«Попаданец» в НКВД. Горячий июнь 1941-го (часть 2) [СИ] - Виктор Побережных

— Опоздали значит? — Лаврентий Павлович усмехнулся. — Бывает же такое! А? На сколько он вас опередил?

— На пять минут, Лаврентий Павлович. Всего на пять минут.

— Не всего, а на ЦЕЛЫХ! На целых пять минут! — Берия, не сдержавшись, прервал Мартынова. — Я всё понимаю. Понимаю, что Стасов слышал только голос. Тем более голос человека, с которым сталкивался два года назад. И вы не виноваты… Среагировали-то со всей возможной быстротой. Но как обидно, а?!

— Шансы найти Безгачева есть, Лаврентий Павлович, — Абакумов одобряюще подмигнул Мартынову. — Никуда он не денется.

— Время! Время, товарищи! Вы же не дети малые! Сами понимаете, насколько важно время в таких делах! — нарком откинулся на спинку стула. — В общем так, товарищи! Операцию со Стасовым продолжать! Группы наблюдения и быстрого реагирования увеличить. И ещё… Проверьте остальные комендатуры и военные комиссариаты. Лишним не будет!

— Ну? Что скажешь? — премьер усмехаясь посмотрел на президента, который поднял ошалевшие глаза от папки, лежащей перед ним.

— Если всё, что здесь написано правда…, то это полный п….ц! — Медведев помотал головой, как будто стараясь избавиться от наваждения, и потянулся к бутылке коньяка, стоявшей на столике рядом.

— Мне тоже плесни, — премьер прикрыл глаза. — Ты не представляешь, насколько я хочу, чтобы всего этого не было!

— Понимаю, — Дмитрий Анатольевич подал Путину бокал с коньяком и сам сделал небольшой глоток. — Очень понимаю. Самое паршивое то, что мы не можем просто взять и похоронить это дело. Если существует способ попасть ТУДА, то…

— Я тоже в этом убеждён! А судя по удостоверению и бланкам допроса… "Он" знает о такой возможности.

Не сговариваясь, премьер и президент приложились к бокалам, еле заметно передёрнувшись, как от холодного ветерка.

— Вот и выходит, что не разрабатывать эту тему мы просто не можем, а…

— А разрабатывая, рискуем "поделиться" информацией с янкесами, — продолжил уже Медведев. Кстати… с аппаратурой этого "чокнутого профессора" разобрались?

— Разобрались только с тем, что именно приобреталось для него Джораевым. Список немалый, надо сказать. Ещё бы понять, КАК это всё соединить, чтобы получился нужный результат? Информации почти никакой нет. Так  обрывки найдены, не более.

— Да-а-а, — Медведев сделал ещё глоток. — Представляешь, что будет, если Сталин получит доступ к нам?

— Нет. Не представляю! — Владимир Владимирович отставил свой бокал в сторону. — Поэтому и… боюсь…

— Ну, Игорёк. Чем обрадуешь?

— Нечем, Владимир Андреевич, — Безгачев тяжело вздохнув вопросительно покосился на пачку папирос, лежавшую на столе перед стариком. Получив утвердительный кивок, он достал папиросу, постучал мундштуком об стол, сжав в гармошку мундштук прикурил и выпустив первые клубы дыма продолжил. — Нечем радовать. Уходить мне пришлось.

— Почему? — взгляд старика стал хищным. — Что произошло?

Безгачев прикрыл глаза и на пару минут как будто выпал из реальности. Старик не торопил его. Он прекрасно знал подобное состояние, когда пытаешься перевести свои чувства и ощущения в удобную для слов форму. Наконец Безгачев открыл глаза.

— Понимаете… Ничего вроде не было. Работал, врастал в окружение… Всё нормально. Но вчера… Знаете, просто почувствовал на себе… даже не взгляд, нет! Как бы сказать-то… Я откуда-то точно знал, что если сейчас не сорвусь – погибну! Я даже мурашками весь покрылся, размером с яйцо, не меньше! А меня учили доверять таким ощущениям. И вы, Владимир Андреевич, про то же мне говорили.

— Говорил. Говорил. — Взгляд старика снова изменился: стал чуть менее жёстким, спокойным и понимающим. — У тебя такое уже бывало?

— Да, Владимир Андреевич, — Безгачев передёрнулся и взял новую папиросу. — В прошлом году, в…

— Не нужно мне знать, где именно, — холодно прервал его старик.

— Простите! Больше не повторится! — вскочив со стула Безгачев вытянулся перед стариком с испуганно-виноватым выражением лица. — Такого больше не повторится!

— Надеюсь, Игорёк, надеюсь, — Владимир Андреевич снова стал старым неприметным человеком, ничем не напоминающим хищника, который только что вынырнул из глубины его глаз. — Тогда это было обоснованным?

— Да, Владимир Андреевич. Я тогда только успел уйти, как появились чекисты. На пару минут опередил. Вчера точно такое же ощущение было.

