Сталин: операция «Эрмитаж» - Юрий Жуков

Члены комиссии сами не осматривали, не изучали музейные фонды, не оценивали их с точки зрения конъюнктуры на мировом антикварном рынке. На это у них не было ни времени. Не имея необходимых знаний, они просто отдавали распоряжения, не подлежащие обсуждению приказы – фактически исходившие от имени Политбюро! Это комиссия полагала вполне достаточным, и не ошиблась.

Первым результатом ее действий стал многообещающий контакт с одним из лидеров крайне «левых» Г. Л. Пятаковым. В середине 1926 года Пятаков был заместителем председателя ВСНХ, после смерти Дзержинского претендовал на его пост. За поддержку Троцким его отправили в конце марта 1927 года торгпредом в Париж – как бы «в изгнание». В декабре того же года решением XV съезда он был исключен из партии за активное участие в троцкистской оппозиции, но все же оставлен на зарубежной работе.

В столице Франции Пятаков особое внимание уделял вопросом, связанным с нефтью. Ведь именно ею он занимался сразу после окончания гражданской войны, когда получил назначение начальником Главного топливного управления ВСНХ, немало сил отдал созданию Нефтесиндиката (внешнеторговой организации того же ВСНХ). Позже Пятаков участвовал в подготовке соглашения Нефтесиндиката со «Стандарт ойл оф Нью-Йорк», позволившего Советскому Союзу резко увеличить экспорт нефтепродуктов под американской маркой.

Неудивительно, что вскоре после приезда в Париж Пятаков близко сошелся с Калустом Гульбенкяном, владельцем мощной и влиятельной «Теркиш петролеум компани», сделавшим состояние на импорте в Турцию керосина из России. Этот предприниматель первым оценил запасы нефтяных месторождений на севере Месопотамии и еще в 1912 году создал свою компанию, начавшую добычу нефти в районе Мосула. С конца 1918 года шел спор за эту территорию, лишь в 1925 году отошедшую Ираку.

Гульбенкян издавна сотрудничал с «Бритиш петролеум», «Англо-Першн», а потому при разделе мирового рынка нефти получил весьма значительную квоту, заметно превышавшую его возможности. Это и подтолкнуло Пятакова к мысли наладить экспорт советской нефти под маркой не только «Стандарт ойл», но и «Теркиш петролеум», тем самым увеличив поступления валюты в СССР. Оставалось только уговорить самого Гульбенкяна.

Помогла телеграмма Микояна из Москвы, в которой нарком информировал о решении Политбюро от 16 августа.

Пятаков выяснил, что Гульбенкян собирает старую живопись, имеет превосходную коллекцию, вполне достойную миллионера. Значит, он, скорее всего, согласится приобрести что-либо из художественных музеев СССР.

Даже вскользь сделанное Пятаковым предложение вызвало бурный интерес коллекционера, молниеносно составившего список картин, которые он готов был купить немедленно и за хорошую цену.

Гульбенкян ничего не знал о том, что имеется в запасниках советских музеев, на складах Комиссии госфондов, поэтому свой список составлял по каталогам, включив в него «Мадонну Альба» Рафаэля, «Мадонну» Корреджио, «Поклонение волхвов» Боттичелли, «Юдифь» Джорджоне, «Блудного сына», «Флору», «Афину Палладу», «Девушку с метелкой» и «Портрет старухи» Рембрандта, «Персея и Андромеду», «Портрет старухи» и два «Пейзажа» Рубенса, «Хозяйку и служанку» П. де Хоха, «Святого Луку и Мадонну» Ван дер Вейдена, «Благовещение» Ван Эйка, «Меццетен» и «Ля Бондеузе» Ватто, «Благовещение» Боутса.

Назвал сразу же Гульбенкян и свою цену. За «Флору» Рембрандта он предложил 2, 5 миллиона, а за его же кисти «Портрет старухи» – 1, 5. За «Меццетен» Ватто и «Портрет старухи» Рубенса – по 1 миллиону. И еще полмиллиона – за «Благовещение» Боутса[81].

Получалось, что если согласиться с предложением нефтяного магната, то можно очень быстро, не прибегая к услугам своекорыстных посредников-аукционистов, получить 6, 5 миллиона в валюте – третью часть суммы, определенной решением Политбюро, да еще и нарастить экспорт нефти и нефтепродуктов.

Но именно это предложение Гульбенкяна, немедленно направленное Пятаковым в Москву Микояну, а тем пересланное в Ленинград для дирекции Эрмитажа, и стало последней каплей, переполнившей чашу терпения искусствоведов. Более того, оно привело к целому ряду совершенно не ожидавшихся руководством протестов против принудительного изъятия художественных ценностей на 30 миллионов рублей.

