Том 1. Красная комната. Супружеские идиллии. Новеллы - Август Стриндберг

— Это хорошо, Оле! — раздался голос из трубы, где помещалась голова Игберга. — Это хорошо!

Оле хотел вернуться к очагу, но он коснулся темы, которая очень интересовала Марию, к тому же он сыграл на струне, звук которой ей был знаком. Она уселась рядом с ним, и они погрузились в продолжительную серьезную беседу о любви и женщинах.

Ренгьельм, бывший весь вечер тише обыкновенного и на которого никто не обращал внимания, вдруг ожил и очутился теперь вблизи Фалька на углу дивана. Что-то у него было на сердце, чего он давно не замечал. Он взял свою пивную кружку и стукнул по столу, как бы желая держать речь, и когда его ближайшие соседи обратили на него внимание, он произнес дрожащим голосом:

— Господа, вы думаете, что я скотина, я знаю; Фальк, я знаю, ты думаешь, что я глуп, но вы увидите, друзья мои, черт побери, вы увидите!..

Он возвысил голос и ударил кружкой по столу так, что она разлетелась, после чего он упал на диван и заснул. Эта выходка, не так уже необычная, привлекла внимание Марии. Она встала и прервала разговор с Оле, который к тому же уже начинал покидать теоретическую сторону вопроса.

— Нет, что за красивый малый! Откуда он у вас? Бедный малый! Он такой сонный! Я его совсем не видела.

Она подложила ему подушку под голову и накрыла его шалью.

— Какие маленькие руки! У вас не такие, мужичье! И что за лицо! Какое невинное! Тьфу, Альберт, это ты его соблазнил выпить так много!

Был ли в этом виноват Лундель или другой кто-то, это теперь не имело значения, ибо человек был пьян; но достоверно было то, что никому не приходилось соблазнять его, потому что его снедало постоянное желание заглушить внутреннюю тревогу, гнавшую его от работы.

Лундель не встревожился замечаниями своей прекрасной подруги; зато возрастающее опьянение пробудило его религиозные чувства, порядочно притупившиеся вследствие обильного ужина. Он поднялся, наполнил свою кружку, оперся о комод и потребовал внимания.

— Милостивые государи! — он вспомнил о присутствии магдалины, — и милостивые государыни! Сегодня вечером мы ели и пили в намерении, если глядеть с материалистической точки зрения, исходящем только из низменных, животных элементов нашего существа, которое в момент, подобный настоящему, когда приближается час расставания… Мы видим здесь печальное зрелище порока, именуемого пьянством! Но истинное религиозное чувство пробуждается, когда после вечера, проведенного в кругу друзей, чувствуешь себя обязанным поднять стакан в честь того, кто проявил особый талант. Я подразумеваю Селлена. Такой пример, утверждаю я, выказался здесь с величайшей силой, и поэтому я припоминаю те прекрасные слова, которые всегда будут звучать в моих ушах, и я уверен, что все мы сохраним их в памяти, хотя бы это место было и не очень подходящее; этот молодой человек, павший жертвой порока, который мы называем пьянством, втерся, к сожалению, в наше общество и, коротко говоря, проявил более печальные результаты, чем можно было ожидать. За твое здоровье, благородный друг Селлен, я желаю тебе того счастья, которого заслуживает твое благородное сердце! И за твое здоровье, Оле Монтанус! Фальк тоже благородный человек, который больше проявится, когда его религиозное чувство достигнет той твердости, за которую ручается его характер. Об Игберге я не хочу говорить, ибо тот теперь избрал свой собственный путь — философский, на котором я желаю ему успеха. Это тяжкий путь, и я скажу, словами псалмопевца: «Кто это скажет нам?» Между тем мы имеем полное основание ожидать лучшего будущего, и, я думаю, мы можем рассчитывать на это, пока чувства наши благородны и сердце не стремится к корысти, ибо, господа, человек без религии — скотина. Я предлагаю поэтому вам, господа, поднять стакан за все благородное, прекрасное и великое, к которому мы стремимся. Ваше здоровье, господа!

Религиозное чувство стало так одолевать Лунделя, что общество сочло за лучшее подумать о расставании.

Штора уже довольно долго освещалась солнцем, и изображенный на ней пейзаж с рыцарской крепостью сверкал в первых утренних лучах. Когда ее подняли, день воцарился в комнате и осветил часть собравшихся, стоявших ближе к окну: они выглядели как трупы. Игберг, спавший у очага, скрестив руки на пивной кружке, отразил красный свет стеариновых свечей и давал превосходный эффект. Оле произносил тосты за женщину, за весну, за мир, причем ему пришлось открыть окно, чтобы дать простор своим чувствам. Спящих разбудили, простились, и все общество побрело к воротам.

