Приводя дела в порядок (сборник) - Геннадий Башкуев

Сосед наконец допил стакан, отставив его подальше (рука немного тряслась), откинулся назад, сдернув штору и чуть не сорвав проволоку, на которой держались кольца, потом снова тяжело нагнулся к столу, посмотрел в окно и, куражась, протянул:

– Курга-а-ан…

Поезд дернулся последний раз, мелко задрожал и остановился. Снаружи через приоткрытые окна что-то забубнил громкоговоритель на столбе, потом раздался громкий щелчок. Сосед Андрея подался еще вперед, заулыбался и шепнул:

– Сейчас-сейчас…

Громкоговоритель снова щелкнул – и, наконец, женский голос сообщил:

– Пассажирский поезд Владивосток – Харькив прибыл на второй путь. Будьте осторожны!

Во второй раз поезд объявили с номером, но «Харькив» с украинским прононсом остался на месте.

– Это у них всегда так, еще с допотопных времен! – весело сообщил сосед. – Я однажды здесь остановился по делам, так не поверите, специально ходил на вокзал – узнать, почему и отчего у них так. Вы бы еще Москва – Пекин на китайском объявляли, говорю.

Соседка, пригубившая совсем немного, почему-то покраснела и грудным голосом поправила:

– Не-е… Москва – Пекин тут не ходит, я точно знаю, я ездию. Ездила, вернее, – еще больше покраснела она.

– Ну да, не в том дело, а в…

В общем, выяснилось, история печальная: работала на объявлениях одна барышня, еще в восьмидесятых. Вот она была как раз оттуда, из Харькова, аутентичная, так сказать. Потом, позже уже, заболела барышня, а подружки-сменщицы так привыкли к ее говору, что продолжали за ней повторять – только про этот поезд, остальные-то они нормально озвучивали. Ну как бы реквием такой, что ли, – ее ведь не вылечили, ту самую, из Харькова. Так до сих пор и объявляют: два раза в день, в один час – поезда-то эти встречаются в Кургане и стоянка до-о-олгая, так что те, что едут «оттуда», видят тех, кто «туда» едет, – такое вот совпадение…

Андрей, глядя в окно, услышал, как стукнул о стол стакан соседки, потом снова зашипело. Соседка зачем-то сказала, что «Реквием» они проходили в школе, так что слово ей знакомо, начиталась той, – она задумалась, вспоминая, – Цветаевой: «Я тебя никогда не забуду, ты меня никогда не увидишь…»

Сосед мелко захихикал, потом, чуть всхлипывая от смеха, стал что-то говорить про молодость и его школьные годы, когда Ахматову и Цветаеву не проходили, но и с Вознесенским не путали, потом стал увещевать обиженную соседку и рассыпаться комплиментами. Дальше Андрей уже не слушал, извинившись и еле протиснувшись между столиком и коленками соседки: хотелось выйти на перрон и вдохнуть полной грудью, но, оказывается, двери вагона снова закрыли – «подвижки состава». Все правильно, тут ведь меняют электровозы, вот и дергают вагоны туда-сюда.

Когда Андрей вернулся, на столе уже стояла третья банка пива, но о ней совсем позабыли: сосед увлеченно рассказывал, а соседка только охала. Андрей снова пробрался к окну, прижал горячий лоб к прохладному стеклу и услышал знакомую, из недавней прессы, фамилию:

– …Слепцов этот вполне вменяемый оказался. Собрали светил со всей Сибири, московского профессора пригласили, из Ростова специалистов вызвали, я приехал – и все как один говорят: вменяем!

– А как же он тех девочек-то?.. – ахнула соседка. – Разве ж нормальный такое сотворит?!

– На это есть термин – «маска нормальности». На английском это… забыл, – махнул рукой сосед. – Это понятие в семидесятых вывели – у них, конечно, у нас-то уже позже, когда признали существование вот таких типов. Это значит «поведение, направленное на соответствие принятым в обществе нормативам». То есть при наличии у носителя волевого контроля за поведением обнаружить его почти невозможно. А самое главное – между своими «всплесками» он абсолютно нормален, хватает кому раза, кому двух в год, чтобы дальше соответствовать нормам поведения в обществе.

– Это что ж, они такие умные, что всех обдуривают? – снова по-детски отреагировала соседка.

– Да нет, ай-кью у носителей редко зашкаливает, но и ниже среднего не опускается – вполне себе с интеллектом люди и даже с высшим образованием, что, конечно, одно из другого не вытекает, но все же…

Сосед потеребил бороду, что-то вспоминая и, кажется, играя на публику.

– Кстати, хороший вопрос; в общем-то, носители «маски» выделяются интересом к новостям, к криминальной хронике, следят за СМИ, обладают широким кругозором, в курсе последних событий в культурной и общественной сфере – словом, не обычные прожигатели жизни. А еще очень часто они непьющие, неконфликтные, патологически чистоплотны, дома все хозяйство на них. В общем, идеальные семьянины.

– А как же семья, у них же семьи есть – неужели в семье не видят, куда их папа или муж… забрел? – всерьез заинтересовалась темой соседка.

