Эйнштейн. Теория относительности. Пространство – это вопрос времени. - Давид Ласерна

Слепая вера в авторитет – это худший враг истины.

Из письма Эйнштейна к Йосту Винтелеру

После апофеоза с затмением 1919 года большее сомнение вызывал престиж самой Нобелевской премии, а не Эйнштейн.

В конце концов шведы проявили свою вошедшую в поговорку дипломатичность и уступили – но теории относительности премия так и не досталась. Получалось, что Эйнштейн входит в историю за открытие закона фотоэффекта, а не за создание целой научной теории. Секретарь Королевской академии даже намеревался сформулировать специальную поправку, в которой говорилось, что в число научных достижений Эйнштейна теория относительности не включена и возможность ее подтверждения не принимается в расчет.

Когда Эйнштейну объявили о присуждении премии, он собирался в Японию и своей поездки по этому случаю не отменил. В Стокгольме он появился лишь в июле следующего года.

В то время как Планк, Бор и Гейзенберг работали над созданием основ квантовой механики, многие их соотечественники были вовлечены в другой большой эксперимент – политический. Можно было бы написать целую главу о травле Эйнштейна, которая развернулась в душной атмосфере нацистской Веймарской республики. Еврей по крови, он испытывал отвращение к немецкому национализму. Ученый отказался от немецкого гражданства, чтобы избежать службы в армии (хотя при приеме в Прусскую академию наук ему снова вручили повестку). Он был открытым пацифистом, противником Первой мировой войны и ярым защитником идеи интернационализма. Мало что можно к этому добавить.

Известность сделала Эйнштейна легкой мишенью. Инструментами преследования стали статьи в прессе, книги, памфлеты, речи и целые конференции. Было даже создано целое «противоэйнштейновское» общество – Arbeitsgemeinschaft deutscher Naturforscher zur Erhaltung reiner Wissenschaft (Сообщество немецких естествоиспытателей за сохранение чистой науки).

Дитрих Эккарт, один из духовных отцов национал-социализма, открыто выступал за убийство Эйнштейна. Ученый пытался сохранять спокойствие. «Вся проблема сводится к тому, что газеты постоянно упоминают мое имя, подстрекая таким образом сплетни против меня, – писал он Максу Планку.- Мне не остается другого выхода, кроме как уехать за границу и набраться терпения. Тебя я прошу только об одном: относись к этому небольшому происшествию как и я, с юмором».

Буря улеглась, но угроза сохранилась. По словам Макса Борна, под пеплом еще теплились «угли злобы, вспыхнувшие снова в 1933 году». Марсель, Коломбо, Сингапур, Гонконг, Шанхай, Кобо, Токио, Палестина, Барселона, Буэнос-Айрес, Рио-де-Жанейро, Монтевидео, Гавана, США – где только не побывали чемоданы Эйнштейна. Он словно стремился воскресить угасающие чувства к родине с помощью разлук, которые становились все дольше. Он действительно хотел сохранить связь с републикой и стать послом мира, чтобы наладить отношения Германии со странами-победительницами. Недаром он был одним из немногих немцев, не охваченных военным запалом 1914 года. А возможно, эти поездки помогли ему подготовиться к грядущему изгнанию.

Эйнштейн без конца перебирал аргументы за и против отъезда из Германии, разрываясь между одним и другим и находясь практически в том же «шизофреническом» состоянии, в котором существуют фотоны – одновременно волны и частицы. Летом 1932 года он увидел, что страна стоит на пороге «неотвратимой национал-социалистической революции», и события осени и зимы того года, приведшие Гитлера на пост канцлера, подтвердили его опасения. Уезжая из деревенского дома в окрестностях Берлина, он посоветовал Эльзе взглянуть на него в последний раз: «Больше ты его не увидишь».

К тому времени Эйнштейн, со своей славой и кочевническим образом жизни, уже стал гражданином мира. 10 декабря 1932 года пароход «Окленд» отдал швартовы в Бремерхафене и вышел в море, держась курса на Соединенные Штаты Америки – подальше от Пруссии и от немецкого национализма.

В следующем месяце был подожжен Рейхстаг.

А вскоре вся Германия пылала в национал-социалистической лихорадке.

ГЛАВА 5 Внутреннее изгнание

По мере того как творческая звезда Эйнштейна угасала, он становился все более важной публичной персоной.

Ученый превратился в «патриарха», которого уважают и к чьему мнению прислушиваются, но от которого новые поколения ученых-физиков стремятся отмежеваться.

