Человек из февраля - Милтон Эриксон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эриксон: Именно его.
Росси: Поэтому такие пациенты совсем не сумасшедшие – они просто обнаруживают гиперчувствительность к множественным уровням значений слов. Следует обращать на этот феномен особое внимание и пытаться извлечь из него максимальную пользу.
Эриксон: Верно. Вот Вам один пример из практики: один встревоженный пациент сказал мне: «Я очень коварный – я предложил своей сестре сигарету.» Как выяснилось несколько позже, речь шла об инцесте брата с сестрой.
Росси: Его переживания, связанные с этим фактом, вылились в фразу «Я очень коварный – я предложил сестре сигарету». Напоминание о сигарете подтверждает теорию Фрейда о фаллических объектах и связанных с ними ассоциациях.
Эриксон: Только значительно раньше это сформулировала еще так называемая поэтическая теория. Суть ее сводится к тому, что вы отыскиваете среди всевозможных высказываний пациента разговорные, простонародные выражения; при этом очень часто удается восстановить истинные причины заболевания.
Вернемся к обсуждению. Клиентка далее говорит: «Скажите, пожалуйста, что это я здесь делаю?»
Росси: Что, опять сексуальный подтекст? А затем она добавляет: «Вы выглядите такими довольными и умиротворенными – все до единого».
Эриксон: А когда в конце клиентка отвечает на мой вопрос: «Не сейчас», она фактически подразумевает «да».
Росси: Но только просит дать ей отсрочку. Все ее ответы убеждают нас в том, что она абсолютно не помнит своего «трансового» прошлого – мы опять сталкиваемся с амнезией.
1.48. Сексуальный слэнг и непристойности; динамическая теория их психосоциальной эволюции
Эриксон: Мисс Дей какая-то сонная.
МиссДей: У меня сегодня было много работы.
Клиентка: (Клиентка тянется рукой к блокноту) Разрешите мне взглянуть на последнюю страницу. Вы знаете, что я имею в виду – Вы сами просили меня не забыть Вам напомнить.
Эриксон: Ну, и что там написано?
Клиентка: Пока не знаю. Но я точно что-то писала. Похоже на то, что здесь черт ногу сломит. (Переворачивает страницу.) Вот это да! Теперь Вы сами видите, что в этом нет ровным счетом никакого смысла. Семьдесят пять раз слово «январь» – и все по-разному!
Эриксон: И о чем это говорит?
Клиентка: Написано очень небрежно.
Эриксон: А Вам не хотелось бы понять, как именно Вы это писали – только давайте немного подождем, чтобы хоть немного Вас заинтересовать. Наверное, для того, чтобы разобраться, Вам потребуется бумага и карандаш.
Клиентка: Да, нет ничего удивительного, что все жалуются на мой почерк. Обычно я так ужасно пишу, когда хочу спать. Похоже, что это написано левой рукой.
Эриксон: А какой именно?
Клиентка: Точно не знаю. Здесь так все перепутано.
Эриксон: А Вы умеете писать левой рукой?
Клиентка: Пробовала пару раз, но получилось что-то непонятное. Но это явно написано левой рукой.
Эриксон: Это Ваше последнее слово?
Клиентка: Честно говоря, Вы меня затрахали'.
Эриксон: Клиентка признает, что писала левой рукой ("Похоже, что это написано левой рукой!), а я ее спрашиваю: «А какой именно?»
Росси. Что это за странный вопрос?
Эриксон: Просто существует большая разница между левой рукой в активном состоянии и левой рукой в состоянии транса.
Росси: И поэтому слова должны быть написаны по-разному, в зависимости от состояния клиентки.
Эриксон: (Эриксон обращает наше внимание на выражение «I get humps on the r's», где слово «hump» приобретает совершенно неожиданный смысл.) Оно употреблялось в весьма своеобразной ситуации.
Росси: Вы хотите сказать, что здесь имеется в виду сексуальная близость?
Эриксон: Гм.
Росси: Что-то с трудом верится.
Эриксон: Но слэнг так изменился с тех пор!
Росси: Сейчас не принято употреблять слово «бугор», оно какое-то вульгарное.
