Над уровнем моря - Владимир Чивилихин

- Не знаю. Может, в газету напишу.

- Неужели придется отзывать? - Секретарь был искренне огорчен. - Как его накажешь? За что? За то, что разговаривал в кинотеатре, оскорбил вас и память вашего отца?.. Получил пощечину. А может, он заберет назад свое заявление?

- Это не имеет значения, - сказал я.

- Вот еще проблема! - Смирнов сжал виски. - Но подождите! Вы ведь тоже тут выглядите, мягко выражаясь, не очень: ударили человека. Так прямо по лицу и ударили?

- Да. Первый раз в жизни. До сих пор, как вспомню, рука потеет.

Смирнов неожиданно захохотал, и я тоже засмеялся. Потом он сразу посерьезнел.

- Вот что. Не могу я сейчас ничего ни решать, ни советовать. Устал, не думается. Да и вы, наверно, издергались. Что? Три года не отдыхали? Так не годится, дорогой. После парткома немедленно в отпуск. А мы тут посоветуемся, с ним поговорим. Поселок наш небольшой - все все узнают. Тоже мне проблема! Пощечина председателю!-Он бьяпомощно развел руками. - Неужели придется отзывать? Кстати, вы рыбалкой не увлекаетесь? Тогда поезжайте в одно место...

Здесь я ни разу не пожалел, что послушался доброго совета. Огорчало только одно: партком по каким-то причинам перенесли, у меня пропадал отпуск, и я улетел...

...А тут все оказалось даже лучше, чем описывал Смирнов. Вот только сегодняшний поход сбил мне весь отдых. Но почему это я снова все перевожу на себя? Главное сейчас - спасти жизнь человека. Что у них там, внизу? Чем закончится эта наша экспедиция? Надо поспать хоть немного, завтра возможна любая неожиданность при наших слабых силенках. Что будет завтра?..

Не знаю отчего - от этих ли скал, парящих надо мной, или от звездной пыли в проеме ущелья, от костра, холодного ложа, оттого ли, что было сегодня или будет завтра, от людей ли, каких я тут узнал или узнаю, от всей этой необыкновенно обыкновенной реальности влилось в меня нежданное успокоение; я полно и ясно ощутил, как далек отсюда мой завод, мои заботы, и даже последний случай вспомнился без волнений.

Меня разбудил Жампн. Утро. Кусты и трава на "полке" были в росе, и камни вокруг сочились сыростью. Дрожа от озноба, я пополз к карнизу. Прямо передо мной на той стороне ущелья вздымалась зеленая стена, отсюда она казалась отвесной. Потом я увидел гремящую пенистую речку внизу, площадку на той стороне, хороший костер, троих людей вокруг него и пеструю собаку. Как там?

Жамин решился первым. За ним Котя опустился с козырька, испуганно взглянув на меня. Что он трусит? Парнишка почти невесомый, воздушный, ему хорошо. Я тоже чувствовал в теле какую-то неожиданную легкость - может, здешний воздух так бодрит? Втянул наверх веревку, отправил вниз рюкзаки и пошел сам. Внизу я долго растирал синие полосы на руках - их сильно перехватило веревкой, когда я последний раз отдыхал па скале. Нашу спасительницу спасти не удалось - подергали втроем, но куст, к которому веревка была привязана вверху, держался цепко. Жамин сказал: "Хрен с ней!", но я на всякий случай отрубил конец метров в двадцать - может, где-нибудь выручит еще?

Я не представлял себе, что будет дальше. Через Тушкем перебрались быстро, благополучно. Друг Симагина лежал у костра. Грязный, оброс какой-то серой бородой, и глаза блестят. Правая, распухшая нога обмотана тряпьем. От ступни под мышку шла ровная палка, примотанная к ноге и туловищу ремешками. Я поразился, как он смотрел на меня. Изучающе и спокойно, слегка сощурив светлые глаза. Неужели он не поиимает, что мы, может быть, окажемся не в силах вытащить его на гольцы? И что у него с ногой?

Совсем рассвело, но было еще прохладно. Жамин грелся у костра, о чем-то тихо говорил с пожилым сухоньким алтайцем, который щурился от дыма и помешивал палочкой в кастрюле. Котя неотрывно смотрел на больного, и в глазах у него был застарелый испуг. Симагин хлопотал возле друга, разрезал ножом ремешки и тряпки.

- Ничего, Витя, ничего! Мы еще с тобой потопаем! - приговаривал он. - Мы еще иободаемся! А прежде всего пере-вязочку сообразим, потерпишь? Надо, Витек, надо держаться - нас с тобой мало осталось. Сейчас мы тебя антибиотиками начнем пичкать. С ребятами знакомить не надо?

- Ты же рассказывал, - отозвался Виктор, кинув на меня узнающий взгляд.

- Ну, вот и прекрасно. Пожуем - и тронем. Тихо! Потерпишь маленько? Помогите, Андрей Петрович! Так. Да ты лежи, лежи, Витек. Ничего страшного тут у тебя, пустяки...

- Только не надо трепаться, - сказал больной. - Я видел.

