Переход Суворова через Гималаи. Чудо-богатыри попаданца - Герман Романов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Даже если у них и есть курево, все равно в болотине размокло!
Только сейчас он понял, насколько устал. Все же не в его возрасте в такие рукопашные схватки ходить — против пятерых убийц гораздо моложе возрастом. Его до сих пор потряхивало, огромный всплеск адреналина продолжал держать тело в напряжении, холода совершенно не чувствовалось, а было даже жарко.
— A-а, хы… кхы… а-а…
Характерные звуки, легко узнаваемые с молодости, вызвали кривую ухмылку. Жеребцову основательно тошнило, блевала прямо под себя. Петр встал со ствола, взял мокрую рубашку, отволок женщину к дереву, и небрежно вытер ей лицо — хотелось побыстрее допросить пленницу и окончательно расставить точки над «i».
— Ты убил моих братьев, скотина…
Если бы взгляд мог воспламенять, как дыхание огнедышащего змея, то Петр сгорел бы в ослепительной вспышке, настолько в ее глазах пылала лютая ненависть.
— Ага, зарезал!
Петр просто кивнул. Он чудом сдерживал себя, боясь избить ее снова, превратив наглое и красивое лицо в кровавое месиво — до боли стало жалко казаков, застреленных этой тварью с прекрасной наружностью, но с гнилой душою и подлым сердцем.
— Убить хочешь?! — Женщина зло скривила губы. — Так убивай, мерзкий старик! Ты даже не мужчина, а так, немочь бледная! Мерин выхолощенный! Только и можешь гладить свою старуху по отвисшим сиськам!
— Ах ты ж, сука!
Петр чуть ли не ослеп от ярости, моментально разгоревшейся костром — настолько потемнело в его глазах. Сейчас он готов был растерзать ее, впервые в жизни впав в истерику, в затмевающее разум бешенство, не сдержав хлынувших наружу чувств.
— Тварь! Так, значит, я не мужик?!
Ухватившись за ворот ее куртки, он рванул так, что посыпались пуговицы. Рубашку разорвать оказалось намного проще, тончайшая ткань с хрустом выдиралась пальцами. В глаза ударила молочная белизна тела, не испачканного болотом.
— Ты что творишь, старый потаскун?! — возмущенно закричала женщина, впервые в ее голосе прозвучала нотка страха, и это подействовало разрядом тока. Петр уставился на бесстыже торчащую грудь, и, к своему искреннему удивлению, моментально возбудился, почувствовав жгучее желание.
Такое с ним было впервые за прошедшие сорок лет!
Недолго думая он схватил женщину, и, приподняв с земли, кинул ее на ствол дерева. Стальной клинок разрезал штаны, обнажив почему-то розовые ягодицы, что привели его в самое настоящее неистовство.
— Похотливая сволочь, что ты творишь?!
Женщина истошно завизжала и задергалась, а Петра прямо затрясло от вожделения, настолько подействовало на него это слабое сопротивление.
— Я тебе сейчас покажу, какой я мерин!
Цепко ухватившись за груди, он навалился на женщину, и та взвыла от боли. Сейчас Петр не наслаждался любовью, он насиловал — молча, жутко, страшно, стараясь каждым движением вызвать у жертвы лютую боль. Впившиеся в тугие груди пальцы с каждым рывком и толчком его тела стремились оторвать их. Женщина громко стонала и кричала во весь голос, что еще больше распаляло Петра.
Только сейчас самым краешком мозга, сохранявшего холодность мысли, он понял, почему даже его вышколенные солдаты после кровопролитного приступа, взяв штурмом крепость, ведут себя именно так. Их совершенно невозможно удержать от насилия, что идет с глубокой древности, с самой мужской природы и хищника, и защитника.
Ибо нет ничего лучше, чем победить врага, изнасиловать его жену, утверждая тем самым свою власть и получая награду за пролитую кровь и пережитый страх!
Петр, тяжело нависнув над женщиной, не наслаждался, а яростно сражался, словно работая остро заточенным копьем, а его пальцы смертельной хваткой рвали тугую плоть.
Жеребцова уже дико орала, срывая голос болезненными воплями, отчего император понемногу впадал в еще большее безумие, продолжавшееся бесконечно долго, пока внизу живота не взорвался тугой ослепительный комок, поглотивший его помутившееся сознание этой яркой вспышкой…
Париж
Жорж Кадудаль молча смотрел на мостовую, сохраняя ледяное спокойствие. Он сделал все, что мог, за эти короткие часы, что отпустила ему судьба. И если не ошибся в своих расчетах, то Франция сегодня получит избавление от тирана! А он сам может умереть спокойно, ибо цель жизни будет достигнута — генерал Гош будет убит, и тысячи загубленных им вандейцев получат отмщение.
