Идем на восток! Как росла Россия - Лев Вершинин

Первый из равных

Короче говоря, вера в понимании Батырши – высший приоритет и сама по себе, и как средство, без которого народам, «говорящим на одном языке», не сохранить себя, а единство народов, «говорящих на одном языке», единственный способ с гарантией сохранить веру. Такого Урал еще не знал, и Батырша с какого-то момента начал восприниматься народом, во всяком случае, грамотным и зревшим в корень, как неформальный лидер всех недовольных, затмив обиженных на режим старшин, считавших его всего лишь грамотеем на подхвате. Больше того, уразумев, куда ветер дует, эти старшины в основном предпочли выйти из игры, порвав связи с опасным грамотеем, и затеваемое ими дело стало личным делом муллы из Кармыша, с какого-то момента, похоже, начавшего рассматривать его как личное поручение Аллаха, от лица которого он вещал.

«Вы, верующие, – гласили заключительные строки “Воззвания”, – не страшитесь, что нас, правоверных, мало, а их, россиян, много и что мы против их восстать не можем. Извольте знать и ведать, что я, Абдулла Мязгильдин, всех четырех дорог народа правоверного состояния тайность разведал и познал; с некоторыми учеными, смышлеными и всякими людьми советовал, и условясь, срок положили, чтоб в сем году, после праздника и разговения, июля 3 числа, восстать и, последуя стезям пророка нашего, повинуясь велению божию, устроя себя в военном оружии, их, неверных россиян, разорить во славу Аллаха и возлюбленника его Пророка приступимте, ибо во все стороны письма от нас разосланы, чтоб к тому дню изготовились и выезжали». Извините, но расхожее мнение, что, мол, «Батыршу нельзя считать предводителем восстания, тем более называть это движение его именем», – чушь. Конечно, он не был военным вождем, не умел конспирировать, не разбирался в политике, да и вообще лидером не стал, но был чем-то бóльшим – идеологом. Куда более взрывоопасным, чем Сеит или Бепеня с их наивными, на уровне шукшинского Глеба Капустина, проповедями. По сути, он был человеком того же склада, что и еще не родившийся Махди Суданский или родившиеся, но только учившиеся ходить Ушурма, будущий Шейх Мансур, и Осман Дан Фодио. Его «Воззвание» было пропагандой принципиально нового типа, и не будь его, многое, пожалуй, сложилось бы иначе.

Глава XIII. Волкоголовые (8)

Подпольный обком действует

Весной 1755 года все было продумано и готово. Ячейки подполья, где мощные, где совсем слабенькие, дремали, ожидая сигнала, на трех дорогах из четырех. Но жизнь, как всегда, внесла поправки. За полтора месяца до назначенного Батыршей срока, 15 мая 1755 года, группа башкир – обычных селян, ничего не знающих о заговоре, а просто вконец озверевших от прозы жизни, – истребила экспедицию «рудознатцев» во главе с Брагиным, направленную из столицы в южные волости Ногайской дороги «для отыскания и разработки цветных камней». Затем разорили ямскую станцию и (семь бед, один ответ!) начали шалить на дорогах, грабя проезжающих чиновников и убивая охранявших их драгун, если те оказывали сопротивление. Возмущение было чисто стихийным, без всяких планов на потом, и Брагин, судя по документам, был изрядной скотиной, но расправа с «царским человеком» пройти даром не могла, тем паче в башкирских краях правительство, многократно обжегшись на молоке, дуло уже и на холодную воду. Уже 22 мая в мятежную волость прибыли первые воинская команды во главе с подполковником Исаковым. Затем подкрепление. Затем мишарские части. «Разбойников» (кроме тех, кто успел бежать в казахскую степь) арестовали вместе с семьями, их скот конфисковали, а в волости, объявленной «под подозрением», началось строительство Зилаирской крепости.

Некоторое время спустя, – поскольку на стройку, вопреки обычаю, сгоняли тех же башкир, работать под плеткой не любивших, – последовало продолжение. В ночь на 9 августа местные жители, убив местного старшину, пытавшегося их уговаривать, напали на Вознесенский медный завод, отогнали заводских лошадей, кое-где даже запалили леса, а 18 августа крупный отряд «разбойников» (вернее, уже полноценных «воров»), устроив засаду, истребил команду капитана Шкапского (рота драгун и полусотня казаков), шедшую в Зилаирскую крепость. После чего, от греха подальше, опять-таки ушел в казахские степи – а о бунте на Ногайской дороге, с учетом концентрации войск в волости, пришлось забыть. Правда, на Осинской дороге, где Батырша устроил что-то вроде штаба и контролировал ситуацию, дело шло удачнее, но все равно конспираторы были те еще. Информация просачивалась, как сквозь сито: уже в середине июля волостной старшина Абдул Куджагулов рапортовал властям, что «его волости 20 человек башкирцев, подволошных четырех деревень, готовы учинить бунт». Власти отреагировали, прислав команду для изъятия подозреваемых, однако задержание сорвалось. Представителям власти, двум солдатам во главе с уездным копиистом, они «не дались, и едва от того оные посланные убежали», а сдавать подполье никто из местных не стал.

