Любовь Лафайета - Екатерина Владимировна Глаголева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь оставалось пережить самое мучительное — ожидание.
Убивая время, Лафайет и Моруа часами бродили по Бордо, который казался мостом, переброшенным из древности в современность. Один «вечный студент», встреченный в библиотеке местного университета, вызвался стать их чичероне. Они осмотрели руины римского амфитеатра, ворота, возведённые ещё при императоре Августе, — из огромных камней, но без единой капли цемента или строительного раствора, — и всё ещё действующий фонтан. По узким улочкам, мимо средневековых домов и башенок в стенах монастырей ходили дамы, одетые по последней парижской моде. Большой театр, выстроенный при прежнем губернаторе, маршале де Ришелье, изобиловал масонскими символами, бросавшимися в глаза посвящённому. В центре великолепной Королевской площади, словно раскрывшей объятия гостям с правого берега Гаронны, красовалась конная статуя Людовика XV, а по краям стояли решётки: там взимали ввозные пошлины.
Лафайета манил к себе порт, где на бурой воде колыхались сотни больших судов под разными флагами, ведь отсюда всего семнадцать лье до океана. По сходням сновали рабочие, сгибаясь под тяжелыми бочками, тюками и ящиками; пахло рыбой, гудроном, окалиной, нагретым деревом, смолой, уксусом, ворванью; со всех сторон доносилась разноязыкая речь, в глазах рябило от пестроты. Но берег реки — не лучшее место для прогулок: ноги приходилось с чавканьем выпрастывать из топкого ила, лавируя между кучами отбросов и нечистот.
Большая крепость, врезающаяся в реку острым клином бастиона с круглой башней, притягивала к себе взгляд. Жильберу захотелось осмотреть её, но их любезный спутник, прежде дававший наиподробнейшие пояснения, вдруг отказался наотрез удовлетворить их любопытство. Заинтригованный столь внезапной переменой, Лафайет загнал его в угол вопросами и добился-таки правды.
Замок Тромпетт — символ унижения бордосцев. По завершении Столетней войны они дорого поплатились за свою верность английскому королю, претендовавшему на французский трон. Восторжествовавший Карл VII велел им за свой счёт и собственными руками возвести две крепости: на западе и на севере. Строительство замка Тромпетт на месте бывших выпасов продолжалось двенадцать лет; тысячи горожан разорились, сотни уехали в Англию; множество крестьян надорвались от непосильного труда, таская на своём горбу камни из карьера. Два века спустя Бордо, задушенный налогами, восстал против губернатора Гиени герцога д’Эпернона; пушки на стенах Тромпетта открыли огонь по толпе, городу и порту, однако мятежники взяли замок штурмом и разрушили его. Кардинал Мазарини приказал восстановить замок, добавив к нему бастионы, равелины и рвы. Новое строительство заняло одиннадцать лет; площадь крепости увеличилась вдвое; ради этого снесли галло-римские руины и монастырь якобинцев четырнадцатого века, зато въездные ворота теперь украшал бюст «короля-солнце». Власти потребовали, чтобы окрестные дома не строили слишком высокими, перекрывая обстрел. В кого они собирались стрелять? Какие вражеские армии могли подступить с этой стороны? Несомненно, пушки вновь нацелят на народ, если тот начнёт выражать своё недовольство.
Этот рассказ выбил Жильбера из колеи: американские колонисты тоже протестовали против несправедливых налогов…
Долгожданная почта разбила все его надежды. Письма к королю и министрам вернулись нераспечатанными. Герцог д’Айен извещал его сухой запиской, что возвращаться в Париж нет необходимости, Лафайет должен выехать в Марсель и ждать его там.
Расстроенный Жильбер даже не сразу заметил ещё одно письмо — от Сегюра. Филипп клялся ему, что никому не рассказал о его утреннем посещении, однако лорд Стормонт, как оказалось, был прекрасно осведомлён о планах Лафайета и чуть не опередил герцога д’Айена с просьбой об аудиенции у короля. Людовик XVI заверил его, что строго-настрого запретил маркизу покидать Францию.
Лафайет и Моруа посмотрели друг на друга. Как быть? — читалось в глазах обоих. Смириться, отречься? Или стоять на своём? «Если дело доброе — это упорство, если дурное — упрямство», — вспомнилась Жильберу строка из «Тристрама Шенди»[8]. Моруа приложил правую ладонь к сердцу, Лафайет сделал то же; они молча обменялись масонским рукопожатием и пошли укладывать вещи.
Коменданту Бордо они объявили, что едут в Марсель, однако на первой же почтовой станции сменили направление на Сан-Себастьян. Моруа уселся в карету, а Лафайет, переодевшись форейтором, взгромоздился на переднюю лошадь. Ночь провели на дурном постоялом дворе, спали на соломе. В Байонне Жильбер пару часов прятался в конюшне, пока Моруа запасался провизией на дорогу. Когда он собирался продолжить путь, играя свою новую роль, проходившая мимо дочка смотрителя ахнула: она его узнала! Он — тот молодой вельможа, который… Лафайет приложил палец к губам и вскочил верхом. Карета умчалась.
…Выслушав их рассказ, Кальб пал духом. Раньше их предприятие было, конечно же, незаконным, но негласно одобренным королём (как и все его прежние миссии), теперь же они ставили себя в положение преступников. Королевский приказ уже нарушен: Лафайет покинул пределы Франции; за ним наверняка выслали погоню. Но Жильбера было не остановить: он считал себя правым и был твёрдо намерен осуществить задуманное.
— Я назвал свой корабль «Виктория», и мы одержим победу! А один из кораблей Бомарше не зря называется «Гордый Родриго»: великий Сид тоже считался преступником, однако подвигами во имя отчизны снискал себе славу в веках. Вот наш путь!
Но капитан не спешил сниматься с якоря. Тогда Лафайет поставил ему ультиматум: либо они немедленно выходят в море, либо капитан сходит на берег. Замену ему он найдёт. Двадцать шестого апреля «Виктория» наконец распустила паруса.
* * *
Адриенна чувствовала, что от неё что-то скрывают. Писем от Жильбера, который раньше аккуратно писал ей дважды в неделю, нет уже целый месяц. Что произошло в Лондоне? Он заболел? Может быть, при смерти? Но тогда дядюшка Ноайль непременно написал бы об этом, а родители были бы обязаны её известить. Она же его жена!.. А если Жильбер её бросил? Встретил кого-нибудь в Англии — красивее, умнее, интереснее неё?..
Нет, невозможно! Если так, зачем тогда жить? Ах, она умрёт от этой пытки неизвестностью! Адриенна просила Луизу что-нибудь выведать у мужа; тот заверил её, что ничего не знает. А родители часто ссорятся в последнее время. Вот и сейчас из китайской гостиной доносится раздражённый голос отца… кажется, он упомянул о Лафайете…
Подслушивать у дверей нехорошо. Адриенна потопталась возле, подняла руку, чтобы постучать — и почувствовала спазмы в горле.
— Что с тобой, ты плачешь? — Клотильда заглядывала ей в лицо. — Не плачь, пожалуйста! Хочешь, я тебе почитаю? Или сыграю? Я разучила новую пьесу на клавесине…
Герцог выглянул из дверей, увидел два удаляющихся