Англичане очень помогли ему, ибо раздобыть десяток бочонков пороха в городе, где на всех углах снуют полицейские ищейки, как вши на грязном нищем, — практически невозможное дело.
А так подогнали они огромную ломовую телегу, на которой сейчас сидел его преданный телохранитель Николя Вайон, и никто не обратил на нее никакого внимания, ибо сотни подобных повозок развозят грузы по огромному городу. Он подожжет фитиль из маленького фонаря и успеет уйти от места взрыва, времени ему хватит.
Жорж Кадудаль самолично трижды измерил путь, который проедет карета по улице до места засады, — полтораста шагов. Английский фут порохового шнура, который потребуется для горения.
Второй шуан Жано сейчас стоял у булочной, хорошо видимый с телеги. Парень должен подать сигнал, как только увидит карету Гоша. Консул неизбежно приедет в оперу, ибо там будет присутствовать весь политический бомонд и послы. А единственный путь проходит как раз через улицу Сен-Никез…
— Ты сегодня подохнешь, Гош! Сгоришь в пламени! И на том свете тебя будут жарить на сковороде!
Глаза Кадудаля полыхнули нестерпимой ненавистью, что уже много лет раздирала его душу. Он даже закрыл глаза, чувствуя, как стонет и трясется от злобы его душа.
— Жаль, что я не увижу, как тебя разорвет в клочья!
Жорж Кадудаль тяжело вздохнул.
Находиться в квартире было опасно, после взрыва здесь будет не протолкнуться от полиции, и кто-нибудь из ищеек обязательно опознает по описанию жильцов генерала мятежных вандейцев. Нет, он не боялся смерти, просто еще оставалось несколько заданий, которые, кроме него самого, никто не выполнит.
Нельзя погибать напрасно, не завершив свои земные дела, ибо слово чести самому королю дадено!
Соловецкий монастырь
— Это кара вам небесная, нехристи окаянные!
Порывистый ветер рвал волосы, пытаясь своим неистовым напором свалить архимандрита со стены, но отец Мефодий еще твердо стоял на подгибающихся ногах, с наслаждением вдыхая соленый, свежий воздух. Его усталые и блеклые от прожитых лет глаза сейчас горели огнем, а сердце стучало в груди большим колоколом.
— На все воля Господа!
Английской флотилии, что вчера еще стояла у каменистого острова, не существовало. Несколько кораблей безжалостно разбито о большие камни, их обломки унесены взбесившимися волнами. Два судна вышвырнуло на берег, и их искореженные остовы говорили о страшной участи других, еще носившихся по бурному и свирепому Белому морю.
— Здесь и поморы не выдюжат, — тихо пробормотал священник, переведя взор на вражеский лагерь — там не было видно ни одного огонька. Страшный ливень, закончившийся всего час назад, лил, не переставая, почти целые сутки, затопив всю округу.
И сейчас старик мимолетно пожалел голоногих шотландцев — промокших, голодных, устрашенных стихией: худо им на камнях в мокрой одежде. Палатки сорваны, костры разжечь нечем и крыши над головой не найти, так как он сам приказал поморам сжечь свои жилища, как только завидел вражеские корабли на горизонте.
— Еще сутки, и все они захворают! А с больных людей какие вояки?!
Старческие, блеклые губы сошлись в горестную гримасу, ибо хоть вороги заклятые стояли под стенами обители, но души-то человеческие. Хоть схизматики, а крест носят.
Старик внимательно посмотрел на затянутое черной мглой небо, задумчиво пожевав губами, прищуривая слезящиеся глаза. На миг ему показалось, что краешек небосвода на самом горизонте чуточку посветлел, да и колено перестало надрывно ныть, лишь пульсируя короткими вспышками боли.
— Сменится погода, к вёдру идет. Завтра к вечеру пояснеет. А там и у скоттов воинский азарт пройдет. Сами помощи просить пойдут, пардона вымаливая! Ишь ты, заплыли за тридевять земель, будто им здесь медом намазано. Вот по грехам своим и получили награду!
Париж
Карету немилосердно трясло, свирепо бросало из стороны в сторону, будто утлую лодчонку в штормующем море. Парижские сорванцы часто вырывали булыжники из мостовой, а потому ездить по ухабам стало сплошным неудобством.
Несколько раз на генерала чуть ли не наваливался сидящий напротив министр полиции Фуше, но каждый раз Гош придерживал его своею железной рукою.
— Молодцом, Антуан, мы успеваем!
Консул достал из кармана большую луковицу часов и щелкнул крышкой. Кучер действительно совершил почти невозможное дело, и он приедет в оперу с опозданием всего в одну минуту. Такое моветоном являться не может, хотя великолепных арабских лошадей, привезенных им из Египетской экспедиции, придется долго вываживать. Даже эти скакуны не выдержат такой бешеной гонки.