Летнее приключение - Клер Кук

— Собака? — спросил он. — В моем салоне?

— Вовсе нет, — ответила я.

— Неплохо, — проворчал отец всего лишь с намеком на ту усмешку, которую мы называли улыбкой Моны Лизы. В следующий прыжок Прешес вложила все свои силенки, и отец поймал ее в воздухе, прежде чем она стала приземляться. Отведя ее подальше, он прочел надпись на футболке: «Карма — проклятие». — Действительно неплохо, черт возьми, — повторил отец.

Закинув голову, Прешес заглянула ему в глаза. Отец протянул собаку мне.

— Тебе давно пора было обзавестись компаньоном, — заявил отец. — Между прочим, выглядит она куда лучше того борзого прохвоста, за которым ты была замужем.

— Да будет тебе, Лаки, — остановила его мать Софии Линда.

Открыв дверь в коридор, соединяющий салон с его домом, отец принес оттуда что-то, накрытое простыней. Вернувшись к нам, он дождался, чтобы мы все посмотрели на него. Потом подождал еще немного, выдерживая напряженную драматическую паузу. А затем театральным жестом сорвал простыню с невидимого до этого мгновения предмета. В руке у отца оказалась вывеска. Мы прочли: «Лучшая маленькая парикмахерская в Маршберри».

Все только охнули.

— Па-а-па, — протянула Анджела, — верни это на место.

Отец усмехнулся.

— Что еще, по-вашему, я мог сделать? Это же недостоверная реклама! Всем известно, что в этом городе лучшие парикмахерские — мои!

— Что ж, одну-то голову здесь нам обработать необходимо, это точно, — едва слышно произнесла я.

— Говори за себя, — оборвала меня София.

После этого наступила необычная тишина. Марио решил этим воспользоваться и высказать свое мнение.

— Папа, — сказал он, — ты не должен был брать вывеску.

— Но я ее взял, сынок. Хорошо, что они еще не успели прибить ее гвоздями. — Отец осторожно прикоснулся к своей голове, словно желая убедиться, что его волосы все еще на месте. — Не беспокойтесь, они ее не хватятся. Я поставил на ее место знак «Не парковаться!».

Теперь с места вскочил Тодд.

— Отдайте мне знак, Лаки, — сказал он. — Нам ни к чему судебное разбирательство.

— Это они должны опасаться судебного разбирательства, — уверенно проговорил папа. — И если они считают, что могут сбить меня с толку и вынудить продать мой салон, то очень ошибаются! Я-то знаю, кто назвал мое имя этим барракудам из агентства по недвижимости.

— И сколько они предлагают? — спросила я.

— Тебя это не касается, Анджела, — ответил отец.

— Белла, — поправила я его.

— Не все в этом мире оценивается деньгами, — заявил отец запальчиво.

Тодд протянул руку.

— Отдайте мне вывеску, Лаки, — попросил он.

Пожав плечами, отец отдал ему вывеску, и Тодд тут же вышел с нею из салона.

— Ну ладно, а теперь все успокойтесь, — призвал нас к порядку отец, хотя, на мой взгляд, это именно он устраивал шум и суету. — У нас с этим заведением через дорогу возникнет серьезное состязание. Вам всем придется одеваться получше, особенно мальчикам, если вы понимаете, куда я клоню. — Он сделал несколько кокетливых шагов в своих кожаных штанах, а затем совершил выразительный поворот назад.

Это было уже чересчур. Марио вскочил.

— Папа, — сказал он, — собрание закончено. И теперь настала очередь нашего вторжения.

Мы с Анджелой усадили отца на стул и приобняли его, тем самым прижав к сиденью. Тыолия направилась за детьми в детскую зону.

— Mama mia! — завопил отец по-итальянски. — Уф! — добавил он, когда Тодд, вернувшись, запер дверь салона.

— Что здесь, черт возьми, происходит? — наконец заговорил отец по-английски, утомившись выражаться по-итальянски.

— Папа, — сказала Анджела, — мы хотим, чтобы ты нас выслушал, о'кей?

— Да вы все с ума посходили, — заявил отец. Дети Тьюли смотрели на него во все глаза. Каждый из них держал в руках листок бумаги. — Включая и этих троих сопляков, — проворчал он, повернувшись к ним.

У нас был разработан сценарий, поэтому мы знали, что именно этим «троим соплякам» надлежит начать, чтобы смягчить отца.

— Nonno[14] просто дурачится, — вымолвила Тыолия. Стоит ли говорить, что папа настоял на том, чтобы внуки называли его дедушкой по-итальянски.

— Ну а теперь начинайте, — обратилась Тыолия к детям.

Мак, Мэгги и Майлз выступили вперед. Читать умел только Мак, но и двое остальных развернули свои листки с таким видом, будто они тоже собирались читать.

— Nonno, — начал Мак, — мы тебя очень любим. Но мы считаем, что твои волосы очень смешные. Пожалуйста, состриги их.

Мэгги взмахнула непонятным рисунком.

— Nonno, — сказала она, — вот таким красивым ты будешь, когда подстрижешься.

Майлз захихикал и заковылял со своим листочком к матери.

Вики, наша любимая девушка с пороком развития из организации «Путь к ответственности», тоже осталась в салоне для нашего «волосяного вторжения». Ее наставница выглянула из-за своего журнала, но Вики она была ненужна.

— Просто произнеси это громко, — сказала сама себе Вики. — Говори! — Она развернула смятый листок. — Стрижку делать вовсе не больно, — провозгласила Вики. — Вам даже не понадобится лейкопластырь. — Засмеявшись, она села.

Анджела крепче вцепилась в отца, когда я его отпустила, чтобы достать из кармана свой листок. До этого вся наша затея казалась мне немного нелепой и смешной, но сейчас меня охватили противоречивые чувства.

— Во втором классе, — начала я, — мы стали прятать твой спрей «Мгновенно скрывает вашу лысину». Позже мы пытались заменить твой шампунь лосьоном «Найр», удаляющим волосы. Это не значит, что мы тебя не любили или не считали привлекательным. Это означает лишь то, что когда ты входишь в комнату, люди обращают внимание в первую очередь на твои волосы. Поэтому мы решили, что пришла пора тебе с ними расстаться.

Только подумай, какую свободу ты обретешь, избавившись от них.

— Легко тебе говорить, — вздохнул папа. — С твоей головы ведь никто не хочет срезать ни волосинки. К тому же неплохо вспомнить про этого парня Самсона. Кстати, он был родом из Италии, если ты не знаешь.

— Вовсе он не из Италии, — возразила я. — Самсон был из Израиля.

Мой отец никогда не оставлял попыток убеждать окружающих, будто все на свете появилось в Италии.

— Ну что ж, зато итальянцем был тот парень, который написал его портрет, — не унимался папа.

Перед моим внутренним взором встала картина, виденная мною давным-давно на занятиях по истории искусств.

— Погоди, — сказала я. — В этом ты прав. У Гуерчино есть чудесный рисунок коричневой тушью. На нем Самсон указывает на свою лысину.