Однако Эйнштейн не унывал и в одиночку решил заняться не-квантовой теорией, способной устранить противоречия между электромагнетизмом и гравитацией.

Может быть, Эйнштейн и мечтал о научной славе, однако автором афоризмов о мире, Боге или свободе он вряд ли себя видел. В течение всего XX века, пока ученый стремился к тому, чтобы в нем видели физика, за ним прочно закрепилась репутация пацифиста, сиониста и беженца. Он прибыл в США большим ученым, а уехал оттуда настоящим идолом. Где бы Эйнштейн ни появлялся, он вызывал симпатию и любовь – частично благодаря своей скромности и образу рассеянного гения, но еще и потому, что умел пользоваться славой во имя справедливости, поддерживая борьбу за ценности, которые многие считали утраченными. Конечно, некоторые думали, что активная гражданская позиция – совершенно лишнее качество для академика. Друг Эйнштейна, Макс фон Лауэ, укорял его: «Ну зачем тебе надо было лезть еще и в политику! Я не собираюсь критиковать твои идеи. Но мне кажется, что интеллектуалы должны держаться в стороне от всего этого. Политическая борьба идет по другим правилам и представляет собой совершенно иное явление, нежели научные исследования».

Наблюдая, как Европу сотрясают войны и идеологические бури, Эйнштейн решил, что доверять политикам равноценно коллективному самоубийству. Его публичные выступления вызывали ненависть у многих его бывших соотечественников, а когда ученый призвал не участвовать в охоте на ведьм, объявленной в 1950-х годах сенатором Джозефом Маккарти, он наступил не на одну мозоль Соединенных Штатов. Эйнштейн не стал ни идеальным немцем, ни образцовым американцем, но всегда старался быть искренним в своих словах и поступках, даже рискуя вызвать недовольство.

16 октября 1933 года Альберт и Эльза после краткого посещения Европы снова прибыли в Нью-Йорк. На пятом десятке ученый должен был (в последний раз) привыкнуть к новому академическому центру – Институту перспективных исследований в Принстоне, с которым будет связана вся его дальнейшая работа. Эльза была восхищена архитектурой института: «Место здесь очаровательное, с совершенно английской атмосферой в стиле Оксфорда, но с большим влиянием». Однако некоторые ученые считали Принстон интеллектуальным кладбищем, башней из слоновой кости, где дефицит общения с экспериментаторами и высокая преподавательская нагрузка душили всякое творчество.

По мере того как общественная роль Эйнштейна росла, физики все больше теряли интерес к его научной деятельности. Абрахам Пайс вспоминал, как растерялся, увидев великого физика в толпе перед началом конференции, посвященной частицам. Вероятно, подобное чувство испытал бы и сам Эйнштейн, если бы на одном из своих университетских занятий в Берне заметил Ньютона, отыскивающего свободное место.

Год за годом пытаясь соединить в одной теории гравитацию и электромагнетизм, Эйнштейн разработал геометрическую интерпретацию уравнений Максвелла – правда, оставив в стороне сильное и слабое ядерные взаимодействия. Однако его хитроумные схемы все равно не объясняли необычного поведения квантов: принцип неопределенности Гейзенберга никак не проявлял себя в уравнениях гравитационного поля.

Некоторые важные фрагменты мозаики, которую собирал ученый, не найдены и по сей день, однако в большей степени его неудача объяснялась слабым интересом к ядерной физике. А она между тем становилась все важнее.

Меня здесь считают чем-то вроде ископаемого, которого годы сделали слепым и глухим.

Из письма Эйнштейна к Максу Борну

В середине июля 1939 года два венгерских физика, Лео Силард (1898-1964) и Юджин Вигнер (1902-1995), посетили Эйнштейна, который проводил лето в Нассау, в двух шагах от залива Пеконик. Силард был давним коллегой ученого – они вместе несколько лет работали над проектом коммерческой модели холодильника. Однако у этой встречи была другая причина – результаты бомбардировки нейтронами одного из изотопов урана (235U). При этом образуются более легкие элементы, такие как криптон и барий, а также два или три нейтрона, которые можно использовать для продолжения бомбардировки. В результате нейтронов при каждом попадании в цель становится все больше, ядра урана разрушаются и начинается цепная реакция, способная высвободить огромное количество энергии, которая может быть использована в самых разных целях. Силард и Вигнер подозревали, что Гитлер найдет открытию худшее из применений, тем более что крупные залежи урана находились в Чехословакии, которая была к тому времени оккупирована Третьим рейхом.