К комиссии Томского обратился молчавший до той поры нарком просвещения РСФСР Луначарский:

«Я с очень тяжелым сердцем согласился на эту операцию и указывал тогда же т. Микояну и т. Рыкову – к сожалению, я не был на политбюро тогда, когда обсуждался этот вопрос, – на те причины, по которым я являюсь в значительной мере противником этой операции»[82].

Тройницкий же, бывший директор музея, заведующий отделом прикладного искусства, уполномоченный Наркомпроса по выделению из Эрмитажа художественных ценностей для экспорта, направил на имя заведующего ленинградской конторой «Антиквариата» Криммера следующую докладную:

«По вопросу о выделении и реализации на заграничном рынке антикварных ценностей на сумму в 30 миллионов рублей считаю своим долгом высказать нижеследующее.

1. Особенности антикварного рынка и его ограниченная емкость позволяют усомниться в возможности нормальной реализации вещей на такую крупную сумму и в короткий срок (1 год, придется продавать вещи за бесценок, т. е. для получения суммы в 30 миллионов, в действительности выделить и продать на сумму в 50, 80, а может быть, и 100 милл. рублей. Товар, выходящий за пределы потребностей рынка, на определенный срок является товаром мертвым, и он будет приобретен по самой низкой цене перепродавцами, которые учтут, что значительная его часть может пролежать ряд лет без продажи.

2. Предполагаемая первоклассность и высокая валютная ценность подлежащих выделению и реализации предметов нисколько не изменит высказанного положения, так как

а) как бы ни были первоклассны выделенные предметы, при такой огромной сумме среди них будет много однородных, следовательно, в известной части трудно ликвидных;

б) самый факт массовой продажи исключительно первоклассных памятников создает впечатление катастрофического положения страны и вызовет желание его учесть и использовать.

3. Что это действительно так, показывает предложение гр. Гульбенкяна, который предложил купить на 10 милл. рублей картин и представил список из 18 лучших картин Эрмитажа, стоящих по самому скромному расчету не менее 25 – 30 милл. рублей. Открытая же продажа некоторых из них, как «Мадонна Альба» Рафаэля, «Юдифь» Джорджоне и «Блудного сына» Рембрандта, несомненно, вызвала бы в некоторых странах национальную подписку для их приобретения и покрыла бы сумму в 10 милл. рублей.

4. Из суммы в 30 милл. р. предположено на 25 милл. выделить 100 вещей ценою не ниже 100 тысяч каждая, т. е. в среднем по 250 тысяч за вещь. Таких высокоценных вещей имеется вообще немного. В московских и провинциальных музеях могут найтись только единичные предметы, и таким образом вся тяжесть этой операции ляжет на Эрмитаж и, главным образом, на его картинную галерею.

Между тем возможно точный подсчет показал, что картин стоимостью свыше 100 тыс. рублей в Эрмитаже имеется только около 115, а других предметов такой ценности от 25 до 30.

Следовательно, реализация 100 предметов такого качества будет иметь следствием уничтожение Эрмитажа и сведение его с места первого в мире музея до положения склада второстепенных и третьестепенных вещей, пригодного лишь для пополнения провинциальных музеев. К этому надо прибавить, что в число этих 115 картин входит около 30 Рембрандтов, которые, конечно, не могут быть реализованы не только в течение 1 года, но даже и 10 лет.

5. Не только разрушение Эрмитажа, но даже изъятие отдельных предметов, в течение полутора столетий украшающих его стены, вызовет крупный международный скандал, т. к. значение Эрмитажа далеко выходит за пределы СССР, он является фактором мирового культурного значения, что было признано даже нашими врагами. Так, при осуществлении Рижского мирного договора Польское правительство оставило в Эрмитаже ряд первоклассных произведений, на получение которых Польша имела право, но изъятие которых из Эрмитажа нарушило бы целостность его собраний. Такое значение Эрмитажа и музейного строительства СССР вообще подтверждает и факт поездки осенью 1926 года члена английского парламента Мартина Конвея в Америку для прочтения ряда лекций на эту тему, для чего ему согласно предложения покойного полпреда во Франции Л. Б. Красина был предоставлен необходимый материал. Говорить о той огромной литературе, которая посвящена советским музеям за последние годы, конечно, не нужно.

Поэтому несомненно, что всякий ущерб, нанесенный Эрмитажу и другим музеям, очень отрицательно повлияет на общественное мнение и тяжко отразится в ряде практических дел, т. к. вызовет ложное представление о катастрофическом положении страны и даст возможность врагам СССР, давно утверждающим, что никакая культурная работа в советской стране невозможна, торжествовать исполнение хотя бы части предсказаний.