– Семьи – есть, как правило. И даже очень хорошие – там носитель и детей любит, и жену не обижает. Но одновременно с этим у них страх, что в их семье все пойдет наперекосяк, некоторые из носителей как раз и срываются – именно на собственных детях, как тот австриец или немец, который дочку в гараже двадцать лет держал и насиловал.

Андрей хотел поправить – восемнадцать, – но промолчал, продолжая глядеть в окно.

– Но такие, у кого переносится на семью, – редкость. Чаще за семью, наоборот, мстят. С Колокольцевым в детстве папаша чего только не вытворял, вот тот и вырезал целые семьи на хуторах, когда из армии вернулся. До армии-то он только кошек мучил, а уж после дедовщины понеслось у него, потом признавался, что и сам «хапнул», и другим «жизни дал», – это он про дембелей своих и про себя, когда «дедушкой» стал.

А многим-то и армии не надо – хватает примера родителей. Юра, сын того, ростовского, я же с ним разговаривал, признавался, что ему снится, как он… Ну, в общем, сны-то он не воплотил, но свое пожизненное получил – подружку порезал, восемнадцать ножевых, а потом еще и папе решил подражать, поиздевался над телом.

– Я читала, – допив второй стакан, соседка совсем осмелела, – что за этого, ростовского, сколько-то зазря посадили и даже расстреляли, в то еще время, до моратория. Жалко людей-то, ни за что ведь, а у них семьи, детки…

Сосед набулькал себе стакан, остатки вылив собеседнице, вздохнул, выпил, не отрываясь, до донышка, утер капли с бороды и, вскинув брови, покачал головой:

– А – зазря ли?.. Не знаю, как с ростовским, но с тем, что по хуторам бродил, Колокольцевым, – там не так все просто было. Был человек, которого взяли по ошибке, – кровь той группы, поведение странное, веревка с крюком в сумке, ну и еще там, конечно, улики. За уши притянутые, понятно, но начальство же требовало раскрытия, можно и следаков понять, работал я с ними, тоже люди, тоже человеки, ошибиться могут. Хотя цена той ошибки – жизнь… Ну так вот, уже потом, когда отпустили невиновных, следователь ко мне пришел и неофициально показал кое-какие материалы о том… «невиновном». И вот что выходит: в чужих преступлениях его действительно обвинили, но материалы-то свидетельствовали за то, что и сам он в ту же сторону смотрел. Или не смотрел, а успел что-то совершить, теперь и не узнать. И такой, из «невиновных», не один, а значит, не просто так их вычисляли, методика верная была, это уже на следственных действиях вектор менялся, а доведи дело до конца – нового «носителя» нарыли бы. У этого-то, которого выпустили, когда садился, трехлетняя дочь была, вышел – ей шесть. А через месяц его в собственной сарайке балкой по голове хлопнуло – подпорка сгнила. И вот тот следак мне и рассказал, только без бумаг и записей, что с балкой – жена ему устроила. Что уж там муж с ее дочкой до отсидки делал – даже рассказать не могла, только плакала. «До», подчеркиваю, а не «после» – там бы понятно было, психику опустили в тюрьме, со всем остальным опущенным естеством.

Сосед поискал глазами стакан. Увидел пустой с каплями на донышке, попинал банки под столом и, чуть качнувшись («пар-р-рдон!»), завернул в сторону купе проводников. Соседка, ойкнув, тоже выскочила – в другую сторону. «Надо полагать – три литра выдули и сидят, будто не в себя пили…» – с неприязнью подумал Андрей, проводив глазами обоих и снова отвернувшись к окну. В коридоре протопали туда и обратно – биотуалет оказался только со стороны рабочего тамбура, второго не установили, хотя за билеты дерут…

Громкоговоритель что-то пробурчал, но слов было не разобрать – вернувшийся сосед зашипел новой открываемой банкой, холодной, синей, с цифрой на боку. Какое-то время все молчали, потом, будто вспомнив, соседка отхлебнула из вновь наполненного стакана и спросила:

– А что ж делать-то, как с ними быть, – может, находить заранее, пока они еще не набедокурили, и лечить. Ну или… не знаю… в тюрьму садить.

– Ну-у, – протянул сосед, – в тюрьму их пока не за что, а лечить… Вообще, выходит, что у таких вот… носителей есть три пути. Первый – ждать, когда прорвется, и выплескиваться, чередуя нормальные периоды с… Второй – успеть осознать, куда их приведет внутренний раздор, и к специалисту бежать. Но к кому – это еще вопрос. После южных дел тамошний профессор психиатрии даже создал целое подразделение на кафедре, где предлагал помощь вот таким, кто перед гранью успел остановиться. Но после того, как выяснилось, что двое из его бывших пациентов устроили кровавый карнавал, – только теперь они и в себе разобрались, и, как маскироваться, поняли, и, что делать, чтобы их не вычислили, уразумели, лечение то следствию боком вышло. С другой стороны, кто знает, скольких этот профессор остановил. Хотя… – сосед неожиданно вздохнул, – может, это они так маскируются, ученые теперь.