Эриксон: О, да! (И Эриксон игриво перечисляет некоторые другие, уже вышедшие из обихода слэнговые выражения для обозначения полового акта.)
Росси: По мере того как сексуальный слэнг популяризируется, он становится все более и более вульгарным. И поэтому приходится изобретать новые, более «приличные», но тем не менее тоже слегка возбуждающие слэнговые сексуальные обороты.
Росси:[В 1987] Эти замечания легли в основу новой интересной теории о функциях слэнга. Слэнг по сути своей – это такие лингвистические новообразования, которые придают нашим словам совершенно новый оттенок и освобождают их от груза неприятных воспоминаний. С другой стороны, непристойности начинают атаку ассоциативной структуры слушателя – они полностью сбивают его с толку, и тот, кто произносит неприятности, получает полную свободу действия. Слэнг начинается с робкой попытки наиболее адекватно выразить социально запретное действие. Однако, возникнув, он принимает на себя весь груз негативных ассоциаций, которые общество связывает с этим запретным действием – и слэнг перерастает в вульгарность – или более того, в непристойность. Непристойность выполняет совершенно другую социальную функцию: она нужна для того, чтобы сломать имеющуюся психологическую защиту. Но постепенно вырабатываются новые способы противостояния, непристойность теряет свою разрушительную силу и умирает естественной лингвистической смертью, превращаясь в архаизм.
Такова в общих чертах психосоциальная теория эволюции слэнга и непристойности. Это процесс психологический, поскольку он связан с ассоциативной структурой каждого индивида; это процесс социальный – поскольку он заключается в перенесении эмоциональных зарядов от одного человека (или группы) к другому (к другой). Сама же теория эволюции слэнга вытекает из более глобальной теории о возникновении лингвистичеких новообразований вообще, об их трансформациях, эволюции и замене их другими такими же новообразованиями. К языку нельзя относиться только как к статичному средству общения. Он изменяется – и эти изменения свидетельствуют об эволюции сознания и его постоянной борьбе с ограничениями и принуждениями прошлого.
1.49. Как по сексуальным ассоциациям предсказать будущее; как незаметно ввести пациента в гипнотический транс, обращая его внимание на расположение предметов; ассоциативный слэнг
Эриксон: Покажите мне, пожалуйста, то, что безусловно написано левой рукой.
Клиентка: Думаю, что это, но не могу поклясться. Я не ошиблась?
Эриксон: Укажите мне, пожалуйста, на это слово – только мне бы хотелось, чтобы Вы были абсолютно уверены в своей правоте. А когда Вы это сделаете – Вы внезапно обнаружите что-то еще.
Клиентка: (Держит в левой руке сигарету) Опять что-то под знаком X?
Эриксон: X всегда обозначает неизвестное.
Клиентка: Я добилась его.
Эриксон: Кого – его? Клиентка: Незнакомца.
Эриксон: Вам нравится мой карандаш?
Клиентка: (Обменивается с Эриксоном карандашами) Очень приличный карандаш. Я буду его втыкать во все подряд.
Эриксон: (Держит в левой руке сигарету) «Опять что-то под знаком X?»
Росси: И сигарета, и X вызывают определенные сексуальные ассоциации?
Эриксон: X вызывает мысли о поцелуе.
Росси: Следовательно, все сексуальные ассоциации возникли чисто подсознательно? Вы проверяли это как-нибудь?
Эриксон: Вот теперь я точно знаю, что у нашей клиентки была амурная история. «Опять что-то под знаком X. – X обозначает неизвестное. – Я добилась его. Кого – его? – Незнакомца.» Потом я спрашиваю: «Вам нравится мой карандаш?», обмениваюсь с ней карандашами, и она отвечает: «Это очень приличный карандаш».
Росси: Ваш вопрос о карандаше нужен для того, чтобы расставить сексуальные акценты?
Эриксон: Мне это нужно для того, чтобы продолжить гипноз клиентки – и чтобы она этого не поняла… Росси: [В 1987] Здесь Эриксон объясняет нам, как он использует сексуальный слэнг, относящийся к определенному расположению предметов (сигареты, карандаша); как он с помощью этого слэнга вызывает у клиентки определенные цепочки ассоциаций и погружает ее в транс.