Непобежденные - Уильям Фолкнер

-- Как бог свят, вот оно! Вот оно, знамение! Говорил же я, что обнару...

И все мы услыхали -- три, а может, четыре выстрела навстречу нам и затем убегающий топот галопа; но поскакал галопом и дяди-Баков мул, дядя Бак махнул на нем с дороги туда в лес, зажав палку под раненой рукой и выхватив уже пистолет -- лишь борода веет по ветру над плечом. Но мы ничего там не застали. Увидели следы копыт в грязи, где стояли пятеро на лошадях, глядя на дорогу, и углубленные, с проскользом, следы, когда лошади взяли в галоп; и я подумал спокойно: "Он еще не знает, что подковы нет". А больше ничего и никого там; и дядя Бак сидит на муле, подняв пистолет, и бороду за плечо свеяло, и ремешок пистолета свисает на спине девчачьей косичкой, и рот у дяди Бака приоткрыт, а глаза смотрят на нас, мигая.

-- Что за дьявольщина! -- говорит дядя Бак. -- Повернем-ка обратно к дороге. Не иначе, эта вещь тоже в ту сторону ушла.

Повернули к дороге. Дядя Бак воткнул пистолет на место и опять застучал палкой по мулу; но тут мы увидели и поняли, что знаменовала собою змея.

Вещь оказалась Эбом Сноупсом. Он лежал на боку, связанный по рукам и ногам, и конец веревки прикреплен к дереву; по следам в грязи видно, как Сноупс хотел укатиться в кусты, но веревка не дала. Лежит, следит за нами, беззвучно окрысясь -- поняв, что спрятаться не удастся. Видит ноги наших мулов под кустами, а выше глянуть еще не догадался и потому не знает, что давно замечен; решил, должно быть, что мы только что его увидели, -- и вдруг задергался, закидался на земле, крича:

-- Помогите! Помогите!

Мы развязали, поставили его на ноги, а он все орет, дергаясь руками и лицом, -- кричит, что его схватили и ограбили и убили бы, но услыхали, что мы подъезжаем, и удрали; но глаза у Сноупса в крике не участвуют.

Глаза следят за нами, перебегая с меня на Ринго и на дядю Бака и опять на Ринго и меня; и глаза эти молчат, точно принадлежат одному человеку, а разинутый орущий рот -- другому.

-- Схватили тебя, да? -- сказал дядя Бак. -- Невинного доверчивого путника. И неужели же звать того бандита Грамби?

Было так, словно мы разожгли костерок на привале и отогрели змею ровно настолько, чтоб она осознала, где находится, но ускользнуть осталась бы бессильна. Только думаю, что сравнение со змеей, хоть и малых размеров, для Эба Сноупса честь не по заслугам. А момент для него пришел тугой. Сноупс понимал, я думаю, что безжалостно брошен сообщниками, хотящими от нас откупиться, и что если, шкуры своей ради, станет выдавать их, то они вернутся и убьют его потом. И, по-моему, он осознал, что хуже всего будет для него, если мы его отпустим, не наказав. Потому что он перестал дергаться; даже лгать перестал, на минуту согласовав рот с глазами.

-- Я сделал ошибку, -- говорит. -- Признаю это. Каждый делает ошибки, я так считаю. Вопрос теперь, что мне за ту ошибку от вас будет?

-- Да, -- говорит дядя Бак. -- Каждый делает ошибки. Но беда твоя в том, что ты их слишком много делаешь. А это штука скверная. Возьмем Розу Миллард. Она всего одну ошибку сделала, и что мы видим? А ты сделал две.

Сноупс глядит на дядю Бака.

-- Каких таких две? -- спрашивает.

-- Поспешил родиться и припоздал подохнуть, -- отвечает дядя Бак.

Сноупс замер; забегал глазами по лицам нашим.

-- Вы не убьете меня, не посмеете, -- говорит дяде Баку.

- Мне-то убивать тебя зачем, -- говорит дядя Бак. -- Не мою же бабушку ты заманил в это гадючье гнездо.

Сноупс метнул глазами на меня, опять забегал взглядом -- на Ринго, дядю Бака, снова на меня; опять уже голос его говорил одно, а глаза другое.

- Ну, тогда все в порядке. Баярд на меня зла не держит. Он знает, что это чистая несчастная случайность, что мы это делали для-ради него и его папы и негров ихних. Да я ж тут целый год подсоблял, поддерживал мисс Розу, что одна-однешенька осталась с этими деть... -- Голос его пресекся, перестал лгать; я двинулся уже на этот голос, к этим глазам. Сноупс, съежась, шагнул назад, вскинул руки.

-- Эй, Ринго! Стой на месте, -- сказал за спиной у меня дядя Бак.

Сноупс пятился, вскинув руки и крича:

-- Трое на одного! Трое на одного!

-- Ты не пяться, -- сказал дядя Бак. -- Где они, трое? Я вижу только одного из тех детей, про кого ты сейчас причитал.

И мы упали оба в грязь; я перестал видеть Сноупса, он словно куда-то исчез, хотя остался крик; я словно с тремя или четырьмя схватился, дрался нескончаемо; потом меня держали за руки дядя Бак и Ринго, и я увидел Сноупса наконец. Он лежал на земле, прикрыв лицо руками, локтями.