Котя жался к костру, сидел там, отвернувшись от нас, а мне нельзя было шевельнуться - я осторожно придерживал эту чудовищно распухшую и тяжелую ногу. От запаха и вида грязной, с синим отливом кожи у меня к горлу подступила тошнота, но я заставил себя смотреть, как Спмагин густо посыпает белым порошком рваное вздутие, как начал бинтовать его все туже и туже, а Виктор, закрыв глаза, катает голову по какой-то подстилке. У Симагнна со лба стекали струйки пота и пропадали в бороде.

Потом мы поели, и Виктор тоже. Алтаец между делом соорудил носилки. Срубил над скалой две тонкие пихты, снял с них кору. Палки обжег на костре, они стали сухими, легкими и крепкими. А в моем рюкзаке, оказывается, лежала плот-пая конская попона. Алтаец приладил се к палкам, тут сгодился конец "простой советской веревки". Мы поели и засо-бирались. Тобогоев остался у костра мыть посуду и приводить в порядок хозяйство нашей чрезвычайной экспедиции. Все теперь должно было уместиться в один мешок.

За носилки мы взялись вдвоем с Симагиным, но, сделав несколько шагов, опустили их - Виктор был все-таки тяжелым, а тут сразу загромоздили путь валуны, и нельзя было, выбираясь из этого каменного мешка, их миновать. Подняли посилки вчетвером. Это было совсем другое дело. Полезли на камни.

- Больно, Витек? - спросил Симагин.

- Потерплю...

На влажных крупных камнях мох плохо держался и оскли-зал. Мы были одного роста с Жаминым, шли впереди, а Сима-гину с Котей приходилось поднимать носилки до плеч, чтоб Виктор не сползал. Это не везде получалось, и больной сам старался помочь нам - хватался за палки повыше.

Кое-как мы втащили его наверх, где начинался лес. Симагин не смотрел на меня, отворачивался, поглядывал вверх. За вершинами деревьев голубело небо и белели редкие облака.

- Там проход есть, Александр? Пролезем?

Жамин кивнул, но я начал сомневаться в успехе нашего предприятия. Одному и то тяжело в расщелинах, а мы поднимаем на уступы неудобные носилки с лежачим больным. Безнадежное дело! И не было никаких признаков, что этот склон ущелья полегче, чем тот, с какого мы вчера спустились. О каком проходе они говорят?

Конструкция носилок имела существенный недостаток. В них не было поперечной жесткости, Виктор провисал, на бедро и ногу ему постоянно давило. Кроме того, несмотря на его усилия удержаться на носилках, он все время сползал и зря только тратил силы. Надо было что-то придумывать. Я снял свой брючный ремень.

- Это дело, - сразу понял Симагин. Теперь не сползет - мы перехватили грудь Виктора ремнем, пропустили концы под руки и закрепили на палках.

- Мозг! - высказался Котя по моему адресу. - Кардинальное решение...

- Помолчи, - одернул его Симагин.

- Бу-сделано, - с готовностью отозвался тот.

- Ты только не обижайся, Константин, - пояснил Симагин. - Но я тебе еще вчера сказал, что иногда лучше обойтись без слов, понял?

- Да бросьте вы! - попросил Виктор. - Не ругайтесь. Двинулись дальше. Стало поровней, но эта поросшая лесом и высокой травой терраса тянулась вдоль реки, а нам надо было вверх, на голый хребет. Камней и тут было много, они таились в траве и корягах, но мы двигались осторожно и медленно, чтоб не запнуться, не перекосить ношу. Едва ли это все МОГЛО закончиться хорошо. Посоветоваться с Симагиным? Но о чем? Предложений-то у меня нет!

Сейчас от меня требуется единственное - "тянуть лямку". И я потянул, не обращая внимания на боль в пятке, на усталость. И постепенно даже приспособился думать и вспоминать.

...К концу той памятной встречи секретарь горкома дал мне пищу для новых размышлении. Разговор с ним закончился посреди кабинета. Смирнов, провожая меня, вдруг дотронулся до моего рукава.

- Скажите, Андрей Петрович, вы в каком настроении уходите? Только откровенно!

- Неважное у меня настроение, Владимир Иванович.

- Почему?

- Отдушины не вижу.

- Знаете, я тоже буду откровенным, - сказал Смирнов, внимательно всматриваясь в меня. - Я бы не стал тратить на вас столько времени, если б сразу не поверил, что вы сами откроете эту отдушину...

Он заметил мое недоумение, медленно прошелся по кабинету, думая о чем-то своем, потом остановился напротив меня.

- Партия! Понимаете... В партии, конечно, как везде, есть разные люди, даже очень, но в ней вечно зреют свежие силы. И за партией всегда последнее слово, а она его еще не сказала!

- Сколько можно ждать? - вырвалось у меня.

- Партия не с такими проблемами разбиралась и сейчас разберется, продолжал он немного нелогично, словно не слышал меня. - А ваша беда, Андрей Петрович, в том, что вы одиночка, самодеятельный бунтарь.