— Хорошо. Проверим. А такие ощущения скидывать со счетов нельзя! Ощущения в нашем деле очень многое значат.

Безгачев успокоенно курил и смотрел на задумавшегося о чём-то старика. Интересно, кто же он такой? При получении этого задания, Безгачеву сообщили, что к нему на контакт выйдет один человек, чьи просьбы, а тем более приказы – обязательны к исполнению, любой ценой. Естественно, что закрывать его своей грудью Игорь не собирался, своя шкура дороже, но и не слушаться этого, с виду ничем не примечательного дедка, он не мог. Что-то было в старике такое, что заставляло непроизвольно становиться навытяжку перед ним. Про подобное чувство рассказывал ему отец, в Гражданскую служивший в контрразведке в Крыму. Именно такое ощущение он испытывал, когда к нему, простому унтеру, обращался князь Туманов. Было это всего пару раз, но отец запомнил на всю жизнь ощущение того, что не повиноваться этому человеку он не может. Именно такие чувства испытывал Безгачев при встречах со стариком. Интересно всё же, кто он такой? Если сам господин подполковник, перед отправкой говорил о нём с заметным уважением![3]

— Сделаем так, Игорёк, — старик снова преобразился. Перед Безгачевым сидел добрый дедушка, с умилением смотрящий на вновь обретённого внука.

— Вот тебе адрес, — он положил на стол небольшой листок. — Устроишься пока там. Документы есть? Это хорошо, что всё унести смог… Значит устроишься там и неделю как мышь! Носу не высовывай! Продукты там есть. Так что потерпишь. А потом… потом видно будет.

Глава 16

— Майор Стасов.

— Здравия желаю, товарищ майор. Капитан Благов, секретарь генерал-полковника Мехлиса.

— Здравия желаю, товарищ капитан. Чем могу помочь?

— Лев Захарович просил передать, в случае, если вы не будете заняты по службе, посетить его завтра, в 13 часов, в ГлавПУРе.

— Передайте товарищу генерал-полковнику, что обязательно буду!

Положив трубку, я немножко "подвис" – что это Лев Захарович опять про меня вспомнил? Правда стоит признать, что с самого начала нашего, гм, знакомства, относился он ко мне очень хорошо. Можно сказать как к непутёвому младшему родственнику, которого ещё не поздно вернуть к нормальной жизни. Ругал – но по делу, хвалил тоже по делу. Да и заступался за меня пару раз точно. Но уже давненько со мной не общался: и я из Москвы надолго уезжал, и Мехлис по Средней Азии помотался, а потом ещё в госпитале лежал. Насколько знаю, покушение на него серьёзное было, даже поезд подрывали. Мехлис контузию и ранение пытался на ногах перенести, но сам Сталин его в госпиталь отправил… вместе с Ворошиловым. Правда второй опять на фронте "начудил".

Нет! Поражаюсь я этим людям! Вроде умные мужики, на высоких государственных постах сидят, власть и ответственность просто огромные! Но один, как пацан, то за пулемёт сам ложится, то залегших необстрелянных бойцов в атаку поднимает, вместо того чтобы наводить порядок на фронте, для чего его и отправляли! Другой, при атаке его спецпоезда, охрану в контратаку ведёт, даже одного диверсанта сам поймал. Но на фига?! Ведь в личной смелости этих людей и так никто не сомневается! Они давным-давно её проявили! Их задача – руководить! Нет, чисто по-человечески я их прекрасно понимаю! Тяжело наблюдать, как другие воюют. Но ведь от действий или бездействия этих людей ого-го сколько зависит! А Мехлис меня ещё ругал, за риск излишний. А сам? И командир что-то говорил на эту тему, мол сам Сталин был очень недоволен поведением "стариков", даже оргвыводы какие-то были… М-да. Куда-то унесли меня мысли в сторону ненужную. Да и Яша как-то хитро посматривает, явно какую-то гадость хочет сказать. Обломайтесь, товарищ хитрый майор!

— Яша. Я к командиру. Чегой-то меня Лев Захарович возжелал увидеть, нужно у командира отпроситься на завтра. А чего все на меня уставились, работы нет? — увидев, как "девочки" опять уткнулись в бумаги на своих столах, я довольно ухмыльнулся – сделал гадость, на сердце радость! Нет. Отношения с дамами из отдела сложились очень хорошие, даже семейные. Что я, что Зильберман, для наших сотрудниц стали кем-то вроде младших братьев в смеси с любимыми племянниками. Они постоянно пичкали вкуснейшей стряпнёй (только не понимаю, где они брали на это время?!), следили за тем, чтобы всегда был в наличии обалденно душистый горячий чай и оказывали нам ещё кучу разных мелких, но от этого не менее приятных, услуг. Может именно благодаря этим немолодым женщинам с офицерскими погонами на плечах, я стал вспоминать Олесю уже не с жуткой осушающей тоской, приносящей чувство вины и ненависти к немцам, а с какой-то тёплой, мягкой грустью. Даже стал внимание на женщин обращать в последнее время…