Олух Царя Небесного - Вильгельм Дихтер

— Опять Куба! — сказала Михалу.

— Не бойся. Нюся умница.

У меня распухли колени. После завтрака я поковылял за дом, где на привязанных к палочкам кустиках дозревали помидоры. Вытащив из земли палочку, я стал при ходьбе на нее опираться. На уроках она лежала под партой. Дома стояла в холле около вешалки.

— Вернигора![43] — смеялся Михал.

— Смотри, не насажай заноз, — предостерегала мать.

Я сидел на скамейке перед костелом. К скамейке подошел огромный пес, немецкая овчарка, и положил голову мне на колени. Помахивая хвостом, согревал их своим дыханием. Я зарылся пальцами в густую шерсть.

Потом мы с ним пошли вдоль пшеничных полей в сторону луга, где паслись коровы. Он бегал зигзагами, нюхая землю. Исчезал в пшенице. Я слышал, как он раскапывает подземные норы и гоняется за мышами. Следил за покачивающимися колосьями, чтоб не потерять его из виду. Время от времени он выныривал из хлебов и подбегал ко мне, тыкался в руку холодным мокрым носом.

На пастбище я сел, отложив свою палку. Развернул хлеб с колбасой, который мать дала мне с собой. Отломив кусочек, подсунул псу под нос. Он отвернулся, хотя с высунутого языка у него капала слюна. Только когда я положил хлеб на траву, одним махом все сожрал.

Прижавшись к собаке, я вытащил из-под рубашки «Конрада Валленрода». Переворачивая страницу, первым делом поглядывал на нижние строчки. Его уже узнали? Я боялся тевтонских командоров[44]. Чтобы избежать сцены смерти, затеял игру. Закрывал на середине строчки глаза и старался угадать рифму. Или читал снизу вверх.

Пес отвалился от меня и лег на бок. Мы оба зевали. Обняв его, я уснул. Проснувшись, почувствовал, что уже не боюсь стишка, который декламировали мальчишки в Кросно:

Кто ты? Маленький жидок.Знак какой твой? Халы кусок.Кто родитель? Метель злая.Что ожидает? Ветка сухая.А под ней? Сыра земля.А на ней? Кусок говна[45].

— Я поляк, — сказал я псу, который пытался из-под меня выбраться. Чтобы не мешать ему, я встал. Он встряхнулся. Я привел его домой. Он поселился на балконе рядом с велосипедом. Ел все, что давали. Даже петушиные головы, которые мать выбрасывала, осторожно держа за гребешок.

Каждый день мы отправлялись гулять. Вскоре я выкинул палку и перестал быть Вернигорой. Однажды мы зашли дальше обычного. За пастбищем, около маленького домика, привязанная цепью коза щипала траву. Пес зарычал. Черная губа приподнялась, обнажая клыки. Я схватил его за косматую шерсть и потащил домой. Пан Лытек, у которого я попросил веревку для поводка, предположил, что это гестаповский пес, убежавший из Освенцима. Гестаповцы тренировали собак на козах.

Овчарку забрали Нюся и пан Кубец, когда поехали во Вроцлав учиться медицине и химии. В пути пес увидел козу и на ходу выскочил из поезда.

Осенью приехала Кароля Шнепф. Размахивая конвертом со странными марками, кинулась к матери, которая вышла из кухни посмотреть, кто звонит.

— Муля в Тель-Авиве! — закричала Кароля. — Мой брат пишет, что они ушли из России с армией Андерса[46] и в Палестине убежали из армии. Помнишь дядю? — Она посмотрела на меня.

— Вопрос! — возмутилась мать.

В детской я сунул кавалериста в «Дэвида Копперфилда». Глядя на торчащую из книги оловянную саблю, я думал о синем номере, который был вытатуирован у Кароли на запястье. Она не раз рассказывала, как ее из Плашува привезли в Освенцим. Грязная и вонючая, она стояла на платформе. Офицер отбирал портних.

«Fach?»

«Advokat».

«Ignorant. Was weist du?» Она вспомнила уроки математики. «Sinus quadrat alpha plus cosinus quadrat alpha ist gleich…»[47]

Он отправил ее к портнихам.

Нюся позвонила с почты, что они с паном Кубецом поженились в муниципалитете. Мать сказала ей про Мулю. Когда же они его увидят и смогут всё ему рассказать?

Зимой Нюся и пан Кубец убежали через Чехословакию в Мюнхен. Там они обвенчались у раввина и поступили в университет.

Михал завязывал галстук перед зеркалом над телефоном. Задрав подбородок, расправлял большими пальцами узел. Мать вышла из ванной в черном платье и нейлоновых чулках, которые ей дал Винклер, когда увозил Нелю в Сан-Франциско.

— Что с Тшебиней? — Мать старалась разглядеть собственные икры.

— Назначение подписано. У тебя будет вилла и сад.

— Кто всем этим будет заниматься?

— Садовник.

Зазвонил телефон. Нас вызывал Краков.

