили друзей.

— А вы не врете? Вот так так, разрази меня нелегкая! В наступление? Почему? Когда? Уилсон, ты и вправду не врешь?