-- Вставай, -- сказал дядя Бак.

-- Нет уж, -- сказал Сноупс. -- Чтоб вы прыгнули на меня трое и опять свалили? Для этого вам надо раньше меня поднять. Я лишен здесь правосудия и закона, но мне остался протест.

-- Подыми его, -- сказал дядя Бак. -- Я придержу Баярда.

Ринго поднял Сноупса, точно мешок, полунаполненный собранным хлопком.

-- Вставайте, мистер Эб Сноупс, -- сказал Ринго.

Но Сноупс не желал стоять, даже когда Ринго и дядя Бак привязали его к тому дереву и Ринго взял свои, дяди-Баковы и Сноупсовы подтяжки и сплел вместе с поводьями. Сноупс обвис на веревках, даже не вскидываясь под ударами и только повторяя:

-- Давайте. Секите. Хлещите. Вас трое, я один.

-- Погоди, -- сказал дядя Бак. Ринго приостановился. -- Может, желаешь заново один на один? На выбор с любым из нас.

-- Прав у меня не отымете, -- Сноупс в ответ. -- Я беззащитен, но протест мне остался. Валяйте, секите.

И он, пожалуй, прав был, приглашая сечь. Пожалуй, отпусти мы его без порки, они бы, воротясь, убили его сами еще до ночи. А так -- дожди начались в этот вечер, и пошла на розжиг календарная палочка, поскольку дядя Бак признал, что рука разбаливается всерьез, -- мы поужинали вместе, и Эб Сноупс усердней всех выказывал заботу о дяде Баке, говоря, что обиды не держит и сам видит, как промахнулся со своей доверчивостью, и что теперь хочет единственно домой вернуться, потому что доверять можно только людям своим, каких знаешь всю жизнь, а за доверие к чужаку поделом тебе и кара, -- когда самому теперь понятно, что делил кров и пищу с гремучими змеями. Но как только дядя Бак пробовал у него вызнать, Грамби то был или нет, так Сноупс тут же осекался и говорил, что видеть не видал никакого Грамби.

Наутро они уехали домой. Дядя Бак расхворался; мы хотели проводить его сами или чтоб Ринго проводил его домой, а Сноупс пусть со мной едет; но дядя Бак не согласился.

-- Грамби его, того гляди, опять поймает и привяжет к дереву при дороге, и придется тебе терять время на погребение Сноупса, -- сказал дядя Бак. -- Вы, ребята, езжайте вдогон. Немного уж осталось дожимать их. Не дайте им уйти! -- закричал он (лицо красное, глаза блестят), протягивая мне пистолет на ремешке, сдетом с шеи. -- Не дайте им уйти! Дожмите их!

3

И мы поехали вдогон вдвоем. Весь день лило; дожди пошли уже не переставая. У нас было по два мула под седло; ехали мы быстро. Лили дожди; мы подчас и с розжигом огня не возились; тогда-то и потеряли мы счет дням, потому что как-то утром подскакали -- костер у них еще горит, и лежит свинья, так и не разделанная; а случалось, и ночь напролет проводили в седле, меняя мулов каждые примерно два часа; так что иногда мы спали ночью, иногда днем и знали, что все эти дни они откуда-то следят за нами, убегая, и что теперь, когда дяди Бака с нами нет, они не смеют и залечь, запутав след.

Затем как-то под вечер -- дождь перестал, но небо осталось в тучах, и снова холодать начало -- мы скакали по старой дороге вдоль речного русла; под деревьями сумеречно, узко, а мы скачем, и вдруг мул подо мной шарахнулся и встал, я чуть не кувырнулся через голову его; и мы увидели, что среди дороги с ветки висит что-то. Висит старый негр, опустив босые пальцы ног и уронив набок голову в ободке седых волос, точно задумавшись. К негру приколота записка, но мы смогли ее прочесть, только выехав на поляну. Это была грязная бумажка с крупными печатными каракулями-буквами, точно ребенок их писал:

Не пугаю а последний раз придупреждаю.

Ворочайтесь назад. Иначе даю гарантею

будет с вами как с этим. Тирпенье мое

кончилос дети не дети.

Г.

И ниже приписка почерком еще бисерней, чем у бабушки, но чувствуется почему-то, что мужским; и, глядя на эту бумажонку, я точно опять увидел черного, как он сидел тогда за костром -- ножки в сапожках, волосатенькие руки, заношенная крахмальная рубашка и заляпанное грязью щегольское пальтецо.

Подписано не одним лишь Г., но и другими,

в частности человеком, менее склонным

щепетильничать с детьми, чем Г. Все же

человек этот желает дать и тебе и Г. еще

один шанс. Воспользуешься им -- будешь

жить и вырастешь. Упустишь этот шанс -

простишься с юной жизнью.

Я смотрю на Ринго, он -- на меня. Тут раньше на поляне стоял дом. За поляной дорога опять уходит в гущу деревьев, в серые сумерки.

-- Возможно, завтра окончание, -- сказал Ринго.

Настало завтра; мы спали эту ночь в стогу, а на заре опять пустились речной низиной по мглистой дороге. На этот раз шарахнулся мул под Ринго -так резко шагнул из кустов тот черный в грязных сапожках и пальтеце и с пистолетом в волосатой ручке, и только глаза и нос виднеются из бороды, из-под шляпы.