— С Новым годом, — обрадовался Михал. — И вас тоже, коллега.

В зеркале у меня были толстые щеки. Недавно мамина портниха вставила мне клинья в брюки, чтобы они застегивались.

— Политическое убежище?! Когда? — вдруг закричал Михал.

— Что случилось? — спросила мать.

— Винклер убежал.

Когда приехал «адлер», я надел пальто, сшитое паном Хурлюшом. Мать сказала, что я могу проводить их на бал. Они с Михалом сели сзади. Вскоре фары осветили стадион, и мы выехали из Литоты. Где эта Тшебиня? Почему мы постоянно переезжаем с места на место? Я барабанил торчащими из рукавов пальцами.

Возвращаясь из Катовице, пан Лытек зашел в закусочную. Кружка горячего пива с малиновым соком. Туда же он влил стакан водки.

— И ему что-нибудь, — сказал он буфетчице.

— Чаю? — спросила она.

— Только крепкого.

Длинными ложечками мы размешали свои напитки.

— С Новым годом!

— И вас с Новым годом.

— Ты хорошо выглядишь. — Он стер с губ пену.

— Мама говорит, чтобы я ел, потому что у меня слабые легкие.

— Мама знает, что делает.

— Где эта Тшебиня?

— Под Краковом.

— Вы там были?

— Нет.

Сын нефтяного короля

Утром

Проснувшись, я увидел пустую клетку с открытой дверцей. Черная птица сидела в картонной коробке на подоконнике. Я гостеприимно откинул одеяло. Она вспорхнула и села ко мне на грудь. Приподнимаясь и опускаясь в такт моему дыханию, для равновесия крепко вцепилась в меня коготками.

Птицу я нашел возле курятника. Волоча по земле крыло, она убегала от петуха, которого боялись даже собаки. Я осторожно принес ее в кухню.

— Это галка, — сказала Альбина.

— Галки говорят?

— Не меньше тебя, — засмеялась она.

Вскоре галка начала летать по комнате. Жила в коробке, где стояла мисочка с водой и тарелочка с зернами. Мать, опасаясь, что она полетит в глубь квартиры и загадит ковры, купила на базаре в Хшануве клетку. Но птица предпочитала коробку.

С тех пор как мы поселились в Тшебине, Альбина жила у нас в домработницах. Ей было восемнадцать лет. Ходила она быстро и бесшумно, в туфлях, надетых прямо на голые, поросшие белым пушком ноги. Из пышных рукавов торчали худые сильные руки. Светлые волосы она на ночь накручивала на бумажные папильотки, чтобы получились кудри. Носила косынку под цвет фартука, который сзади завязывала бантиком. Но когда выбегала к Болеку, который, привезя Михала, разворачивал во дворе «фиат», срывала косынку с головы. У нее были голубые глаза с белыми ресницами и острый нос. Когда она радовалась или волновалась, на бледном веснушчатом лице вспыхивал румянец.

Утром в открытых окнах проветривались подушки, взбитые ударами ладоней. Среди мебели летал гусиный пух. Альбина подбирала с пола грязные рубашки и носки и складывала на расстеленных простынях. Белые узлы с большими ушами бросала в шкаф. Натирала паркет, скользя по нему на войлочных квадратиках.

Мать заползала под кровать, чтобы показать ей пыль. Альбина тоже туда заползала; из-под кровати с двух сторон торчали их ноги.

Когда я пришел в кухню завтракать, мать села около меня с вилкой и сложенной вчетверо тряпочкой. Альбина сняла с огня сковороду с глазуньей и кусочками поджаренной картошки, вокруг которых стреляли пузырьки масла.

— Осторожнее, может брызнуть в глаз! — предупредила меня мать.

Я откусил кусок хлеба, обмакнутого в масло.

— Не запачкай брюки! — Мать тряпочкой вытерла мне подбородок.

Я наклонился над тарелкой.

— А это? — Она ткнула вилкой в поджарку.

— Самое вкусное. Оставил на закуску.

— Михалу вчера очень понравилась картошка. Попросил добавки. Но я спрятала для тебя.

Она подцепила вилкой румяный кусочек и сунула мне в рот.

— Мама!

— Вы только поглядите, какой взрослый! — рассмеялась Альбина.

Мать расстегнула ремешки моего портфеля. Положила в портфель второй завтрак, завернутый в бумагу.

— Никому не давай. Сам все съешь.

Я вышел во дворик, отделенный от большого двора каретным сараем, а от сада — курятником. Раз в неделю Альбина бегала туда за курами. Бросаясь на землю, хватала первую попавшуюся за шею и, придушив, несла к садовнику, который перед теплицей выстругивал топором подпорки для помидоров и фасоли. Голову с клювом она выбрасывала в мусор, потому что мать терпеть не могла куриные глаза. А все остальное обливала кипятком, чтобы легче было ощипывать. В курятнике жили куры с цыплятами. Недавно петух заклевал цыпленка с белым гребешком.