Когда вышли на улицу, Фальк обернулся; магдалина лежала в открытом окне; солнце освещало ее белое лицо, ее длинные черные волосы, окрашиваемые солнцем в темно-красный цвет, спускались по шее, и казалось, что они ручьями выливаются на улицу, а над головой ее висели меч и топор и обе рожи, скалящие зубы; а на яблоне, на другой стороне, сидела птичка, черная с белым, и пела грустную мелодию, выражавшую ее радость о том, что кончилась ночь.

XII

Леви был молодой человек, который, будучи рожден и воспитан для карьеры купца, как раз собирался устроиться при помощи своего богатого отца, когда тот умер и не оставил ничего, кроме необеспеченной семьи.

Это было большое разочарование для молодого человека, ибо он был в том возрасте, в котором уже собирался прекратить работу и заставить других работать на себя. Ему было двадцать пять лет, и он обладал выгодной наружностью: широкие плечи и полное отсутствие бедер делали его туловище особенно приспособленным носить сюртук так, как ему неоднократно приходилось видеть на некоторых иностранных дипломатах; грудь его от природы обладала изящнейшей выпуклостью, вполне подымавшей грудь сорочки с четырьмя запонками, когда носитель ее {62} опускался в кресло во главе длинного стола дирекции, занятого членами правления; красиво двоящаяся борода придавала его молодому лицу располагающее и вызывающее доверие выражение; его маленькие ноги были словно созданы для брюссельского ковра директорского кабинета, а холеные руки особенно подходили к какой-нибудь легкой работе — например, к подписыванию своего имени преимущественно на печатных бланках.

В то время, которое теперь называется хорошим, хотя на самом деле оно для многих было очень плохим, было сделано величайшее открытие великого столетия, что дешевле и приятней жить чужими деньгами, чем собственным трудом. Многие уже воспользовались этим открытием, и так как оно не было запатентовано, то немудрено, что и Леви поспешил воспользоваться им, тем более что у него самого не было денег и охоты работать на семью, не бывшую его собственной. Итак, он однажды надел свой лучший костюм и отправился к дядюшке Смиту.

— Так у тебя есть идея? Послушаем! Хорошо иметь идеи.

— Я задумал учредить акционерное общество.

— Хорошо! Тогда Аарон будет казначеем, Симеон секретарем, Исаак кассиром, а остальные ребята бухгалтерами; это хорошая идея! Дальше! Какое же это будет общество?

— Акционерное общество морского страхования.

— Так! Это хорошо. Все люди должны страховать свои вещи, когда они едут морем. Но в чем же твоя идея?

— В этом моя идея!

— Это не идея! У нас уже есть большое общество «Нептун». Это хорошее общество! Твое должно быть лучше, если ты хочешь вступить в конкуренцию! Что нового в твоем обществе?

— О, я понимаю! Я понижу премию, и тогда я получу всех клиентов «Нептуна»!

— Ну, это идея. Значит, проспект, который я отдам печатать, начнется увертюрой: «Так как уже давно стало назревшей необходимостью понизить страховые премии и только благодаря отсутствию конкуренции это не было сделано, нижеподписавшиеся выпускают акции общества…» Ну?

— «Тритон»!

— «Тритон»? Кто это?

— Это морской бог!

— Значит, хорошо, «Тритон»! Это выйдет хороший плакат! Ты можешь заказать его у Райха в Берлине, а я воспроизведу его в моем календаре «Наша страна». Значит, подписавшиеся! Сперва, натурально, мое имя! Но надо большие, хорошие имена! Дай-ка мне официальный календарь!

Смит перелистывал довольно долго.

— Для морского страхового общества нужен большой морской офицер. Посмотрим-ка! Он должен быть адмиралом!

— Ах, у них ведь нет никаких денег!

— Ай-ай! Как ты плохо понимаешь дела, малый! Они подписывают, но не должны платить! Они получают проценты за то, что посещают заседания и участвуют в банкетах директора! Ну вот, здесь два адмирала. У одного командорский знак Полярной звезды {63}, а у другого русский орден Святой Анны. Что тут делать? Так! Возьмем русского. Россия — хорошая страна для морского страхования! Так!

— Но разве их так легко взять?

— Ах, молчи! Теперь нам нужно отставного министра! Так. Его превосходительство? Хорошо. Теперь нам надо графа. Это труднее. У графов так много денег! Надо взять профессора! У тех немного денег! Есть ли профессора парусной езды? Это было бы хорошо для дела. Ну так, теперь все ясно! О, я забыл самое важное. Юриста! Члена суда! Ну, вот и он!