Райком закрыт, все ушли

После возвращения Батырши из Оренбурга, куда он ездил по каким-то неотложным делам, в деревне Карыш состоялся своеобразный совет, среди участников которого не было ни одного старшины. Решено было собираться, ехать в деревню Гайны, где некий мулла Исхак подготовил отряд из молодежи, и начинать. 25 августа посланцы Батырши прибыли на место, а уже в ночь на 28 августа был захвачен двор того самого Абдула Куджагулова, которого «за великие денежные сборы» забили насмерть. Ногами. По селам поехали агитаторы, собиравшие людей на жыены (народные сборы) и зачитывавшие воззвание Батырши, призывая готовить коней и оружие, а 1 сентября, повязав белые ленты, символ восстания, собираться в условленных местах. Однако планы вновь не поладили с жизнью. Старшина Туктамыш Ижбулатов, очень толковый, волевой и популярный, избранный главой волости после убийства прежнего старшины, отреагировал предельно оперативно, собрав сильный отряд и двинувшись на деревню Кызыл-Яр, назначенную руководством подполья местом сбора.

31 августа не ожидавшие нападения сторонники Батырши были разогнаны, не оказав никакого сопротивления, после чего большинство предпочло разойтись по домам, а самые смелые поскакали в Карыш, надеясь, что уж Батырша-то скажет, что делать дальше. Однако наставника уже не застали. Распорядительный и популярный старшина по имени Яныш Абдуллин нашелся и здесь, в связи с чем единственное, что удалось Батырше, это, заметив приближение незваных гостей, скрыться с небольшой группой учеников в лесу, тем самым избежав захвата. Вполне возможно, запаниковав зря, поскольку далеко не вся группа захвата готова была вязать именно его, а не собственного старшину. Но стало так, как стало, и назавтра разочарованным гайнинцам пришлось, рассеявшись, пробираться в родные места и там прятаться, что удалось далеко не всем: последователи «смельчака-царя», благодаря своей активности, были неплохо известны, и по «заподозренным» волостям вовсю шли аресты. Так что, правительственным войскам, в немалом числе явившимся на Осинскую дорогу 21–22 сентября, делать было уже фактически нечего.

Неназначенные встречи

И тем не менее правительство продолжало дуть уже на лед. Фактически так и не восставшие волости и граничащие с ними регионы продолжали накачивать войсками. «Некоторые воры башкирцы, – указано в Кунгурской летописи Шишкиных, – в Уральских горах и около Казанской крепости чинили на российских людей нападения и смертельные убийства, а также смежно живущие в Кунгурской и Уфимской уездах Гайнинской волости башкирцы тогда же имели возмущение – почему и принята была в Кунгуре и по уезду в острожках от тех воров башкирцев крепкая предосторожность: тогда же были употреблены от бывшего в Оренбурге господина действительного тайного советника и кавалера И. И. Неплюева к усмирению бунтовщиков башкирцев два регулярных конных полка, чрез которых посредство город Кунгур и уезд от воров башкирцев и охранен». Примеру Неплюева следовали все. Ибо были напуганы. Доходило до крайности: скажем, некий майор Назаров, не имея на то никаких оснований, просто на всякий случай, приказал расстрелять нескольких башкир, служивших при нем и ни к чему не причастных. Это, однако, были эксцессы на местах. Петербург же, по опыту зная, что такие дела лучше гасить в зародыше, без лишней крови, действовал иначе. Высшая власть призвала не трогать тех, на ком вины нет, а уже 3 и 4 сентября были объявлены два Указа, отменяющих выселение мусульман из «новокрещеных» деревень и упорядочивающие судопроизводство. Через три недели, 27 и 28 сентября, – еще два Указа, куда более серьезных, гарантирующие «верным» татарам и башкирам налоговые льготы и повышающие жалованье за «милицейскую службу», а затем появилось и письмо Сената о готовности пересмотреть запрет на строительство мечетей.

В сочетании с отсутствием массовых репрессий это произвело должное впечатление. Единственной головной болью для властей теперь оставались только «воры», «разбойники» и вообще все, кто имел основания чего-то опасаться, ушедшие в казахские степи и делавшие оттуда мелкие, но болезненные вылазки. Было их много (что само по себе говорит о разветвленности подполья), и выцарапать их оттуда силой было крайне сложно, но оренбургский губернатор Неплюев нашел изящный выход из непростого положения. Учитывая, что платой за гостеприимство для башкирских беженцев стало участие в междоусобицах казахских султанов, как раз в это время деливших вакантное место наследника (хан Нурали был очень болен), он отправил в Великую Степь посольство, разрешив казахам забирать скот, скарб, жен и детей «воров» в собственность. Естественно, при условии, что мужчины будут выданы «белой царице». К разрешению прилагались «пенсии», а лично Нурали даже постоянное жалованье (50 рублей в месяц).