Две стороны Луны. Космическая гонка времен холодной войны - Алексей Архипович Леонов

скоро мне довелось полетать с ним вместе. Он отличный пилот – управлял машиной невероятно гладко. С ним, как и с любым другим хорошим пилотом, самолет становился словно бы частью тела, продолжением его самого, а не машиной, которой он управлял. Такой летчик чувствует летательный аппарат каждой клеткой тела. Каждый орган его чувств анализирует движение и равновесие самолета, как будто летчик сам парит в воздухе. Он никогда не совершает резких, отрывистых маневров. Лететь в самолете Йегера все равно что грациозно скользить в танце. Это настоящий воздушный балет, но он же и танец со смертью.

Холодная война раскручивала гонку технологий. Мы действительно не стояли за ценой, пытаясь создать самолеты лучше и быстрее, чем у Советов. Множество наших парней погибало. За десять лет в живых осталась лишь половина из тех, с кем я начинал учиться в школе летчиков-испытателей.

Мы осознавали риск, но знали и о том, что самая главная задача – обеспечить разработку нового самолета. Не было для нас наслаждения больше, чем получить новенький самолет и пустить его в каскад мертвых петель, бочек и пике, чтобы убедиться, что с машиной все в порядке. Для этого мы там и собрались. Мы шли вперед как пионеры освоения новых границ.

До того как попасть на Эдвардс, я думал, что умею летать. Но по-настоящему полетам я обучился именно на Эдди. Разница между летчиком-истребителем и летчиком-испытателем – в точности и выверенности действий. Как летчик-испытатель, ты не должен допускать ни единого отклонения. Ты обязан летать точно на заданных скоростях, точно на заданных высотах по предусмотренной трассе и всегда находиться там и тогда, где и когда положено. И еще ты учишься пилотировать самолеты на самых предельных режимах полета. Ты должен уметь ввести самолет в неуправляемое состояние, чтобы отрепетировать, как избежать катастрофы.

Я летал с настоящими мастерами. Но Чак Йегер превосходил всех и всегда. Он был не только лучшим из летчиков – с ним еще всегда было весело. Он не держался жестких рамок лишь в одном вопросе: как любой пилот-истребитель, он не упускал случая покрасоваться перед парнями, чтобы показать, на что действительно способен.

Однажды солнечным воскресным утром в Нью-Мексико мы вылетели с ним на T-38, стройной, белой, красивой машине; этот самолет позволял делать кое-какие непростые трюки. Я управлял им как пилот, а Йегер находился на заднем сиденье. После взлета он сказал мне поднять нос самолета вертикально вверх вместо того, чтобы лететь по обычному маршруту с медленным подъемом. Только самые мощные летательные аппараты могут выполнить подобный маневр. Все мы, летчики-испытатели, любили проделывать такую штуку, но ведь не с боссом же на заднем сиденье. Такая полетная процедура не входила в регламенты. Но Йегер решил немного отпустить мои поводья.

Я испытывал волнение и восторг: это все равно что взлетать на крутом ярмарочном аттракционе – прямо в синее небо. Я все ждал, когда же Йегер скомандует мне опустить нос. Но он молчал, разрешая мне лететь все выше и выше, вертикально вверх. Я лишь слышал доносившийся сзади его голос, который твердил мне:

– Поднимайся выше. Еще, еще.

Самая главная награда нашла меня, когда я окончил обучение в школе летчиков-испытателей. Я получил награду как лучший пилот во всем потоке. Никто не знал, что им окажусь я. Когда началась церемония награждения, все мы выстроились в шеренгу. Прозвучало мое имя, я шагнул на подиум, а Йегер вручил мне награду. Я очень обрадовался. Тогда я пережил по-настоящему волнующий миг. Вот так взять и выиграть титул лучшего пилота в школе, куда так тяжело попасть, и получить награду из рук самого лучшего летчика в мире – это превосходило все мои предыдущие достижения. Но что же дальше? Помню, как думал тогда об этом с некоторой растерянностью.

Но решение пришло быстро. Под конец программы обучения некоторые из нас решили продолжить заниматься в недавно открывшейся школе аэрокосмических пилотов-исследователей, которая тоже располагалась на базе Эдвардс. Там мы получали возможность тренироваться как космические пилоты – вроде тех парней, которые уже летали на скоростях больше пяти махов, поднимаясь в атмосферу выше, чем на 50 миль, то есть выше общепринятой границы между земной атмосферой и космосом[45]. Что касается пилотируемых полетов в космос, то Военно-воздушные силы тогда смотрелись гораздо более многообещающе, чем новое космическое подразделение Национального консультативного комитета по аэронавтике (NACA)[46], который недавно был реорганизован и поменял название на «Национальное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства» (NASA). При участии людей из NACA Военно-воздушные силы теперь разрабатывали все эти штуки, которые умели с грохотом взмывать в небо, например ракетоплан X-15 и космический самолет X-20, или «Дайна-Сор» (Dynasoar), что было сокращением от слов dynamic – динамическое и soaring – планирование. Все это звучало очень заманчиво.

В первые недели обучения в школе аэрокосмических пилотов-исследователей мы многое узнали о том, как человеческое тело функционирует в космосе. Мы прошли краткий, но интенсивный курс физиологии и медицины в Школе авиационной медицины на авиабазе Брукс в Техасе. Нас полностью погрузили в тему. Нам досталось все: от изучения работы внутренних органов до присутствия на вскрытии. Идея состояла в том, что нам следовало научиться следить за реакциями собственного тела, летая на больших высотах или в космосе, и, если необходимо, уметь точно описать, что с нами происходит, чтобы доктор на Земле смог помочь нам справиться с проблемами.

В те годы, когда космос только осваивали, некоторые считали, что в особо острых случаях космическим пилотам придется проводить небольшие хирургические операции в длительных полетах, например, аппендэктомию. Поэтому нам надлежало за две недели на Бруксе узнать о человеческом организме как можно больше. Врачи там работали просто замечательные, и многое из того, что мы узнали, оказалось совсем несложным, например, что такое эффект плацебо, как фиксировать переломы или справляться с вросшими ногтями. Но встречались и трудности, особенно то самое вскрытие под конец курса.

Уже в первую неделю нам показали две пары легких: светлые, здоровые легкие некурящего и черные, словно покрытые маслянистой смолой какого-то парня, который выкуривал по две пачки в день. Я и тогда не курил, а увидев это, вообще зарекся. После этого при нас проводили операцию на открытом сердце у собаки, и мы выполняли массаж сердца, чтобы научиться сохранять сердечный ритм до тех пор, пока хирург его не восстановит. На следующий день мы отправились в госпиталь авиабазы неподалеку, чтобы сдать «выпускной экзамен». Сперва главный патологоанатом подробно рассказал, с чем нам предстоит иметь